Проходя мимо церквушки, мы услышали грохот и чье-то невнятное бормотанье.

   — Подожди, дядь Коль, я проверю, вдруг еще кто живой есть, — я взял ружье наизготовку.

   — Ну уж нет, Санька, я с тобой. Вместе-то оно спокойнее будет, — дядя Коля явно не доверял дареному топорику.

Тяжелая дубовая дверь тихо скрипнула и мы вошли в церквушку. Несколько свечек и пара тусклых лампадок не особо успешно справлялись с полумраком. Шум доносился из соседнего помещения, отделенного тяжелой шторой. Приподняв пыльную портьеру стволом ружья, я осторожно заглянул внутрь. Несколько желто-полосатых собачек окружили попа, укрывшегося за чем-то вроде алтаря. Поп, кажется его звали отец Григорий, отмахивался тяжелым золотым крестом и кропил «собачек» святой водой. Взгромоздившийся на сундук дьячок глушил супостатов кадилом. Собачки визжали, но не сдавались и продолжали стегать ультразвуком. Несколько выстрелов из дробовика помогли очистить храм божий от агрессоров.

   — Порождения ехиднины! — раскрасневшийся отец Григорий брызгал слюной. — Дьявольские отродья! Покуситься на храм Божий! Да я вас всех! К чертовой бабушке! К Сатане под хвост! К черту на рога! На кулички! В геенну! В ад!

Еще минут пять отец Григорий демонстрировал великолепное знание географии и населения преисподней. Дьячок сполз с сундука и с отсутствующим видом запихивал рясу в джинсы.

С трудом мне удалось уравновесить моральное состояние двух служителей культа. Из расспросов стало ясно, что больше никого живого они не видели, уходить никуда не собираются, а собираются запереться в церкви и молить Господа нашего, чтобы избавил он нас Сатанинских Ублюдков (отец Григорий) и заодно простил бы нам грехи наши. Из оружия в церкви не было ничего, кроме полулитра святой воды и мощей какого-то великомученика. Рассудив, что святая вода «не катит», а вид святых мощей может привести в трепет разве что какую-нибудь набожную старую деву, мы продолжили наше путешествие.

Подходя к сельпо, носившему славное имя Универмага, я насторожился. Не из-за шума. Наоборот, внутри было абсолютно тихо. Иногда тишина пугает гораздо больше резких звуков. Входная дверь была вынесена вместе с косяком и валялась метрах в пяти от входа. Осторожно ступая по щепкам и битому стеклу, мы вошли внутрь. Сначала я, потом дядя Коля с топором в позе команча, изготовившегося к броску. Кассовый аппарат лежал на полу, чековая лента высовывалась, как язык удавленника. За прилавком стояла продавщица, толстая баба неопределенного возраста, и жрала тушенку. Прямо в банках. Вертикальная пасть на ее груди ритмично разверзалась, поглощая металлические цилиндры. Заметив нас, она видимо справедливо рассудила, что разжевать нас будет легче, чем пахнущие машинным маслом жестянки и, разворотив прилавок одним ударом мощной лапищи, потопала нам навстречу.

   — А-а-а! — дядя Коля вдруг выскочил из-за моего плеча и с размаху метнул топорик. Прежде чем я успел подумать, что он не попадет, топорик с хрустом развалил напополам хэдкраба и почти по самое топорище вошел в череп бывшей продавщицы. Продавщица дернулась и, сверкнув в воздухе фиолетовыми рейтузами, грузно бухнулась на спину.

   — Ну ты даешь, дядь Коль, — я восхищенно присвистнул, — ты прямо Чингачгук какой-то.

   — А то! — дядя Коля уже шарил по полкам в поисках заветной бутылки. Нашел поллитру, сорвал крышку, поискал глазами стакан, не нашел, и с бульканьем выпил половину прямо из горлышка.

   — Вот так-то оно намного лучше, — дядя Коля вытер ладонью усы и протянул бутылку мне: — Будешь?

   — Не, дядь Коль, спасибо. Не употребляю.

   — Угу, — дядя Коля разорвал пакет с печеньем, высыпал на прилавок и начал меланхолично жевать, поминутно запивая водкой.

   — Дядя Коля, ты бы это… топорик достал бы…, — на продавщицу мне смотреть почему-то не хотелось.

   — Чаво?

   — Топорик, говорю. Забрать бы надо.

   — А чаво это я?

