Я возвращалась в Нью-Вегас. Не победительницей, как после битвы на дамбе, но блудной дочерью, в честь которой едва ли зарежут тучного тельца, ибо в доме давно забыта и сама память о ней. Иллюзий давно не осталось — после того, как пять лет назад я сбежала из города едва ли не впереди собственного визга, мало кто вспомнит настоящую меня. Мохавская пустошь до сих пор полнится слухами о Курьере, возникающей то там, то здесь, чтобы защитить невинных и обездоленных. Для того чтобы совершить хотя бы половину приписываемых деяний, мне пришлось бы растроиться. Или расчетвериться. Правда заключалась в том, что я всего лишь женщина — пусть более умная, настырная и удачливая, чем остальные. Я оставила Вегас через год после битвы на дамбе. Какой-то умник пустил сплетню о моей предстоящей коронации, а народ ее поддержал. И я поняла, что не хочу больше быть знаменем Свободного Вегаса.
К счастью, тот год я не теряла даром, большей частью заставляя государственную машину, пусть и новорожденную, эффективно крутиться без посторонней помощи. Делегирование полномочий — тонкая работа, но я справилась. И ушла, поняв, что практической необходимости во мне больше нет, а символ функционирует куда эффективней, будучи бронзовым памятником, нежели живой женщиной. Тогда я совершенно искренне полагала, что больше сюда не вернусь. И все же возвращалась. Может быть, мне и не найдется места в новом Вегасе, но пока не попробуешь — не узнаешь.
Аванпост Мохаве НКР оставила за собой, но гарнизон сменился полностью. Вместо рейнджеров — таможенники, вместо солдат — гостиничная обслуга. Другого пути из Калифорнии не было, а с тех пор, как дороги стали безопасны, точнее, не более опасны, чем везде — путешествующих в Вегас становилось все больше и больше. Одно время власти НКР хотели закрыть границу, но демократия — страшная штука, политики вынуждены так или иначе идти на уступки избирателям, а избиратели, точнее, торговцы, хотели новый рынок, который они считали перспективным. Вирусный маркетинг оказался крайне эффективен, и кого на самом деле интересовало, сколько довоенных книг мне пришлось перерыть и сколько времени понадобилось электронным мозгам Йес-мэна, чтобы просчитать векторы распространения информации, формируя нужное для Вегаса общественное мнение. Судя по тому, что за прошедшие годы аванпост превратился из аскетичного военного объекта в довольно сносный мотель, дороги оставались безопасными, а караваны курсировали активно.
Глупо было надеяться повстречать там Кэсс, но я все же расстроилась, не найдя ее ни в баре, ни у загонов для браминов. На самом деле, она могла быть сейчас где угодно и в Мохаве, и в Калифорнии. После того, как легион убрался за реку, Роза Шарона Кэссиди вернулась домой, собираясь восстановить свой бизнес. Благо, крышек хватало, а серьезных конкурентов пока не нашлось: Красный Караван после гибели Макклаферти и Ван Граффов свернул деятельность на подконтрольной Вегасу территории. Несколько раз Кэсс приводила караван, и каждый следующий оказывался богаче предыдущего, но с тех пор немало воды утекло. Я скучала по ней. Оставалось надеяться, что еще свидимся.
От аванпоста до Гудспрингс я добралась, ни разу не сняв с плеча винтовки. Проходящие туда-сюда караваны регулярно зачищали дорогу от опасной живности, а от рейдеров защищали патрули. Я радовалась, видя неплохо вооруженные тройки с эмблемами Свободного Вегаса на рукавах. Не зря, значит, носилась по лагерям рейнджеров, стараясь успеть до того, как их эвакуируют. Игнорировала откровенно враждебные взгляды и прямые угрозы — слухи разлетелись мгновенно, и все знали, кому обязаны поражением, которым обернулась уже, казалось бы, одержанная победа. Улыбалась в ответ на открытую неприязнь и уговаривала, уговаривала, уговаривала… пока не набрала дюжину крепких инструкторов, готовых делиться знаниями, натаскивая молодняк. Людей, способных организовать армию на пустом месте. Секьюритроны сильны и надежны, но их не хватит на всю Мохаве. К тому же, люди умеют принимать решения в условиях недостатка информации и вообще куда гибче любой программы.
Мы перебросились парой шуток, я угостила парней сигаретами и отдала «лишнюю» бутылку воды — до источника Гудспрингс хватит оставшегося в вещмешке, а этим ребятам еще патрулировать по самому солнцепеку — услышала последние сплетни, и мы разошлись, довольные друг другом.
Там, где от дороги к источнику сворачивала тропа, на камне сидела девочка лет пяти-шести. На соседнем валуне, покрытом многажды стираной тряпицей, лежали вареные початки маиса, рядом стояли бутылки с чистой водой. Я купила початок, спросила:
— Кто отпустил тебя одну? Здесь опасно.
Девочка покачала головой:
— Раньше тут водились гекконы, но после того, как Санни Смайлз нашла их гнездо, стало безопасно.
— А если обидит кто?
— У меня есть пистолет.
