В девятнадцать лет трудно смириться с тем, что проведешь все отведенные годы в тесной бетонной коробке. В девятнадцать лет вся жизнь расстилается впереди неизведанной страной, полной дремучих лесов, бурных рек, мифических чудовищ и прекрасных рыцарей — как же без них. В девятнадцать лет душа изо всех сил противится мерному распорядку жизни в Убежище и жаждет приключений.
По крайней мере, Наташа Дубровская искренне думала именно так. От мысли, что год за годом ничего не изменится, что вся жизнь, вплоть до интимнейших минут, пройдет под диктовку четкого расписания, хотелось засунуть голову в ванну, включить воду и подождать, пока емкость наполнится. Впрочем, в последнее время прием ванны был категорически запрещен специальным указом Смотрителя, вплоть до особого распоряжения. Наталья как-то попробовала этот указ проигнорировать, чисто из чувства противоречия: на самом деле ей совершенно не нравилось валяться в остывающей воде смешанной с потом и слущенным эпителием. Спустя пять минут после того, как полилась вода, в ванную вломился офицер охраны и приказал «прекратить это», совершенно не обращая внимания на громкий визг, после которого у самой девушки еще долго звенело в ушах.
Словом, когда Смотритель предложил вызваться добровольцем для выполнения опасного задания, Наталья не колебалась. Правда, она крепко подозревала, что попробуй отказаться, и Смотритель бы просто вышвырнул ее наружу. Слишком много проблем в Убежище было от девчонки, искренне считавшей руководством к действию любимую дедову поговорку «все вокруг колхозное — все вокруг мое».
Их семью вообще недолюбливали. Дед, советский дипломат, сумевший пробиться в убежище, не раз потом вспоминал, что «некоторые товарищи» заявляли, будто «красного» надо выкинуть наружу, под бомбы соратников по идеологии. Несмотря на то, что никто так и не узнал, кто первый нажал красную кнопку, большинство, разумеется, было уверено, что Соединенные Штаты такую глупость отмочить не могли. Дочь он растил в одиночку, и, как подозревала Наталья, та приходилась деду не родной, потому что о ее матери в семейных хрониках не было ни слова, да и старожилы Убежища так и не могли припомнить, чтобы Русский водил шашни с кем-то. Саму Наталью за спиной, а кое-кто и в лицо, называли «выблядком» — впрочем, после того, как у насмешников внезапно оказались испорчены все вещи и, несмотря на камеры, виновного так и не нашли, обзываться перестали. Любить, впрочем, тоже не начали.
Дед говорил, что дочь «принесла в подоле», так и не рассказав, от кого, а когда она умерла родами, проблема и вовсе стала чисто теоретической. Сердобольные дамочки попытались было взять воспитание сиротки в свои руки, но дед не позволил. Любое вмешательство в дела семьи он пресекал в таких выражениях, что даже самые настойчивые перестали лезть с советами, только судачили за спиной, что Русский растит из девочки пацанку. Ладно бы ограничился только гимнастикой, она только улучшает фигуру. Но учить будущую женщину мордобою? Дед только посмеивался, мол, это не «мордобой», а «самбо», и вообще, нечего делать из девчонки клушу. А после того, как с Наташкой перестали связываться даже признанные хулиганы, на которых Смотритель «никак не мог» найти управу, она и сама решила, что брань на вороту не виснет, так что пусть их судачат. Еще дед учил ее разбирать и собирать невесть как пронесенный в Убежище китайский автомат, который он почему-то называл «Калашников», но пострелять Наталье так и не удалось: в рожке не осталось ни одного патрона.
Этот «Калашников» Наталья положила рядом с телом деда перед тем, как отправить его в утилизатор. Дед не дожил неделю до ее восемнадцатилетия, и только глядя на то, что от него осталось, безжизненное, девушка осознала, каким же старым он на самом деле был. После его смерти у нее ни осталось в Убежище никаких привязанностей, так что, получив приказ Смотрителя, собиралась она недолго. Заглянула в клинику, унеся оттуда кое-что, что было ей однозначно нужнее, чем доктору, сунулась было в арсенал, но повторить тот же фокус, что в клинике, не смогла — зато получилось прошвырнуться по техническому складу. Сложила в рюкзак смену белья и одежды, повесила на пояс выданный Смотрителем под расписку пистолет с дюжиной патронов и отправилась восвояси, уже у самой двери решив, что еще ей пригодятся кастеты, которые охране Убежища явно ни к чему. Конечно, тяжелые серебряные печатки с камнями, которые еще дед подогнал под ее пальчики, были ничуть не хуже, но кто его знает, что там снаружи, вдруг кольца давно вышли из моды.
