Ч.1 Вечер.

- Ты меня не л–у-у-бишь… Ты миииня не люююбишь.

Левка сидел на полу у батареи в новомодных эротических труселях и кулаком по лицу растирал скупые горькие слезы. Как говаривал всем известный писатель Илья Стогов, «мачо не плачут», но ситуация была особая, и отнюдь не брутальный, местами даже богемный Левочка, подрабатывающий юрисконсультом в Союзе театральных деятелей, решил, что теперь ему «можно все», и его терпению пришел конец.

Этот самый конец, точнее, его острая нехватка в молодом, двадцатипятилетнем организме Левы, наступил, конечно, не сегодня, в пятницу вечером. Вот уже две недели его взрослый, на пятнадцать лет старше, любовник Константин Иванович, в обиходе ласково прозванный Костюня (его возрастом и опытом до этих двух недель Левка особенно гордился, наметившейся плешкой и храпом по ночам – чуть меньше), заявлялся домой после полуночи и откровенно филонил свои супружеские обязанности.

Краснея удушливой волной и заикаясь, он старательно пытался прояснить пылкому, охочему до секса Левчику, что «у него не стоит» из–за очень напряженного трудового графика и нововведений начальства. Дел в последнее время действительно накопилось много. Привычный восьмичасовой рабочий день растянулся до бесконечности, как это происходит со всеми, кому руководство обещает повышение.

Левчик все эти доводы воспринимать не хотел в упор. Он даже, грешным делом, подумал про себя, что Костюня завел себе нового любовника, которому все это время и доставались все сливки, в то время, как Левке, наделенному от природы страстным темпераментом и охочему до каждодневных жарких ласк, приходилось сидеть теперь на голодном секс-пайке.

От мысли о потенциальном конкуренте на душе стало еще гаже, и слезы потекли по лицу Левика уже в три ручья. Теперь Левка хотел, чтобы интеллигентный Костюня, виновато стоящий у окна и опечалено барабанящий холеными пальцами музыканта по подоконнику, хоть на минуту почувствовал всю его боль и ноющий по хорошему постельному единоборству в личном составе зуд в общеизвестном месте. Досады подбавляло и то, что в субботу, то есть уже завтра, Костюня и Левчик должны были отмечать первую годовщину совместной жизни, и билеты в партере и галерке для лучших друзей и просто знакомых на огонек были уже давно розданы.

Потому Левка набрал побольше воздуха в легкие и снова заголосил дурниной на всю квартиру.

- Вооовка… Вооов-ка… Ты с ним мне рога наставляяяешь?

- Левочка, ну какие рога? Может, завтра снова попробуем? Устал я сегодня, замотался. Нервы, стрессы, неправильное питание, - затравленно от ужаса лязгал челюстями Костюня и снова пытался собрать волю в кулак, а точнее перекачать ее в то, что сейчас на его домашних трикотажных брюках, выражаясь географическим языком, представляло равнинную часть России.

За окном в свете фонаря бесстыдные уличные Тузик и Жучка по-собачьи счастливо повизгивали в процессе весеннего спаривания, а новобрачные на соседнем застекленном балконе напротив творили минетный беспредел.

В который раз Костюня сверился со своими ощущениями в паху, который никак не хотел более или менее прилично бугриться, и неуверенно выдохнул:

- Левочка, тише, хороший мой, соседи же слушают.

В том, что соседи с наслаждением внимают звукам скандала, доносящимся из квартиры, Костюня ни минуты не сомневался. Прогулявшись к ним вниз как-то раз за сигаретами, он имел возможность наблюдать прекрасную половину сего союза со стеклянной банкой в руках, приставленной к стенке. Теперь в соседской квартире, в которой имели обыкновение врубать телевизор на полную мощность по вечерам, было подозрительно тихо.

- Да мне пох на них, - выл Левочка, извиваясь в конвульсиях на холодном полу. – Я бооольшие... верт... ветвистыееее.

Лева старался возбудить партнера в такой важный и ответственный вечер всеми силами, но единению с любимым не помог ни роскошный ужин со свечами, приправленный обилием петрушки, грецких орехов, мидий и красным вином, ни явление самого Левочки любовнику в белых носках и фирменном фартуке на голый, упругий зад. Оральный секс, в искусстве которого был так силен Левик, тоже закончился провалом. Потом он был настроен по–боевому.

- Я секса, блять, хочу, понимаешь, секса! Я так девственником с тобой вновь стану и умру от сперматоза, - всхлипывал Левка, чувствуя, что его стояк, не в пример Косте, уже скоро будет дырявить стены. До такого отчаянного состояния его довела и последняя попытка возбудить Костюню способом, который раньше не давал сбоя.