Я глянула на нее внимательней — на бедре и правда висел «магнум» триста пятьдесят седьмого калибра. Так себе пистолетик, да и в руках ребенка… Я могла бы свернуть девчонке шею прежде, чем она достанет свою пукалку.
Но в этих местах мало кто мог себе позволить долго растить нахлебника. Каждый приносит пользу, как умеет. Я вспомнила детей Фрисайда, гонявшихся за крысами, чтобы добыть хоть какую-то еду. Эта девочка, по крайней мере, выглядела сытой и чистой.
— Мэм, вы идете без каравана, — сказала она. — Вы туристка?
— Да, — иногда легче согласиться с частью правды, чем объяснять истинное положение вещей.
— Тогда я могу показать вам кладбище, где Курьер восстала из мертвых.
Я растерялась.
— Всего за пять крышек, мэм.
Давненько я не чувствовала себя настолько глупо. Там, на востоке, за прошедшие годы я успела забыть, что такое слава. Там до меня никому не было дела. Здесь… На всякий случай я готовилась к тому, что кто-то узнает, и придется поддерживать беседу, даже продумала легенду о том, где была и чем занималась. Но чтобы мою могилу показывали туристам… безумие.
— Держи пять крышек.
Девочка собрала початки в ведро и, укрыв его между камней, засеменила в сторону кладбища.
— Чья ты? — спросила я, пытаясь вспомнить, когда в последний раз была в Гудспрингс. Не ждал ли кто из местных младенца?
— Моя настоящая мама умерла, когда рожала меня. Теперь моя мама — Труди. Я помогаю в салуне по вечерам, но днем клиентов немного. Я сама придумала выходить на дорогу продавать маис и воду тем, кто не хочет сворачивать в город, и мама разрешила.
«Я тоже добытчик» — как бы говорила она.
— Вот здесь, мэм.
Она начала рассказывать, как робот увидел бандитов, как решил проверить, жива ли жертва. Я не слушала, разглядывая разверстую могилу. Яму кто-то регулярно подновлял, иначе за прошедшие годы она заплыла бы землей. Тогда Ханы поленились, и тело закопали совсем не глубоко…
Дежавю. Точно так же я стояла здесь шесть лет назад, пытаясь понять… Нет, не «за что». Памяти не осталось, но нутряное чутье, заменившее воспоминания, говорило — на Пустоши гораздо чаще убивают «зачем». Или даже «потому что». Жизнь дешева, куда дешевле посылки, которую я несла — что бы ни было в той посылке.
Все это время казалось: то, что я жива – просто чья-то ошибка, которую вот-вот исправят. Может быть, поэтому за неполный год я успела больше, чем многие за целую жизнь, совершенно не рассчитывая увидеть плоды своих трудов. Что же, вот и посмотрю. Правда, одно очевидно уже сейчас — пожинать их станут другие. Наверное, самым правильным было бы остаться на западе, но на Столичной Пустоши не нашлось места, где я смогла бы осесть, хотя одно время казалось…
Я вздохнула. Не срослось.
Спускаться в Гудспрингс расхотелось. По большому счету, идти в Вегас тоже, но не сворачивать же с середины пути. Я дала девочке еще одну крышку и пошла к дороге.
Слоун заполонили новые лица. Экскаваторы в карьере работали круглосуточно — несмотря на то, что НКР пока ушла из этих мест, известняк по-прежнему оставался востребован. Потолкавшись среди рабочих, я услышала и про кольцо укреплений у дамбы, и про то, что вокруг Фрисайда и Стрипа строят новые стены, не из хлама, как прежде, а известняковые. Свободный Вегас расплачивался честными крышками, а не купюрами НКР с нестабильным курсом, поэтому от желающих заработать отбоя не было. В Слоуне меня узнал только Нюхач — подбежал, смешно переваливаясь, ткнулся носом в живот. Я потрепала кротокрыса по холке и пошла дальше — туда, где в опускающихся сумерках сияли огни Стрипа.
Раньше на этой дороге водились Когти Смерти. Но после того, как мы убили матку и альфа-самца, стая разбежалась. А регулярные взрывы и шум машин из карьеров разогнали оставшихся. Так что ухо востро я держала скорее по привычке, нежели из-за насущной необходимости.
Справа проплыли и минули белевшие на фоне черного неба радары горы Блэк. Интересно, как там Рауль? На аванпосте я слышала сказки о вакеро, который явится по душу того, кто начнет уж слишком зарываться. Неужто гуль и правда решил тряхнуть стариной? Надо будет порасспрашивать, а лучше всего — самой заглянуть в его хижину, вдруг хозяин да окажется на месте. Может, прямо сейчас туда и рвануть? На Стрипе меня уж точно никто не ждет. Повернуть у пятнадцатой узловой станции, мимо штаб-квартиры "Репконн"… ох, та еще была передряга, но сейчас-то там Чертей быть не должно… на девяносто пятое шоссе. Миновать место, где упокоились останки несчастного каравана Данна и свернуть на безымянную дорогу, а там и вовсе рукой подать.