Снаружи оказалось совершенно темно. Так темно, что, закрыв глаза руками и снова отведя ладони от лица, Наталья совершенно никакой разницы не почувствовала. Она достала фонарик, позаимствованный на техническом складе — в самом деле, если его никто не хватился, значит, вещь никому не нужна — и двинулась вперед, освещая пространство где-то на уровне собственной головы. Спустя буквально пару шагов она едва не покатилась кубарем, запнувшись обо что-то мягкое. И весьма дурно пахнущее, надо заметить. Фонарик осветил приоткрытые ссохшимися от времени губами зубы, неестественно белые на фоне провала рта, мумифицированную плоть. Наталья вскрикнула, отскочив назад, потом заставила себя приблизиться и осмотреть тело, стараясь касаться только одежды. Комбинезон Убежища, метка «Эд» с обратной стороны воротника. Нож около костей-пальцев, две дюжины патронов в поясном патронташе. Припомнить, пропадал ли кто-то из обитателей Убежища, Наталья не могла — слишком много в нем жило народа, до которого ей не было никакого дела.
Она стукнула кулаком по панели интеркома и потребовала впустить ее обратно. Немедленно. Определенно, надо было получить от Смотрителя объяснения, а заодно пересобрать рюкзак. Там, где водится нечто, способное убить человека в двух шагах от двери, понадобится куда больше патронов, и неважно, что ей никогда в жизни не приходилось стрелять по-настоящему. Научится. Как говаривал дед, нечего переть голой пяткой на голую шашку.
Но дверь ей никто не открыл. Механический голос из интеркома сообщил о «внезапно возникших технических неполадках». После извинений «за доставленные неудобства» Наталья показала в камеру неприличный жест, благодарности «за использование технологий Волт-Тек» дослушивать не стала.
Мертвому нож и патроны ни к чему. Она повторяла это как мантру, залезая в патронташ. Мертвому ни к чему, это всего лишь плоть, отжившая оболочка — но почему-то все равно было невыносимо тошно. Одно дело — стащить у живого приглянувшуюся вещицу, живой всегда может добыть себе еще. Обирать мертвого казалось тем более бесчестным, что похоронить его Наталья не могла: нечем было вырубить могилу посреди камня. Она решила хотя бы засыпать тело булыжниками и начала их собирать, когда под ногами шмыгнуло нечто размером с мужской башмак, а потом лодыжку резанула боль. Наталья закричала второй раз за последние четверть часа и со всей силы пнула это «нечто». Под носком ботика хрупнуло, темный комок замер на полу.
Крыса. Здоровая наглая крыса, оголодавшая среди камней. Первобытный страх скрутил внутренности, и, завопив «мамочки!», Наталья рванула в темноту. Она неслась почти вслепую, несколько раз едва не налетев на стены, сердце колотилось где-то в горле, воздух словно превратился в песок, обдирая легкие — но остановиться она рискнула только когда впереди замаячил свет. Рядом с ним темнота за спиной стала еще непроницаемей. Наталья честно попыталась прислушаться, но не услышала ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. Она вцепилась в рукоятку пистолета и пошла на свет, стараясь не щуриться. Свод пещеры очертил яркое-яркое небо, Наталья сделала еще несколько шагов — и шарахнулась обратно, увидев огромный белый шар, висящий где-то в неописуемой высоте. Перед глазами поплыли разноцветные круги, слезы полились градом.
«Вот оно, значит, какое — белое солнце пустыни» — подумала Наталья и начала мастерить паранджу из запасной футболки, стараясь не думать, как выглядит со стороны. Тонкий трикотаж пропускал слишком много света, и все равно приходилось щуриться, но, по крайней мере, она могла видеть хоть что-то, кроме слепящего белого пламени. Пейзаж захватывал дух. Выжженная, покрытая трещинами земля, на которой кое-где виднелась высохшая на корню трава, пыль, камни и — изредка — остовы деревьев, превратившиеся почти что в камень. Выросшей среди бетонных стен Наталье было очень трудно поверить, что в мире существует столько... пространства. Конечно, дед показывал ей запрещенные к показу в любом убежище голофильмы, в которых действие происходило «на улице», как он это называл, и в отличие от большинства обитателей подземного бункера девушка знала, что мир огромен и состоит не из одних помещений. Но знать из фильмов и увидеть своими глазами — абсолютно разные вещи. Наталье даже стало плохо поначалу, когда до разума дошло, насколько она сама ничтожна по сравнению со всем этим, но, по счастью, ощущение быстро исчезло. Целый огромный мир, который ей предстояло изучить, потому что как иначе можно в нем что-то разыскать — такой чудесной игрушки у нее не было никогда, и, пожалуй, ради этого стоило пережить даже крыс.