Еще пять минут назад Левочка стоял на коленях молочным треугольником плавок на шоколадной заднице к Косте и ласкал сам себя под вспыхнувшим искрой интереса взглядом любимого. Взгляд остался, интерес тоже, но искра куда-то быстро улетучилась, так и не сумев поджечь фитиль.

- Ах ты, боже мой, незадача-то какая. Потерпи, любимый, ну, я прошу тебя, - Костюня сгреб в охапку упирающегося и брыкающегося Левку и попер его в спальню на огромную расстеленную кровать.

Теперь паре оставалось одно испробованное до этого пару раз средство, но на него Левка шел всегда с большим трудом и неохотой.
Горестно вздохнув, Костюня посеменил к семейному шкафу и достал с нижней полки фаллоимитатор.

Девайс был особым, и с помощью присоски мог прикрепляться к любой поверхности. Иногда, чтобы возбудить партнера, Лева, проклиная себя и свой вечный зов к сексу на чем свет стоит, соглашался поскакать на нем, потом увлекался в процессе, и даже… уверенно доводил себя почти до оргазма. Костюню это, в свою очередь, зело возбуждало, и после таких скачек он уже набрасывался на партнера сам.

Но сегодня злой и обиженный Левка решил пойти на принцип. Дали о себе знать две бутылки калифорнийского, выпитые вхолостую.

- Убери ты свой хуй резиновый нахуй! Я тебя хочу, а не его, - заорал Левочка, отталкивая от себя Костюню, нависшего с девайсом и смазкой над ним.

Злополучный хуй неловко вылетел из рук Костика, упруго ударил своего недавнего членоносца по лбу, грациозно приземлился на простыни. Костюня, открыв рот, ошарашено выпялился на него.

Не сдержавшись, Левка истерично загоготал.

- Да пошел ты сам нахуй, - вспылил, в свою очередь, оскорбленный до глубины души Костик и, вспомнив о военных сборах, на которых из него, выпускника универа по специальности «русский язык и литература» и завзятого металлиста, почти два месяца пытались сделать офицера, со всей дури метнул наподобие боевой гранаты ненавистный Левке фаллоимитатор в неизвестном направлении.

Вытерев слезы, Левушка исчез в ванной, чтобы хоть как-то утешить себя за все вечерние мучения. Из-за двери слышались обиженные всхлипы и недвусмысленное сопение. Сна у обоих не было ни в одном глазу.

Спать любовники легли, так и не помирившись, на разных концах кровати. Левка обиженно бухтел что-то под нос, Костюня скрежетал зубами от злости. Уснули они только около трех ночи. Про резиновый хуй больше никто не вспоминал.

Ч. 2 Утро.

Расстроившись и набравшись дополнительно прямо из горла калифорнийских впечатлений (пока Лева был в ванной) после вчерашнего неудачного вечера, Костюня заспался – проснулся лишь в полдень... и почувствовал, как каменеет, глядя на высокий недосягаемый потолок трехметровой с гаком добротной сталинки.

Прямо над кроватью по центру от него и Левочки дамокловым мечом невыполненного супружеского долга висел тот самый... резиновый хуй.

«Бля», - неинтеллигентно подумал интеллигент Костюня и потянулся всей растопыренной пятерней, не вставая с кровати, за фаллоимитатором на потолке, отчетливо понимая, что достать его невозможно. «Присосался, сука», - скупо констатировали мозги.

Вероятно, девайс в процессе метания действительно каким-то немыслимым способом закрепился своей присоской за потолок и теперь откровенно намекал с высоты еще не птичьего полета, но уже перелома конечностей средней степени тяжести на вчерашние тонкие обстоятельства указующим перстом, а точнее, копией мужского полового достоинства.

Рядом, пробуждаясь, беспокойно заворочался и заметался по расхристанной за ночь кровати голый Левка. Спросонья он, забыв о вчерашней ссоре, по привычке поцеловал Костюню в плечо, еще не открывая глаза.

Костя мысленно перекрестился про себя и крепко зажмурился, потому что помнил: на взводе Левочка легко своим голосом перекрывал вой пожарной сирены, рекламу по телевизору и даже новогоднее обращение главы государства ко всем россиянам.

Но мгновенного вопля не последовало, и Костюня аккуратно приоткрыл один глаз. Необычайно тихий Левочка лежал на кровати, прислонил к вискам руки и мучительно вглядывался в потолок.

Дело было в том, что накануне вечером, поджидая Костюню, Левчик слушал психоделические хипповские аудиокниги о новых похождениях старика Хоттабыча. Конечно, он немного покурил чего-то такого и теперь решил, что его запоздало, но мощно торкнуло на глюки.