Черт, я не пошла в Гудспрингс, чтобы не видеть, как изменился городок, пытаюсь оттянуть визит в Вегас, чтобы не окунаться в воспоминания — но как, спрашивается, избежать воспоминаний, если любая дорога здесь исхожена не единожды, а то и полита моей кровью? Тогда казалось, будто все, чего я хочу — перестать наконец вертеться как уж на сковородке между интересами трех влиятельнейших группировок. Потом — заставить государственную машину работать и сложить с себя полномочия. А сейчас выясняется, что именно тогда я чувствовала себя по-настоящему живой. Тогда, и потом, на Столичной Пустоши… именно поэтому-то я оттуда и ушла. Может, стоило рвануть не обратно на восток, а куда-нибудь на север, в Канаду? Или, не останавливаясь в Мохаве, топать дальше, прямиком в НКР? Вот уж там обрадуются… если узнают, конечно.
Двое караульных у Маккарана подобрались, увидев меня — зеленые еще совсем, таким все хочется врага какого-нибудь страшного обнаружить да подвиг совершить. Я замедлила шаг, размышляя, не поехать ли монорельсом, но кто его знает, как изменилось расписание за последние годы. Пустить-то пустят, возить решили всех желающих, ведь чем проще туристу добраться до желанного притона азарта и разврата, тем с большим удовольствием он будет тратить крышки. Опять же, монорельс надо на что-то содержать, так что брать плату за проезд сам бог велел. Но куковать у платформы совершенно не хотелось — куда приятней топать себе по дороге, радуясь прохладному ветерку, смотреть на звезды, не забывая прислушиваться к тому, что происходит вокруг, и просто вспоминать о том, что до сих пор жива. Тем более, что дорога выпала невероятно удачной — это ж надо, за весь путь ни единого выстрела. Стоит разузнать, всегда ли здесь так. Судя по тому, что караваны все еще ходят с охраной — не всегда. Что ж, должно же мне везти хоть в чем-то?
В старый мормонский форт я заглядывать не стала — ночь глубокая, нечего народ будить. Аркейд, если он еще там, наверняка за день упахался по самое немогу, больные и голодные в этом мире не переведутся никогда. И к Королю загляну попозже, этот наверняка сейчас с девчонкой. Или двумя. Весело будет — мол, ребята, вы продолжайте, не стесняйтесь, я вобще-то собачку проведать пришла. Черт, да кого я обманываю — просто до дрожи в коленках страшно увидеть старых друзей. Вроде бы и соскучилась… а все равно страшно. Слишком изменилось все вокруг, да и я сама, должно быть, уже не та. После радости первой встречи понять, что говорить-то оказывается не о чем… Да-а… когда-то я была посмелее.
Фрисайд и в самом деле опоясывали новехонькие известняковые стены. Какой-то самоубийца с арматуриной прервал мрачные мысли — нашел тоже, на кого из темного переулка выскакивать. Как ни странно, после этой встречи я приободрилась — есть еще порох; сопение и топот незадачливого грабителя я услышала задолго до того, как он успел возопить про кошелек или жизнь. Да и мир вокруг изменился не настолько сильно, как казалось поначалу.
Секьюритрон у входа на Стрип потребовал пропуск или крышки. Плату за вход мы — точнее, совет из представителей самых влиятельных фракций Стрипа, Фрисайда и Норт-Вегаса — решили оставить. Раз уж основной доход Вегаса от игроков, так исторически сложилось, и ничего с этим не сделать, надо как-то отделять платежеспособных клиентов. Правда, в отличие от мистера Хауса, который забирал все две тысячи крышек, мы оставляли себе только половину, а остальное возвращали, когда игрок покидал Вегас. Качино пытался было возмутиться, и Франт его поддержал, но я поинтересовалась, готовы ли они взамен платить налог на содержание отребья, осевшего во Фрисайде лишь потому, что спустили деньги на обратную дорогу? Или станут дожидаться социального взрыва во всей его неприглядной красе? Будет взрыв, будет… Последователей на всех не хватит. Так что семьям пришлось поумерить жадность. Воистину, демократия — наихудшая форма правления, за исключением всех остальных, которые пробовались время от времени. У меня, впрочем, и желания экспериментировать особо не возникало — альтернативой Совету было позволить семьям залить Стрип кровью во время передела власти. Или единолично править самой, опять же, вырезав всех потенциальных конкурентов.
Я протянула секьюритрону пропуск. Имя, которое непременно нужно было напечатать на куске пластика, придумал Аркейд. Пафосное «Хоуп» я забраковала сразу, тогда он предложил другой вариант. Звучало вроде неплохо, к тому же, до того пользоваться каким-либо именем мне не доводилось вовсе — все знали меня как Курьера и точка. Я согласилась… и лишь спустя довольно долгое время узнала, что очкастый засранец предложил имя ровно с тем же смыслом, но на выдуманном довоенным писателем языке. То-то взлетели брови у одного парня из Мегатонны, когда я представилась как Эстель… Даже странно, что эта книга прошла мимо меня — впрочем, потом наверстала. В Арлингтонской библиотеке. И, узнав всю историю, долго жалела, что до Аркейда просто так не добраться — убила б гада…
— Простите, мэм, ваш пропуск просрочен, — сказал робот.