Представления о том, как идти по компасу, у нее не было совершенно, даже теоретических, так что, наткнувшись спустя полдня на одинокую цепочку следов, Наталья бросилась догонять неизвестного путника, пока случайно не затоптала отпечаток ботинка. Она оставила их штук пять, прежде чем смогла поверить, что все это время пыталась догнать саму себя. Потом вспомнила перельмановскую «Занимательную физику», которую дед читал ей вместо сказок, и рассердилась на собственную глупость. Значит, сверить направление пип-боя с ориентирами на местности и топать от одного ориентира к другому. И что, что все камни одинаковые; придется учиться их различать. И так полдня потеряла. Наталья смачно выругалась — она любила русский мат хотя бы за то, что можно было рассказать о сексуальных привычках Смотрителя и его предков прямо тому в лицо, и никто ничего не поймет.
Словарь русского мата дед тоже взял с собой в Убежище. Количество личных вещей, которые разрешалось сохранить, ограничивалось тем, что можно было принести — не прикатить, тащить волоком или как-то еще — а именно принести собственноручно. Дед спустился в Убежище с маленьким свертком белья, ножом на поясе и еще одним — в ножнах на голени, «Калашниковым», рюкзаком и двумя чемоданами, набитыми книгами и голодисками. «Совершенно нелогичный набор для выживания», — смеялся он после, — «но я всегда был чокнутым идеалистом». Наталья так и не решила, благодарить ли деда за это или крутить пальцем у виска. С одной стороны, дурацкие игры «в резиночки», салки и прочая беготня ей надоели довольно быстро — точнее, ее перестали в них принимать, потому что понятно было, кто выиграет — и дедова коллекция изрядно скрасила ей жизнь. С другой... Не нравился ей век, и люди в нем не нравились, зарыться в книги оказалось слишком очевидным выходом, давшим остальным повод для остракизма. Оставалось только надеяться, что хоть что-то из хаоса информации, хранившейся в голове, может оказаться полезным. То, что в Убежище выглядело простым: выйти, с помощью карты пип-боя дойти до пятнадцатого убежища и попросить помощи, на поверку оказалось не таким уж элементарным.
Спустя еще несколько часов, присев в тени огромной скалы, Наталья поняла, что фляжка с водой стала слишком легкой. В рюкзаке оставалось еще, но все равно это никуда не годилось. Поразмыслив немного, она решила, что гораздо разумней будет идти ночью, а отсыпаться днем. Конечно, она не знала, какие хищники бродят здесь по ночам, но, по большому счету, она вообще не имела понятия об этом мире. Зато ночью явно будет не так жарко, как днем. Придя к такому выводу, она соорудила из спальника полог, положила под голову рюкзак. Наверное, не будь она настолько уставшей, долго не смогла бы заснуть, вздрагивая от каждого шороха и заново переживая все происшедшее за сегодня. Но с непривычки дорога изрядно вымотала, и девушка отключилась, едва пристроив голову на импровизированную подушку и даже не успев подумать о том, что спать в одиночку может быть просто опасно.
Снился ей товарищ Сухов, отстреливающийся от басмачей. Потом пальба закончилась, и красноармеец поинтересовался:
— Просыпаться-то будем, а?
Наталья открыла глаза, вместо Сухова обнаружив четырех здоровенных мужиков, которые в упор ее разглядывали. Она медленно села — не слишком-то разумно было дергаться под прицелом четырех стволов — и точно так же, в упор, уставилась на них.
— Так и будем в гляделки играть? — поинтересовалась девушка, решив, что молчание неприлично затягивается. Кашлянула, прочищая горло — может, решат, что голос подсел спросонья, а не от страха.
— Морду покажь, — подал голос один.
— Гюльчатай, открой личико, — пробормотала она.
— Чего?
— Сдалась вам моя морда, — она размотала футболку. — Ну?
— Не гуль, — констатировал тот, что потребовал «показать морду». — С нами пойдешь.
— Это еще зачем? — Наталья заерзала, пытаясь отодвинуться, но впившийся в мягкое место камень заставил прекратить потуги. Она огляделась — если удастся сигануть вон в ту расщелину... если пуля не обгонит. Попытаться?
— Затем, что сдохнешь одна, дура! Это ж додуматься надо: дрыхнуть завалиться рядом с гнездом радскорпионов!
— Кого?
Мужики молча расступились, показывая... Кажется, это было насекомое. По крайней мере, у него было шесть лап, не считая двух здоровых клешней и хвоста, который подошел бы мантикоре. Очень здоровое насекомое, решила Наталья, медленно обходя тварь. Радскорпион, значит...
— Спасибо, — она снова откашлялась. — Только мне нечем отплатить.
— Патрик меня зовут, — сказал тот, кого, Наталья мысленно обозначила главным. — Не бойся, не обидим. Дойдешь с нами до Шейди Сэндс, дальше сама как-нибудь.
— Спасибо, — повторила она. — Я Наталья.
— ... Мой отец говорил: отпускай хлеб свой по водам...