«Съебись, трах-дибидох», - мысленно приказал он видению хуя, снова закрыл руками глаза и ущипнул сам себя за задницу.

Но фаллоимитатор на потолке никуда не делся и теперь, казалось, даже издевательски прицельно настроился на Левку вечно возбужденной и всегда по-пионерски готовой резиновой головкой.

- Блять. Какого хуя он там делает? Я же сказал, убери его! – Левкин вопль раздался как раз в тот момент, как приободренный долгим молчанием партнера Костюня открыл оба глаза.

От крика Левы зашатались плотные бархатные занавески, задрожали немытые с осени стекла, но резиновый хуй неподвижно висел на потолке, как будто намертво вмонтированный в него цементным раствором.

- Да как, пилять, я его уберу? – Костюня перешел от нервов на русский народный, блатной, хороводный, вспоминая далекую юность.

- Блять, да уж как-нибудь, - выл Левочка, колотясь, словно от холода, под легким байковым одеялом, накрывающим его молодой утренний стояк.

«Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало», - писал великий русский поэт Тютчев. В хорошем настроении по утрам Левчик любил обычно продолжать и усугублять мысль в ожидании ее углубления: «На семнадцать сантиметров одеяло приподняло».

Но сегодня был явно не тот случай. Чтобы убедиться в существовании члена на потолке, декорированного предыдущими хозяевами квартиры под летнее небо в романтичных перистых облаках, он уже три раза открывал и закрывал глаза. Фаллоимитатор не исчезал, наоборот, только более четко прорисовывал в сознании детали несостоявшегося вчера любовного уик-энда.

- Бляяять. Ну, убери его...пожалуйста... Будда, нахер, в облаках, хуй на потолке. Только ты так мог, ну кааак ты так мог?! - снова прорыдал Левочка, чувствуя, как на него накатывает новый приступ истерики и решая про себя, что больше никогда в жизни не будет пить и курить, а также читать книги.

Если бы в этот момент можно было закопаться в землю живьем или высечь себя, как гоголевская унтер-офицерская вдова, Костюня сделал бы и то, и другое. Он сам отчетливо понимал, что накосячил с хуем не по-детски, и теперь хрупкая семейная гармония окончательно оказалась висящей на волоске, а точнее, на том самом детородном органе. Перегнувшись через тело Левочки и совсем случайно потершись бедрами о накаченные кубики пресса рыдающего любовника,

Костюня нашарил под кроватью свои домашние снайперские тапки, ранее используемые для борьбы с половозрелым сиамцем семейства кошачьих Барсиком, которого Левочке пристроили на передержку на месяц знакомые девочки.

Барсик, естественно, считал своим долгом нагадить в тапки Костюне, а Константин Иванович – научить его распорядку.

Первый разящий тапок пошел в молоко, точнее, в хрустальную люстру, зазвеневшую осыпающимися осколками. Второй попал четко в яблочко, но затем невероятной математической параболой отклонился от несбитой цели, обрушился на мирно спящего на комоде Барсика.

Кот взвыл белугой и сиганул на шторы, обрушивая карниз и съезжая на когтях по сатиновым занавескам. Левка подлетел с кровати, нервно подпрыгивая, пытаясь дотянуться до хуя, зато Костюня внезапно почувствовал, как его сводит первой судорогой возбуждения. Откуда оно пришло, и какова была его природа, осталось для него тайной за семью печатями.

Случайного сюрреализма происходящему добавил гимн СССР, играющий на мобиле Левчика.

- Как через тридцать минут? Да. Нет. Да, ждем.

Только сейчас Левка с Костюней вспомнили о друзьях, которые с минуты на минуту должны были прибыть на торжество. А на потолке спальни, которая всегда во время квартирников пользовалась повышенным спросом, все так же недвижно красовался резиновый член.

- Швабру, быстро! – скомандовал Костюня, мозги которого работали в экстренных ситуациях четко и ясно, а попытки экспромтной атаки тапком провалились на корню.

Левочка, улетая в направлении туалета, сверкнул обнаженными ягодицами, а плоть Костюни, окончательно твердея, заявила о себе победным утренним пробуждением.

Когда Левушка вернулся со шваброй в руках, Костюня молча вырвал ее из рук, толкнул любовника на кровать и одним движением водрузил аппетитные по-спортивному сухие ноги партнера себе на плечи. Впился в шею Левушки горячительным засосом и крепко сжал ягодицы в ладонях, готовясь прицельно проникнуть в любимого и разминая их.

Левка счастливо засмеялся, чувствуя, как Костюня входит в него, одним мощным толчком заполняя ноющую пустоту.

- Я люблю тебя и принимаю любым, - сказал кто-то из них.

- Это я тебя, - ответил второй.