В самом деле? А ведь и правда, совсем не подумала. Ну что ж, крышек хватит. По правде говоря, крышки я давно не считала: добротным оружием и броней обзавелась еще во времена оны, чинить их давно навострилась сама, а больше и потратить не на что, патроны разве. Да и то… что с боя взято — то свято, и мне всегда было наплевать, что в более цивилизованные времена подобное называлось мародерством. А найти на трупе врага можно много чего — и выгодно продать потом. Так что черт с ними, с крышками, путь подавится — я смогла бы расплатиться, даже если бы, как при Хаусе, все деньги за вход на Стрип ушли с концами. Я безропотно отсчитала крышки, получила от секьюритрона обновленный пропуск и шагнула за ворота.
А вот Стрип совсем не изменился. Те же пьяные полуголые тела в фонтанах — поди разбери, кто там плещется в неглиже, солдат или обычный игрок. Те же проститутки на каждом углу. Огни рекламы, музыка, нестройное пение. Азарт, деньги, секс… Боже мой, сколько здесь секса, даже странно, что раньше я этого не замечала…
Точнее, замечала, но только разумом, тут же откладывая впечатления в какой-то дальний угол сознания. Да, шесть лет назад я всерьез полагала, что пули повредили какие-то участки мозга, ответственные за сексуальные желания и их реализацию. Но потом выяснилось, что я нормальная здоровая женщина с нормальными потребностями, и, осознав это, я преизрядно задумалась, пока все же не докопалась до причины. После того как я очнулась в доме Дока Митчелла, знания о мире пришлось собирать по крупицам, представления об этике формировать самой, а мораль меня не интересовала вовсе. Добравшись до Бенни, я знала, что секс можно использовать как инструмент, но не понимала, что при этом превращается в инструмент и собственное тело. А у инструмента не спрашивают о желаниях — лишь учитывают предназначение и износостойкость. Так что все телесное вытеснилось куда-то за грань осознаваемого, и на какое-то время я напрочь забыла об этой стороне жизни.
Возможно, оно было и к лучшему. Странствовать бок о бок с мужчиной, доверять ему спину, перевязывать раны друг другу, спать под одним одеялом, потому что пустынные ночи очень холодны и в обнимку куда проще согреться… будь я нормальной, ничем хорошим это бы не закончилось. Влюбиться в гея или в парня, оплакивающего горячо любимую жену — вот был бы номер…
Я ухмыльнулась, глядя на мужской стриптиз в фонтане, и двинулась к «Лаки-38». Ровно для того, чтобы упереться лбом в закрытые двери, совершенно не реагирующие на код. Я несколько раз перепроверила цифры — мало ли, за пять лет и не такое забывают, на всякий случай помелькала перед камерой. Результат нулевой. Раздосадовав, с размаху пнула ногой двери.
— Башкой постучи, — раздалось из-за спины.
Изрядно поддатый мужик едва ли не ржал в голос.
— Нашла куда сунуться, пигалица. Сюда за все время после войны только один человек и зашел.
— Да ну? — сарказма в моем голосе хватило бы на десятерых. Для начала — не один, здесь перебывало по крайней мере пять человек. Не считая супермутанта, который только был человеком, и киберпса с роботом, которые тоже вроде как не «люди», но для меня были дороже многих человекообразных.
— Вот тебе и «ну», — сказал мужик. — Только Курьер тут и была. А тебе до нее, как до луны, так что и не пробуй.
— О как, — не удержалась я.- А может, я и есть Курьер?
Он расхохотался.
— Мелковата будешь. Я ее встречал как-то, баба — во! В плечах — во!
Обозначенные им габариты сделали бы честь морскому пехотинцу былых времен. Репутация — страшная штука…
— Да ладно, я ее тоже видела, — в зеркале, пару раз. — Мелкая и конопатая.
Те редкие мужчины, которые видели во мне женщину, правда, выражались по-другому: «хрупкая и с веснушками». Впрочем, по сравнению со шрамом на лбу, нынче прикрытым шляпой, конопушки — мелочь, не стоящая внимания, а с ростом и вовсе ничего не поделать.
— Как ты, что ли? — мужик продолжал ржать, — Не смеши, убогая.
Я пожала плечами — была охота что-то доказывать первому встречному — и пошла к воротам. Признаться, это разочарование оказалось похлеще всех предыдущих. Место для ночлега я найду: крышек хватит хоть на дешевое двадцать первое убежище — точнее, то, что от него осталось после того, как Хаус приказал залить бетоном нижние этажи — хоть на люкс в «Топс». Но я привыкла считать «Лаки» своим домом, крепостью. Абсолютно безопасным необитаемым островом посреди Мохавской Пустоши. И… Я еще успела подумать, что сейчас разревусь прямо посреди улицы, прежде чем с размаху впечататься в обтянутый футболкой торс.