— Потому что по прошествии многих дней опять найдешь его, — кивнула Наталья.
Караван стоял у каменной ограды, сквозь раскрытые ворота виднелись дома. Патрик не обманул и как будто не заметил, что в первую ночь девушка почти не спала, ожидая подвоха.
— Ты откуда знаешь?
— Это написал один очень мудрый человек. Очень-очень давно.
— Наверное, они были знакомы, — сказал Патрик. — В общем... Отец погиб, защищая нас с матерью от рейдеров — я тогда совсем пацаном был. А я теперь стараюсь, чтобы там, — указательный палец уперся в небо, — ему не было за меня стыдно.
— Думаю, он тобой гордится, — кивнула Наталья. — Спасибо, и легких дорог.
— И тебе.
Жуткого вида двухголовые коровы, к которым Наталья так и не смогла привыкнуть за всю дорогу, повинуясь окрику, двинулись прочь. Девушка проводила их глазами и шагнула в ворота.
Городок на первый взгляд казался мирным, несмотря на сурового мужика с ружьем наперевес, караулившего вход. Может быть, из-за того, что у женщины, стоявшей рядом, была просто потрясающая улыбка. К ней Наталья и направилась: не мешало разузнать, что к чему.
Она обрадовалась было, узнав, что Катрина родом из того самого пятнадцатого убежища, но дальше услышанное изрядно ее напугало. Если на убежище напали рейдеры — местная разновидность бандитов, насколько она поняла — не получается ли, что искать там больше нечего? Она так и спросила, но Катрина ничего не смогла ответить — после того как, тяжело раненная, она добралась до Шейди Сэндс, город женщина не покидала, и чем кончилась битва с рейдерами, тоже не знала. Выходило, что, добравшись до цели, Наталья могла оказаться в самом бандитском логове, и нельзя сказать, чтобы она обрадовалась подобной перспективе. Впрочем, бог не выдаст — свинья не съест, решила она, будет на месте — разберется, что и как.
Разжиться в городе получилось немногим. Чуть-чуть патронов из запаса Сета, стоявшего у ворот — стащить много Наталья остереглась; бухта крепкой веревки, которую кто-то из местных забыл на заборе, кукуруза с поля и вода из колодца; стимпак — доктор всегда знает, где достать их еще. За тканевой занавеской клиники громко бредил брат Сета — о том, что его едва не убили радскорпионы, Наталья узнала от Арадеша, местного вождя. Услышав, как кричит отравленный, она на миг пожалела, что «не поняла» намёк старейшего, рассказавшего о набегах этих тварей. Впрочем, стоило ей вспомнить блестящее хитиновое тело с огромным жалом, как проснувшиеся было зачатки филантропиии снова мирно почили. Если ее убьют по дороге, некому будет найти и принести чип в Убежище, и родной дом погибнет. Не то чтобы она стала бы сильно оплакивать того же Смотрителя, но чувство долга есть чувство долга и все такое... Наталья мысленно скривилась, подумав, что пресловутое чувство долга прорезалось в ней очень уж в подходящий момент, и пошла прочь из клиники. Говорят, бывший охранник караванов не прочь снова выйти на пустошь. Одна она не выживет.
— Да не вопрос, — сказал Ян. — Сто крышек, и выходим хоть сейчас.
Наталья посмотрела на продранные джинсы, потертую кожанку, длинные, не слишком опрятные волосы, шрам через полщеки. Она понятия не имела, много или мало эти пресловутые «сто крышек», но по тону и выражению лица выходило, что человек и правда считал, что он столько стоит. Беда в том, что «крышек» у нее не было ни одной, и вряд ли взятый у покойного Эда нож можно сбыть за сотню. Слоняясь по городу, Наталья бегло изучила карманы большинства его обитателей, и результаты той ревизии ее тоже не обрадовали. Похоже, местная валюта, эти самые «крышки» водились лишь у немногих, а большинство предпочитало старый добрый бартер. Если верить Карлу Марксу, выходило, что город живет натуральным хозяйством, и ловить в нем совершенно нечего. Так что она попыталась зайти с другой стороны.
— Крышек у меня нет, но могу обещать половину трофеев.
— Вот когда появятся, тогда и поговорим, — усмехнулся Ян. — Прости, детка, но ты не похожа на человека, способного добыть хоть какой-то трофей.
— Я не «детка», — отрезала Наталья. — И, боюсь, когда у меня будут крышки, твои услуги мне уже не понадобятся.
— Как знаешь. Мне тоже не хочется сопровождать детский сад на выпасе.
Говорить было больше не о чем, задерживаться в городе — тоже. Натянув очень кстати попавшую на глаза широкополую шляпу и завязав лицо на манер персонажей вестерна, Наталья двинулась дальше.