   — Так кто же его кинул?! Да так глубоко вошел, что теперь небось и не вытащишь…

   — Да, поди не вытащишь, — согласился дядя Коля, допивая бутылку. Он уже порядком захмелел и теперь шарил по полкам в поисках какого-нибудь более изысканного пойла.

   — Ну, тебе надо, ты и вытаскивай, — подытожил он.

   — Свинья ты, дядя Коля, — бросил я беззлобно я направился в хозяйственный отдел.

Там не было даже топоров, только несколько ящиков с гвоздями, да мешки с селитрой. Где-то я читал, что из селитры можно приготовить довольно мощную взрывчатку, но как это делается, я к сожалению, не знал. Что же мне теперь, гвоздями в монстров кидаться? Пошарив в разнообразном хламе, я обнаружил лишь черенок от лопаты. Конечно, не бог весть, какое оружие, но если двинуть как следует…

Вернувшись, я обнаружил дядю Колю спящим за прилавком на мешках с мукой. Он громко храпел, поминутно причмокивая губами и невнятно ругаясь.

Как мало нужно некоторым для счастья! — завистливо подумал я и, прихватив бутылку теплой минералки, направился к сельсовету.

Расстреляв по пути еще парочку шатавшихся без дела зомби, я подошел к парадным дверям. Они были накрепко заперты, как впрочем и черный ход. Окна располагались довольно высоко от земли и рассмотреть, что происходило внутри, не было никакой возможности. Зато у черного входа я обнаружил председательский уазик без крыши, но с ключами в замке.

   — Не слишком ли легко? — думал я. — Что-то даже подозрительно.

Я залез внутрь и попытался вспомнить, чему учил меня отец. Так, повернуть ключ, выжать сцепление и включить передачу. Теперь медленно отжимаем сцепление и так же медленно давим на газ. Вроде бы ничего сложного, но медленно почему-то не получалось. Машина несколько раз дергалась с места и сразу глохла. Все-таки через некоторое время мне удалось сделать все как надо и, довольно заурчав, уазик покатил по дороге. Я ехал медленно, озираясь по сторонам, высматривая хоть кого-нибудь живого.

Я решил, минуя прядильную фабрику, ехать к шоссе. Недалеко от выезда на трассу стоял милицейский пункт. И я надеялся, что менты поверят чумазому парню с ружьем. Если, конечно они не превратились в зомби. В таком случае, в спор вступят другие аргументы — я погладил лежащее на коленях ружье. Но до шоссе я не доехал. Через пару километров дорогу перегородила кирпичная стена. Я резко тормознул, подняв клубы пыли, и вылез из машины. Стена была выстроена прямо поперек дороги, перед ней была навалена груда мешков с песком. На покрытых многочисленными выщерблинами кирпичах (расстреливали тут кого-то что ли?) огромными белыми буквами было намалевано: ТУПИК. И знак «кирпич» сверху. Я заглянул за край стены. Дальше дорога шла, как ни в чем не бывало, опровергая утверждение каменного стража. Я попытался прикинуть расстояние, гадая можно ли объехать стену на машине. И в этот момент почувствовал, что воздух вокруг меня сгущается, вязнет как кисель. Очертания предметов подернулись пеленой, стали растворяться. В ушах зазвенело, все звуки доносились словно через толстый слой ваты. Стало трудно дышать. В глазах у меня потемнело, голова закружилась и я упал на дорогу.

   — Неужели это все? Неужели вот так вот все и кончается? Неужели: — я не успел додумать, провалившись в черную бездну. И проснулся…

Я снова лежал на своей кровати, жадно глотая воздух. Сердце бешено колотилось, перед глазами плыли круги. Придя в себя, я присел, спустив ноги на прохладный пол. Посидев несколько минут и окончательно успокоившись, я напялил джинсы и майку и вышел в столовую. На столе стояла накрытая крышкой сковородка c жареной картошкой и банка молока. Однако, есть мне почему-то не хотелось. В доме было тихо и пусто.

   — Ну нет уж, теперь вы меня этой тишиной не обманете! И врасплох вам меня не застать!

Я набил карманы содержимым аптечки и заткнул за пояс топорик. Едва я успел зарядить ружье, как с другой стороны улицы раздался страшный рев. Схватив патронташ, я выскочил за дверь. И налетел на бабку… Та с перепугу выронила ведро и вода расплескалась по двору.