— Прошу прощения, — буркнула я, не поднимая глаз, и попыталась обогнуть выросшего на пути мужчину. Совсем плоха стала: на людей налетаю. Да пошло оно все, сейчас завалюсь в форт к Последователям. Главное, с Аркейдом нос к носу не столкнуться. Надо бы увидеться, я любила его как брата, но не сегодня. Док — мастер насмешки и тонкой иронии, сейчас я просто не выдержу общение в подобном ключе. Но в форте толпы нищих и бездомных, одним больше, одним меньше, никто и внимания не обратит, а Аркейд тоже не любит общаться с посторонними, так что обычно носа из своей исследовательской палатки не высовывает, словом, шанс случайно на него наткнуться минимален. Переночую в общей палатке, оставлю в качестве платы с десяток стимпаков, там они всегда кстати, а утром свалю… еще бы знать, куда. В Новаке меня тоже вряд ли ждут.
Или в «Атомный Ковбой»? Заплатить старому Бену — спать с жиголо необязательно, но можно будет выговориться, к услышанному от клиентов он относится примерно так же, как священник к тайне исповеди. А еще у него мягкий голос, добрая улыбка, и умение хладнокровно относиться с любым гадостям, что подсовывает жизнь. Если Бен еще работает, все-таки пять лет прошло, а он и тогда был уже не молод. Ох, да что же это… К черту, в пустыне заночую, впервой, что ли. А утром видно будет.
Перед глазами появился все тот же торс, и чьи-то руки крепко ухватили за плечи. Я дернулась, подняла взгляд, чтобы сказать этому… все, что я думаю о мужиках, хватающих незнакомых женщин посреди улицы, и так и застыла с открытым ртом. Непроницаемое лицо, темные очки, красный берет первого разведбата.
— Ты?
Бун — вот уж невиданное дело! — улыбнулся, и я, завизжав, как девчонка, повисла у него на шее.
— Ну, вот, — сказал Бун, когда я соизволила разжать объятия. — Уже решил, что ты меня видеть не хочешь.
— Да с чего бы? — улыбнулась я.
Он пожал плечами.
— С чего ты пять лет назад ушла, ничего не объяснив, и где-то пропадала столько времени?
Я вздохнула — вся радость разом улетучилась. Огляделась — говорить «за жизнь» посреди не слишком трезвой толпы совершенно не хотелось.
— Бун, у тебя время есть? Мне нужна жилетка.
Когда-то я спросила, что делают нормальные люди, когда им хреново. Снайпер ответил — пьют, колются или трахаются. Тогда он научил меня пить…
— Караван, который я охраняю, уходит через три дня, так что сколько угодно. Но номер я делю еще с двумя парнями.
— А «Лаки»? — вот и появился повод узнать, что случилось.
— «Лаки»… Поэтому на тебе лица не было?
Люди считали его нелюдимым бесчувственным солдафоном. Он и выглядел таковым… для тех, кого не подпускал близко. На самом деле, Бун замечал каждую мелочь — то ли намертво въевшийся навык снайпера, то ли просто таким родился. Замечал, делал выводы… и, как правило, держал их при себе. А еще он прекрасно умел прятать эмоции за бесстрастным лицом и негромким голосом. Но так уж вышло, что меня он к себе подпустил.
— Поэтому. Что случилось?
— Ничего. Ты ушла и сказала, что скорее всего не вернешься. И мы — точнее, Аркейд с Вероникой — решили, что стоит оставить «Лаки» закрытым, как символ. Место, в которое после войны вошел лишь один человек. Как сказал док — «место, где родилась свобода Вегаса». Я и Рауль согласились, Кэсс с Лили было все равно, собаку никто не спрашивал.
Я усмехнулась.
— Помнится, Аркейду эта свобода не слишком-то понравилась.
— Он считает, что она все равно лучше, чем автократия Хауса. И уж тем более, лучше Легиона.
— Ты забыл НКР.
— До сих пор не знаю, прав ли был, помогая тебе вышвырнуть их с Дамбы. Я присягал НКР когда-то…
— До сих пор не знаю, права ли была, взявшись решать за других, вместо того, чтобы предоставить истории идти, как ей вздумается, — отозвалась я.
Бун усмехнулся:
— Собираешься напиться или поищешь мальчиков для съема?
— Да черт с ними, с мальчиками… Как ты смотришь на то, чтобы хорошенько надраться?
— Где?
— Сними номер в «Топс», крышки верну, их у меня полно. А я прикинусь твоей подружкой, которой невтерпеж — глядишь, на лицо никто и внимания не обратит.
— Если моей подружкой — точно обратят, до сих пор я не снимал номера для девок.
— До сих пор? — переспросила я.
Он понял, о чем именно я хотела спросить.
— Не из-за Карлы. Сперва из-за нее, ты знаешь… сейчас уже… отболело. Просто пока еще никого не нашел… так, чтобы серьезно. Вообще-то и не искал, такие вещи должны случаться сами по себе…. — помолчал и добавил, — Как тогда.
Я кивнула. Наверное, он говорит правду про то, что отболело — нельзя любить вечно и оплакивать вечно тоже нельзя. По себе знаю.
— Ну и куда же нам податься, чтобы можно было спокойно выпить и поговорить?
— В «Топс», — ответил Бун. — Только не пытайся прикинуться гулящей девкой. Ты ведь не хочешь наткнуться на знакомых, которые узнают и начнут расспрашивать?