Тех троих она заметила издалека: трудно не заметить затянутых в черную кожу людей посреди ровной, как стол, пустыни. Впрочем, третьего она сперва приняла за робота: солнце блестело на металле шипастого подобия кирасы, в которую он запаковался. Наталья подумала, что таскать по такой жаре черную кожу и, тем более, железяки, под которые, по идее, полагались стеганые куртки или, как их там... гамбезоны, кажется — не лучшая идея. Пугаться и прятаться она не стала: этот мир выглядел довольно дружелюбным. Бытие определяет сознание, испытания закаляют дух, и так далее и тому подобное... вероятно, суровые условия способствовали проявлению духа коллективизма и какого-то подобия коммунистической сознательности. Конечно, всегда есть отдельные подрывные элементы, но таких ей пока не попадалось, и Наталья расслабилась. Может, рейдеры — это вообще страшилка, вроде пирожков из человеческого мяса и Черной Руки. Так что она, не скрываясь, пошла навстречу: вдруг да эти трое проходили мимо пятнадцатого убежища, до которого, если верить пип-бою, было совсем недалеко, и смогут рассказать, что там, да как?
— О. Баба, — тот, что носил железную броню, сфокусировал расползающиеся в разные стороны зрачки. Наталья подумала, что кираса без гульфика — непрактично, а еще непрактичней натягивать железяки на торс и ничем не прикрывать голову. Именно туда, где должен был быть гульфик, она и врезала, когда мужчина, дохнув перегаром, попытался схватить ее за руку. Впервой, что ли, отбиваться от возомнивших себя альфа-самцами идиотов.
С лиц остальных мигом исчезли глумливые ухмылки, тот, что слева, рванул из кобуры пистолет, и Наталья поняла, что игры кончились.
Когда она возвращалась домой с синяками, дед только смеялся — мол, теория без практики мертва — и продолжал гонять ее как сидорову козу. Когда умник, подмявший под себя всю малолетнюю шпану Убежища, решил облагодетельствовать девушку своим вниманием, он потом долго выл, баюкая сломанную руку. После того как конечность зажила, он подкараулил Наталью вместе с дружками. Потом она неделю отлеживалась, сращивая сломанные ребра и приходя в себя после сотрясения мозга, но ни один из этих ублюдков не ушел из того коридора на своих двоих. Когда их мамаши пришли к деду с претензиями, тот достал «Калашников» — в конце концов, квохчущим теткам незачем знать, что патронов в нем нет — и сказал, что если кто-то из милых деток еще хоть раз хотя бы пальцем... ему терять нечего, он свое пожил. Спустя некоторое время все, кто так или иначе был замешан в той потасовке, снова оказались в лазарете — и упорно молчали, когда начальник охраны пытался вызнать, кто их так. Но это было потом. А тогда она не успела даже как следует испугаться, некогда было. Как некогда было пугаться и сейчас — надо было успевать следить за всеми тремя. Сломать руку тому, что с пистолетом, метнуться, перехватить копье, выворачивая его из чужих рук, кастетом в висок, болевой... Остановилась она только когда драться стало не с кем. Тот, которому она, забирая копье, вывихнула кисть, улепетывал, остальные не шевелились. Наталья сделала было несколько шагов ему вслед, поняла, что не догонит, остановилась отдышаться. И рухнула на четвереньки в приступе рвоты, когда поняла, что убила двоих.
Наверное, они не стоили доброго слова. Наверное, если бы ей не удалось с ними справиться, ее собственная жизнь не стоила бы ломаного гроша. Но Наталье никогда раньше не приходилось убивать. В желудке давно уже ничего не осталось, но он упорно просился наружу, а когда рвотные спазмы закончились, она долго сидела, прислонившись к какому-то камню, не пытаясь вытереть слезы. Потом заставила себя подняться и побрела дальше. Хоронить мёртвых она не стала — не смогла заставить себя прикоснуться к телам.
Разгром и разорение. Именно этим ее встретило пятнадцатое Убежище. Лифт не работал, пришлось лезть в шахту на веревке. Внутри все пропиталось сладким, тошнотворным запахом гниения. Выломанные двери, разбитые мониторы, выдернутые с мясом платы, содранная со стен обшивка. Трупов почти не было — похоже, всех погрызли мутировавшие крысы ростом по колено взрослому мужчине. «Кротокрысы» — так обозвал их пип-бой, и Наталья не стала спорить. Добраться до помещений системы водной очистки не получилось — за перекошенной взрывом дверью виднелся завал осыпавшейся породы, и оставалось только гадать, какой силы был тот взрыв.