Я кивнула.
— Там некому тебя узнавать. У Франта дел по горло с этим вашим Советом Вегаса, больше в холле он не дежурит. Томми Торини из театра не вылезает. Больше некому. Снимем номер, я заплачу, мы с парнями там пару раз останавливались, когда лишние крышки были. А ты за своего парня сойдешь.
Вот уж комплимент, так комплимент…
— Я заплачу.
— Когда я на тебя работал - дело одно, кто главный, тот и оплачивает текущие расходы. Сейчас мы в равном положении, но я – мужчина.
— А я не девчонка, которую ты ведешь перепихнуться. Идея была моя, поэтому платить буду я.
— Нет.
— Хорошо, пополам.
Какое-то время мы молча играли в гляделки. Наконец Бун усмехнулся.
— Идет. Все такая же настырная.
— Ты тоже.
— Но за выпивку плачу я. Хотя бы в качестве благодарности за коктейль-бар «Лаки».
— Там была выпивка Хауса.
— Неважно. Иначе будешь надираться сама с собой.
— Уговорил.
В «Топс» на нас и правда никто не обратил внимания. Мы расплатились за номер, заказав принести туда виски, закусок побольше и не беспокоить ни под каким предлогом. К счастью, комната, ничем не напоминала президентский люкс, воспоминания оказались бы не из приятных.
— Рассказывай — произнесли мы хором и рассмеялись. Я поймала себя на мысли, что впервые вижу Буна смеющимся. Каким же он был до?.. Вряд ли тот угрюмый молчун, которого я знала, мог очаровать юную веселую женщину настолько, что она согласилась остаться с ним в заштатном городишке, живущем только за счет довоенного завода, железяки из которого можно продать караванщикам. А какой была я до?.. Как теперь узнаешь, и нужно ли знать?
— Сперва ты, — сказала я. — Маленькая месть за то, что ты оплачиваешь выпивку.
Он усмехнулся, разливая виски.
— Нечего рассказывать. Охраняю караван. Что это за работа, ты знаешь.
— С Кэсс?
— Нет, не сработались. Слишком много пьет и еще больше болтает.
— Про кого-нибудь из наших слышал?
— Про тебя регулярно ходят слухи об очередном подвиге.
— Врут.
— Еще бы.
Оказалось, слышал он почти обо всех, но не так, чтобы очень подробно. Друзьями они не стали — да и не с чего было, по большому-то счету, разношерстную компанию объединяла только моя персона. К тому же, так уж вышло, что путешествовала я то с одним, то с другим, ни разу не собрав команду целиком. Обычная моя тактика — прятаться и бить исподтишка, а поди спрячься с этакой оравой за спиной.
Может, поэтому лучше всего я сработалась с Буном. Он тоже не мастер ближнего боя, лезть на рожон не любил. Разве что когда рядом появлялись легионеры, но то были особые случаи.
Словом, компания не сложилась. Лили ушла куда-то на Пустоши, Рауль решил поискать приключений на старую задницу, Вероника тоже пустилась в странствия, а Кэсс занялась бизнесом. Аркейд вернулся к Последователям, Рекса я сама отдала Королю, в конце концов, мне его всего лишь одолжили для того, чтобы вылечить животину.
У всех своя жизнь. Все правильно и логично. Все они сильные зрелые люди, у которых была какая-то своя дорога до встречи со мной, и, разумеется, после расставания.
Все правильно и логично — но почему я чувствую себя настолько одинокой и никому не нужной?
— Твоя очередь.
— О'кей. Что ты хочешь услышать?
О чем же ему рассказать? О том, что после яркого солнца и рыжей земли Мохаве руины Вашингтона кажутся серыми, холодными и жуткими? О запахе моря, совсем не таком, как у озера Мид, солнечных зайчиках до самого горизонта? О реке, в которой можно купаться, не накачиваясь предварительно рад-иксом? Или о том, какую цену заплатил тот, кто сделал эту реку чистой?
— Для начала — какого рожна тебя понесло на восток? Пять лет назад ты просто ушла. Я долго злился.
— Я испугалась… настолько, что слов просто не хватило.
— Чего?
Как объяснить, что я — живая, а из меня попытались сделать золоченую статую? Что я сделала для Вегаса все, что в человеческих силах и чуть-чуть больше, но дальше Вегас должен был идти сам? В довоенных книгах, посвященных воспитанию детей, я читала про матерей, обряжавших малышей в яркие праздничные одежки… в которых бедный ребенок мог только стоять и завистливо смотреть, как его сверстники скачут по лужам и кидаются друг в друга песком — потому что нарядная одежда мигом испортится, и мама кричит «Не смей!», стоит сделать шаг к песочнице.
Ни разу в жизни я не видела незаштопанной нарядной одежды, тем более — детской… но спустя год после битвы на дамбе я начала чувствовать себя именно таким ребенком.
Слишком много внимания. Слишком много запретов.
Я ушла. Некрасиво и почти без объяснений, придумав для публики легенду, которая совершенно не держала воды, но они ее проглотили, потому что отсутствующий — а еще лучше героически погибший — национальный лидер куда удобней, нежели живой. Но если бы я осталась, спилась бы уже, наверное. Потому что к концу того года все текущие вопросы успешно решал Совет, и мне оставалось только иногда появляться на публике по торжественным случаям. Не зря я положила столько усилий на организацию государственных органов Вегаса. В итоге, всех дел — почивать на лаврах, а есть ли в мире что-либо более бессмысленное, чем герой в отставке? Оставалось только тихонько спиваться, глядя на горы в окне пентхауса из-за барной стойки «Лаки».
Но однажды я словно бы увидела себя со стороны. И испугалась.
На объяснения для друзей тогда просто не хватило сил — страх сожрал их подчистую. Все, о чем я тогда могла думать — что по собственной воле вляпалась в этакую передрягу, и надо бежать, пока не поздно.
Примерно это я и объяснила Буну — сейчас я могла говорить куда более внятно, чем тогда. Он кивал, как всегда немногословный, и это успокаивало. Только теперь, в номере, после изрядной порции виски, действительно стало казаться, что я вернулась домой. И черт с ним, с «Лаки». Стены — это всего лишь стены, они ничего не стоят без людей.
Только у Буна наверняка тоже есть своя дорога… но об этом я подумаю завтра… или послезавтра. На трезвую голову.
А пока я рассказывала о месте, где остались настоящие зеленые деревья высотой в несколько человек… нет, не заливаю, я когда-нибудь тебе врала? Об Арлингтонской библиотеке — тысячи и тысячи томов, боже мой, я думала, останусь там, пока не умру от старости, но и книги приедаются. Особенно когда они повествуют о том, что уже давно умерло и рассыпалось прахом. А потом я обнаружила, что жалуюсь на разбитое сердце. Смешно.
— Он погиб? — спросил Бун.
— Нет. Живой… по крайней мере, был жив, когда я уходила. И пусть живет дальше… может, с кем-то другим у него выйдет лучше, чем со мной.
У нас могло бы что-то получиться. Поначалу и казалось, что получается. Мы оба знали, что значит попасть в историю против собственной воли, просто потому, что больше некому. О нас обоих трепали языками все, кому не лень, поминая не имя, но прозвище — разве что я имя не помнила, а он о своем обычно помалкивал. Оба предпочитали переговоры стрельбе, любили зарыться в книги и всегда находили темы для беседы.
Слишком много общего. И слишком большая разница.
Он согласился остаться живой легендой, хоть иногда и тяготился этой славой — а я сбежала, и чувствовала себя донельзя хорошо, зная, что обо мне говорят, лишь как о его спутнице, а не самостоятельной личности.
Он ненавидел открытые пространства и по-настоящему уверенно чувствовал себя, только имея крышу над головой — а у меня скручивало нутро от страха в тамошней подземке, и все время вспоминался пейзаж в окне коктейль-бара «Лаки» — город под ногами и бесконечное пространство до самого горизонта. Почти полет, только без крыльев — а он сказал, что его хватила бы кондрашка от такого вида.
Когда дело доходило до драки, я предпочитала точные выстрелы исподтишка, а он - тяжелый пулемет... что ж, он мог себе это позволить, с его-то мышцами.
При таком раскладе можно непрерывно ссориться или научиться дополнять друг друга… и поначалу так и было, продолжаясь довольно долго. До тех пор, пока я не скинула беременность… а у плода оказались пороки развития, несовместимые с жизнью.
— Он посмел обвинить тебя?
Я покачала головой. Нет, в том-то и дело. Каждый из нас винил себя — ведь оба мы в свое время успели доиграться до лучевой болезни. Он вообще чудом выжил, осознанно шагнув туда, где радиационный фон был смертелен для любого, а у меня за плечами был лагерь Серчлайт и тридцать четвертое убежище. Оба мы винили только себя. Оба слишком привыкли справляться с проблемами самостоятельно, ни от кого не ожидая помощи. И вместо того, чтобы поддерживать друг друга, мы замкнулись каждый в своем горе, точно в раковине, наедине с собой. И вдруг стало ясно, что два разных человека сидят по углам и не знают больше, о чем говорить.
Я не выдержала первой. И он не пытался меня остановить. Хотя если и пытался бы… вечной любви не бывает. Оживший труп — это всего лишь дикий гуль, гниющий, безмозглый и вечно голодный. Та любовь заслужила хотя бы достойную память, и незачем глумиться над мертвым телом. Я уходила, почти не ощущая боли. Нечему уже было болеть.
— И ты решила вернуться домой, — сказал Бун. — А оказалось, что тут тебя никто не ждет.
Я кивнула, торопливо замахнула очередную порцию. Вот теперь, когда от виски перехватывает дыхание, можно списать выступившие слезы на крепкий алкоголь.
— Хочешь пореветь — давай. Мне не впервой видеть плачущую женщину.
— Зато мне впервой рыдать при тебе.
— Правда? А в Нельсоне?
В Нельсоне мы отвязывали с крестов солдат НКР.
— Сравнил…
— Какая разница?
— Там я жалела других, а не себя.