В крови с ног до головы, шатаясь от усталости, Наталья планомерно обшарила все доступные помещения убежища. Не то чтобы она надеялась все же найти чип, просто не хватало решимости поверить в безнадежность поисков. Давно надо было сказать себе — баста, карапузики, здесь ловить нечего, а она все отмахивалась и отмахивалась от кротокрысов, которых участь погибших товарищей ничему не учила, и продолжала обшаривать комнату за комнатой. Остановилась Наталья только поняв, что обходит убежище по второму кругу. Едва не сорвавшись с веревки, выползла на поверхность, долго лежала, глядя в темное небо. Медленно села. Комбинезон никуда не годился, и она вытряхнула из рюкзака запасной. Приведя себя в порядок, девушка жевала жесткую солонину из Шейди Сэндс, пока не устали челюсти. Поднялась.
Русские не сдаются — так говорил дед. Не может быть, чтобы на весь этот огромный мир не осталось ни одного водного чипа. А раз так, значит, она его найдет. В конце концов, Смотритель дал несколько месяцев — целую кучу времени — на поиски. Сейчас она вернется в Шейди Сэндс, выменяет достаточно еды и оружия — кое-какие полезные вещички из Убежища Наталья все же прихватила, несмотря на отчаяние — и двинется дальше. Джанктаун, Хаб, а не найдет там — разузнает про другие места и другие города. В девятнадцать лет трудно поверить в возможность провала. Она закинула на плечо мешок и пошагала обратно.
К трупам рейдеров она вышла под утро и очень удивилась, что настолько точно идет по своим следам. Дуракам везет, не иначе. Падальщики еще не успели всерьез приняться за дело, но птицы выклевали глаза и растеребили лица — и Наталью снова едва не стошнило. Девушка помотала головой, отгоняя дурноту. Если она собирается вернуться в Шейди Сэндс, чтобы запастись всем нужным для долгой дороги, придется по-честному торговаться, а значит, понадобится хоть что-то на обмен. Если она собирается спасти свой дом, пусть не любимый, но все же родной — нужно идти вперед. Так что она загнала готовую было прорваться истерику на край сознания и принялась за дело. Враги не заслуживали такого отношения. Но эти двое не заслужили чести называться врагами, так что она просто оставила нагие тела с зелеными, вздувшимися животами на земле — вороны позаботятся об остальном. Отойдя достаточно, чтобы не привлекать внимания живности, которая непременно соберется, проведав про вкусное дохлое мясо, Наталья развела костер и стала перебирать добычу.
В книгах и голофильмах о войне — настоящих, не пластиковых поделках, призванных воспеть подвиг советского народа и забывших о людях — были и вши, и эпидемии тифа. Так что первым делом девушка тщательно простучала камнем все швы, брезгливо морщась от хруста. Потом долго перетряхивала снятые с рейдеров куртки и штаны над костром, заработав несколько ожогов и едва не опалив волосы. Она извела почти всю найденную в рюкзаках бандитов водку на то, чтобы тщательно залить всю одежду изнутри — не будучи уверенной, поможет ли это, но сознавая, что иначе просто не заставит себя натянуть ни одну из этих кожаных курток, больше похожих на импровизированную броню; комбинезон, в котором она ушла из убежища — плохая защита. Наталья поколебалась, глядя на остатки водки в бутылке — в конце концов, русская она или нет? — и все же привернула пробку и сунула остатки спиртного в рюкзак. Не хватало еще начинать спиваться смолоду. Вот станет старухой — будет тихой безобидной алкоголичкой, рассказывающей про былые приключения всем, кто не успеет вовремя смыться. Потому что если приключения — это неприятности, про которые интересно вспоминать, то этого добра она уже навидалась и, похоже, навидается еще. Стоила ли овчинка выделки, Наталья уже не знала, но возвращаться в Убежище с позором и медленно ждать гибели совершенно не хотелось. Она разложила продезинфицированные куртки и штаны сушиться, придавив камнями, чтобы не унес ветер, и улеглась спать.
От безмятежного покоя Шейди Сэндс не осталось и следа — городок гудел, точно склад перед внеплановой ревизией. С лица Катрин исчезла ее потрясающая улыбка, а Сет — тот и вовсе схватил Наталью за рукав и начал горячо и бессвязно рассказывать. Дождавшись, пока он иссякнет, девушка потребовала все снова и по порядку. Выслушав, помотала головой, словно желая утрясти в мозгу услышанное. Услышанное утрясаться не пожелало.
— Правильно ли я поняла, — медленно проговорила она. — Твою девушку украли рейдеры. И вместо того, чтобы прихватить полдюжины друзей, догнать засранцев и устроить им козью морду, ты торчишь у ворот потому, что ваш главный запретил кому-либо, кроме дозоров, покидать город, и надеешься уговорить какую-нибудь залетную птицу вроде меня спасти ее? Твою женщину?
Сет стремительно отвернулся.
— Да уж, восток — дело тонкое, — буркнула себе под нос Наталья, отправляясь искать Арадеша.