— Лучше жалеть, чем винить, — он налил нам еще.
— Полагаешь, одно другому мешает?
Бун помолчал.
— Ты права. Я еще помню, каково это.
— Иначе не стала бы рассказывать.
И правда. Мы оба знали, каково винить себя в потере, которую никак нельзя восполнить. С любым другим я бы сделала вид, что все в порядке. Держать лицо во что бы то ни стало. Твоя боль — это слабость, а показать слабость, значит самой вложить в руки другого безотказное оружие, не зная, когда оно повернется против тебя. Но от Буна я могла не опасаться удара в спину.
— Забавно, — мы оба уже лыка не вязали, и я совершенно перестала следить за тем, что несу. — Стать неплохим политиком — а плохой политик не смог бы провернуть эту аферу с независимостью Вегаса… и узнать, что совершенно не умею быть просто желанной женщиной.
— Фигня, — сказал Бун.
Точнее, сказал он кое-что покрепче. И отобрал у меня стакан.
— Я готов слушать, если тебе надо выговориться, но совершенно не собираюсь наблюдать за припадком самоуничижения. Кончай мотать сопли на кулак.
Он коснулся моего подбородка, заставляя поднять лицо.
— Или я докажу, что ты нормальная женщина, которую можно хотеть — прямым и недвусмысленным образом.
Я вытаращилась на него.
— Ты пьян.
— Ты тоже. И что? — он провел кончиками пальцев, поднимаясь вдоль шеи, отодвинул с лица прядь волос.
Я потянулась через стол, сняла с Буна его чертовы темные очки, с которыми он не расставался даже ночью и в помещении, взглянула в глаза. Пьян? Возможно. Но это откровенное, неприкрытое желание, в ответ на которое пересыхает во рту, а между ног становится тепло и…
— Доиграешься. Я ведь могу согласиться — и что тогда ты будешь делать?
— Сейчас увидишь.
Он выдернул меня из-за стола, усадил на колени. Какое завтра будет похмелье…
Ну и черт с ним.
Проснулась я от того мутного ощущения чужого взгляда, которое чувствуешь всем телом. Открыла глаза. Бун приподнявшись на локте, пристально меня разглядывал. Я так же беззастенчиво уставилась на него. Снайпер без берета и темных очков — определенно стоило запомнить это зрелище. Как ни странно, особого похмелья не ощущалось, да и события прошедшей ночи вспоминались до мельчайших деталей. Интересно, вчера я перебудила всех посетителей «Топс», или стены здесь достаточно толстые? Хотя, здешнему народу не привыкать, наверное…
Тишина затягивалась. Мы продолжали смотреть друг на друга. Угадать по выражению лица, что на уме у Буна, казалось совершенно невозможным. Когда-то я сказала, что не буду портить потрахушками хорошую команду… но ведь мы и не команда теперь, верно? Нет, я о случившемся не жалела. Ни капельки. Пока не жалела?
Если он сейчас скажет что-то вроде «не надо нам было…», я его придушу. Голыми руками. А потом точно начну наматывать сопли на кулак, как изящно выразился Бун. Будет очень обидно потерять хорошего друга… черт, теперь я бы хотела не прежней дружбы, а остаться в его постели. И не только потому, что он оказался хорошим любовником. Просто… Просто потому, что это Бун. И плевать, что мне по-прежнему проще называть его по фамилии, нежели по имени.
Я заерзала под его взглядом и начала натягивать одеяло повыше. Еще немного такой тишины — начну чувствовать себя дура дурой. Придется встать и уйти. Вот тогда и наступит время пожалеть о случившемся.
Бун перехватил мою руку.
— Погоди… — он вздохнул. — Если ты скажешь, что не надо было, я пойму.
Я погладила его по щеке. Колючий…
— Не скажу. Я… — рада, наверное, не то слово. Счастлива? Тоже нет. Просто все вдруг стало как-то очень правильно. Словно так и должно было сложиться с самого начала. — А ты?
Он улыбнулся, накрыл ладонью мою руку, все еще касающуюся его щеки.
— Нет. Мне тебя не хватало. Хотя не думал, что… в этом смысле тоже.
Я приподнялась на локте и потянулась к его губам.
— Чем собираешься заняться… теперь? — спросил Бун спустя долгое-долгое время.
— Не знаю. Для начала заберу Эд-э, он должен ждать меня в Новаке. А потом — не знаю… Может, снова подамся в наемники, одно время у меня это неплохо получалось. Или в курьеры… — я рассмеялась.
— Наш караван потерял охранника по пути сюда. Насколько мне известно, еще никого не наняли. Хочешь? У нас хорошо получалось работать вместе.
— Хочу.
— Что ему сказать? Кто ты? Ты ведь не хочешь снова стать Тем Самым Курьером?
— Этого еще не хватало… Скажи, что мы вместе работали на НКР — это будет почти правдой. Да, заодно скажем, что и Эд-э нашел ты.
Девка, робот и парень из первого разведбата. И правда, хорошая команда.
— А имя… — я призадумалась. Уж точно не Хоуп. И не Эстель (доберусь я до этого очкастого!). — Пусть будет Секста.