Тот подтвердил: его дочь пропала, три дозора, посланные ее найти, тоже не вернулись.
— А ты? — спросила она.
— Я стар и никогда не был воином, — потупился Арадеш.
Наталья вспомнила деда с пустым «Калашниковым» наперевес, шпану, оказавшуюся в лазарете как раз тогда, когда она почувствовала себя достаточно здоровой, чтобы снова встретиться с обидчиками — на этот раз по очереди и один на один — и едва не сплюнула. Высокие, высокие отношения. Если уж родному отцу все равно, ей-то что за дело?
Танди она помнила. Взъерошенная девчонка: глазастая, дружелюбная и общительная. Ей казался тесным родной городок и хотелось каких-то великих свершений — а кому их не хочется, в шестнадцать-то лет? Наталья словно смотрелась в зеркало, разговаривая с ней, и могла сказать только одно: если тебе тесно дома — иди вперед и не оглядывайся. Похоже, девочка совету последовала и напоролась. Наталья покачала головой. О тех, кто вернулся домой героем, слагают легенды, но сколькие безвестно складывают головы? Сейчас она бы вспомнила об этом, давая советы незнакомой девчонке, но неделю назад...
В больнице все так же бредил брат Сета, и очень хотелось заткнуть уши вместо того, чтобы торговаться с доктором. Крики преследовали Наталью и за стенами клиники, разъедая разум. Только голос, что мерещился, не желая затихнуть, стал отчетливо женским. Заткнуть уши и завизжать самой, чтобы заглушить этот крик — так ведь не поможет.
Она влезла в жизнь девчонки с дурацким советом. Дурацким, потому что судила по себе — но Танди очевидно не могла раскидать троих, возжелавших комиссарского тела. Может, ее и не тронут — если потрудятся узнать, кто ее отец, и сделать выводы. Но рассчитывать на здравомыслие вечно пьяных или обкуренных рейдеров, пожалуй, не стоило.
Она еще походила кругом, выменивая еду, воду и патроны, глядя на то, как гудит город, посидела на краю колодца, вслушиваясь в скрип ворота. Ввязываться было страшно, оставаться в стороне — противно. Наталья выругалась, эхо колодца звонко повторило все, что она думала об Арадеше, Сете и прочих мужчинах этого города, и пошагала прочь.
Спустя пять минут она пинком открыла дверь в жилище Яна. Металлические латы загремели о пол.
— Кажется, это стоит больше ста крышек, — сказала Наталья.
Ян заткнулся. Перевел взгляд с железяк на девушку.
— Откуда?
— Трофей. И будут еще, поэтому советую согласиться на долю в добыче.
— Пожалуй... — протянул он.
— И, кажется, ты не местный — так что ничего не мешает наплевать на приказ Арадеша и попытаться разведать, что с его дочкой.
— Да что с ней может быть, — помрачнел Ян. — А то сама не понимаешь.
— Да твою ж мать, что, в этом сраном городишке только у меня есть яйца?
Второй раз за день ей довелось увидеть, как тушуется здоровый мужик, и зрелище Наталье определенно не нравилось.
— Просто я не уверен, что она еще жива, — буркнул Ян.
— Ну а я собираюсь узнать доподлинно. Вопросы есть?
Ян промолчал.
— Вопросов нет, — кивнула Наталья. — Пошли.
Рейдеры молча расступались перед девушкой с неестественно прямой спиной и идущим следом мужчиной. По крайней мере, их не попытались убить, едва заметив — больше ничего хорошего в ситуации Наталья не видела. Глупо было лезть на рожон, но до того она исползала окрестности лагеря на брюхе, изучая расположение палаток и маршруты патрулей — шансов пробраться незамеченной в дом, где жил главарь, а в дальних комнатах держали рабов, практически не было. Танди еще жива — это Наталья поняла из обрывков разговоров, и главарь, Гарл, еще думал, как с ней поступить. Может быть, у него и правда чуть больше мозгов, чем у остальных рейдеров — и поэтому Наталья, перестав скрываться, подошла к часовым и попросила — нет, потребовала — провести ее к Гарлу.
Она шла через лагерь, задрав подбородок, делая вид, что не слышит, как за спиной обсуждают ее стати и в какой позе бы неплохо... Ян заворчал было, но девушка коротко сжала его запястье, и охранник заткнулся. Она не повернулась, когда сбоку раздалось «ах ты ж сука!», несмотря на то, что голос показался знакомым, но когда рейдер с рукой на перевязи загородил дорогу, пришлось отреагировать. Очень хотелось поинтересоваться, не болит ли рука, и пообещать переломать ноги, но пришлось отказать себе в удовольствии. Наталья только смерила его взглядом, который дед называл «как Ленин на буржуя», и обошла, будто неодушевленный предмет. Она очень боялась, что рейдер полезет в драку или выстрелит в спину, но тот захлебнулся руганью и припустил к дому Гарла.
Когда они вошли туда, рейдер приплясывал вокруг главаря, отчетливо напомнив Наталье Табаки из дедова «мультика». Шакал не стоил внимания, и она снова пропустила мимо ушей ругань. А вот главарь выглядел определенно опасным и даже не потому, что был на голову выше остальных и куда шире в плечах, чем тот же Ян.
— Так это ты убила двух моих людей? — спросил Гарл вместо приветствия.
— Они не представились. Если этот, — она кивнула в сторону раненого, — твой, то остальные двое, наверное, тоже были твоими. Извини, я не стала разговаривать с невежами.
— И что мешает мне оторвать тебе голову прямо сейчас?
Наталья пожала плечами.
— Ровным счетом ничего. Разве что ты захочешь добавить перца в забаву.
Ян ругнулся себе под нос, но за оружие хвататься не стал — дело выглядело безнадежным.
— Каким, интересно, образом? — поинтересовался рейдер.
— Поставь на кон девчонку из Шейди Сэндс. Сделаю тебя... — она подождала, когда утихнет смех, и повторила: — Сделаю тебя — заберу девчонку с собой. Не выйдет — оторвешь мне голову, как и собирался.
Затея попахивала откровенным безумием, но, в конце концов, где наша не пропадала, сказала себе Наталья. Других вариантов все равно не оставалось. Вряд ли этих ребят можно уговорить отпустить Танди подобру-поздорову, апеллируя к спасению бессмертной души, а крышек на выкуп просто не было.
— Хорошо, — Гарл откровенно веселился. — Один на один. Кто первый упал — тот продул.
— Детский сад, — поморщилась Наталья. Условия были откровенно невыгодными: да, она знала способы уронить бугая вдвое тяжелее себя, но все равно...
— Для тебя и это слишком большая честь. Значит, один на один, без оружия. Уронишь меня — заберешь девку, даю слово. Упадешь сама... — он хмыкнул. — Когда женщина падает, то непременно на спину. Если не выйдет несчастный случай.
Девушка потерла переносицу, словно не заметив грязный намек.
— Несчастный случай может «выйти» и наоборот. Если получится так, что, упав, кто-то из нас уже не встанет?
— Я же сказал: сделаешь меня — заберешь девчонку. Мои люди выполняют приказ в любом случае. Слово.
Наталья кивнула.
— Веди.
Обыскивал ее сам Гарл — Наталья сделала вид, что не заметила, как тот от души облапал ей задницу, и решила про себя, что непременно руки уроду переломает. Самого Гарла обыскал Ян. Поединки здесь, похоже, были популярной забавой, для них даже отгородили отдельный ринг. За спиной заперли калитку, и Наталья едва увернулась от удара под дых. Пропустила бы — второго бы, пожалуй, и не понадобилось. Кто бы ни учил этого Гарла, дрался он серьезно. А еще он был куда сильнее. Значит, не подставляться, решила она, минимум силовых приемов, акцент на болевых против суставов и сухожилий, и ждать, пока появится возможность. Время стало неровным — то медленным, напряженным, то неслось рывками, заполненными болью страхом и единственной мыслью: не упасть. А потом все вдруг разом закончилось, остались лишь стук сердца в ушах, круги перед глазами и неподвижный Гарл, со сломанной шеей распластавшийся на земле.
Наталья заставила себя выпрямиться, оглядела притихших рейдеров.
— Приведите девчонку.
Ей казалось, что голос прозвучал не громче шороха сухой травы, но рейдеры услышали, кто-то опрометью бросился прочь. Ян открыл калитку, Наталья шагнула с ринга, стараясь не шататься слишком уж сильно. Было больно дышать, и кружилась голова. Ян подставил локоть, девушка сделала вид, будто не заметила. Покажи слабость стае падальщиков — заклюют.
Видимых синяков на Танди не было, но от протянутой руки Яна она шарахнулась, и Наталья поняла, что опоздала. И еще одно — она сюда еще вернется и не будет выяснять, кто именно обидел девочку. Просто уроет, всех, исподтишка, как она хорошо умеет. Потому что больше этим заняться, похоже, некому. И надо будет все-таки заглянуть посмотреть, что там за радскорпионы, как отлежится. Потом уже можно будет идти дальше. Джанктаун, Хаб, другие места — чип чипом, но, похоже, в этом мире слишком много дел, которые не под силу никому, кроме залетной птицы вроде нее. Кажется, теперь девушка понимала, почему товарищ Сухов полгода бродил по пустыне.
— Прости за «детский сад на выпасе», — сказал Ян, когда их уже не могли услышать.
— Забей.
— Не знаю, откуда ты такая взялась, но пойду с тобой хоть в логово супермутантов.
Наталья усмехнулась.
— Заметано.