Ч 1

Еще с утра у Петрова было громадье жизненных планов. До обеда надо было успеть спихнуть частичную ответственность на своего коллегу за изначально и откровенно провальный проект, который навязало в приказном порядке неугоемное начальство. Потом пораньше улизнуть с работы, чтобы наконец купить себе долгожданные весенние ботинки. А вечером в воспитательных целях поругаться с тещей, которая уже в апреле начала терроризировать все семейство «дачным стоянием», а потом обязательно помириться.

Но... планам не предстояло воплотиться в жизнь. Когда на скоростной магистрали по пути на работу в лобовое стекло автомобиля Петрова, отвлекшегося на мобильный, полетело отстегнувшееся огромное колесо фуры, он почему-то лишь с тоской вспомнил, что забыл выключить из сети электрический чайник...
Не то, чтобы Петров был великим праведником, но всегда старался жить по законам Божьим. Не воровал, не прелюбодействовал больше других, а если и приключалось, то каялся и, уж конечно, никого в своей жизни не убил, за исключением нескольких сотен комаров, мух и тараканов. Более того, он даже регулярно постился перед Пасхой, хотя иногда организм и брал свое. Особо тяжкого греха Петров в этом не видел.

«В конце концов, Господу, наверное, важнее, чтоб я был хорошим человеком. Ему ж, главное, во время поста, чтоб мысли чистые, и я о Нем думал. А уж чем там я каждый день своей жизни тело подпитывать изволил разве так принципиально? Да и может ли он уследить за всеми нами, его принимающими ? А там... Бог его знает», — успокаивал себя Петров.
Стоял пост...

***

То место, куда попал Петров, ни разу не могло быть чистилищем. Все было слишком привычно и как-то обыденно. Спертый офисный воздух, который не могли разогнать кондиционеры, пластиковые, запыленные цветы на подоконниках, клиенты, откровенно мающиеся на стульях в ожидании и грызущие ногти, как если бы решался вопрос о получении кредита.

— Делать-то теперь чего? — поинтересовался на входе Петров у охранника с бейджиком «Гаврюша, всегда на службе у вас».

— А ты у нас по какому вопросу? Кома? Впадение в транс? Внезапная или плановая смерть, преднамеренное убийство, суицид или?

— Мужик, веришь, нет. Да я сам не знаю.

— Ну, тык. Тебе терминал в помощь, ща, погодь, считаю твой личной номер. Ты мне ладонь ко лбу поднеси.

Петров сам не понимал, почему слушается и видит себя, как будто со стороны. Как душа кружится в воздухе, набирая обороты над подмятой колесом фуры машиной. Как спасатели вырезают его, уже никому ненужное тело, из смятой металлоконструкции автогеном:

— «7131377771313, 13713777ivanoskovovichpetrov.data: 7.03. 1977. place of birth: Russia», усек? Ну, так печатай данные на экране, и получай квиток с номером.

— Гаврюш, ну, издеваешься, да? Вот такое набрать и без ошибок?

— А, че, у тебя впереди целая вечность, чтобы ввести в код, — осклабился охранник.




Код удалось ввести со 113 попытки. Перед терминалом сразу возник уже знакомый Гаврюша:

— Значит так, обращаться «Господи». Говорить кратко: «Да», «Нет», " Не знаю«. Ежели вместо книги жизни начнет анекдоты читать, сразу меня звать. Старенький он у нас, беречь его надо, в отпуске который год не был. А дела оставить не на кого. Сынку вон тридцатник стукнул, а все приколист-приколистом. Ну, да ладно, это наше внутреннее. Усек?

— Угум.

Потом Петров опять долго маялся в очереди и глодал собственные отросшие ногти. Наконец, над дверью замигала заветная красная лампочка.
Петров рванул со скамьи, и его ослепило светом, а с потолка хлынул дождь из осколков.

— Да проходи ты уже, — раздался в проеме утомленный голос. — Энергосберегающие, энергосберегающие ... А под их видом за пару лет рая бригада ваша из России на посмертном подряде втюхала самые обычные. Что ж вы за люди такие, вечно по мелочам обмануть пытаетесь. Не люблю я, когда мне врут. Саня с ними потом разберется. Столбом-то не стой. Тебе-то уже ничего не будет, а вот ангелы, когда первый раз такое видят — только успевай амброзию подтирать. Ну что, Петров, займемся делами нашими тяжкими?

В руках пожилого, но очень даже крепкого еще старца, как вспомнил формулировку из жизни Петров, не перешагнувшего возраст пребывания на госслужбе, появилась сама собой синяя книга. Тот деловито поправил клетчатые нарукавники, послюнил пальцы, почитал оглавление, нашел нужную страницу.

— Вот это так, это правильно... Вот здесь ты молодец... И тут я бы тоже так сделал... И падле этой так и надо... — кивал хозяин кабинета, и Петров чувствовал, что в его жизни или не совсем в ней начало что-то налаживатся. — Вот что, а не отправить ли мне тебя в рай?

— Да, Господи, — просиял, как учили, Петров.

И тут глаза старика, когда он уже почти захлопывал книгу, упали на последнюю страницу.

— Петров, это что?!

— Где, Господи?

— Здесь. Черным по белому записано. 11 апреля в пост в 13.57 сожрал куриную котлетку!

— Да, ладно, Господи. Я и сам не заметил.

— Петров, ты че, не усекаешь? Я ж тебе сказал, не люблю, когда обманывают. Вот о чем эта котлетка твоя говорит сейчас? Правильно. О том, что ты морально не устойчив. Ты Господа своего в легкую за котлетку предать можешь!

Лицо старика посуровело, а у Петрова начал дергаться в тике правый глаз. Говорила же все-таки теща, что это грех.
Теперь пожелтевший ноготь скользил на странице по каждой записи, а Петров вдруг почувствовал, как в животе что-то противно скрутило.

— Ну, пилять, Петров, ты издеваешься?!

— Да что уже, Господи, что? — взвыл он на нервах.

— Ну, вот же, вот же, — подлетел старец к нему и тукнул под нос Петрова книгу. — Опять. 19 апреля. 23.59. «Захавал шашлык в своей комнате под собственным одеялом». Ты, Петров, реально думаешь, я такой тупой и не узнаю, даже если ты от меня отвернулся, и в ночи все это обустроил, пока я сплю. Ты че, гением себя считаешь? Думаешь один тут такой умный?!

— Да, Господи, каюсь. Грешен.

— Поздно. Вот знаешь, Петров, до поста я был в тебе уверен, а вот теперь иди-ка ты лучше в ад. Значит так, будут черти из тебя эти котлеты и шашлыки вечность теперь готовить. Пшел вон отсюда.

На негнущихся ногах Петров посеменил к выходу, а по ним текла далеко не амброзия.

***

Только глянув на побелевшего Петрова, Гаврюша метнулся в кабинет.

— Батяня, ну ты чего рассвирепел-то так? Не самый худший мужик, между прочим, и больших грешников у нас пригревали...

Старик, довольно улыбаясь, раскачивался в кресле-качалке и читал анекдоты.

— Да пошутил я, Гаврюш. Заплесневел тут с вами в офисной пыли. Амброзия все, амброзия... А мне настоящей жизни понюхать захотелось. Иди уже, успокой его. У себя оставляем.

Гаврюша прикрыл дверь и вытер проступивший со лба нектар:

— А еще пристает ко всем, в кого сынуля таким приколистом вышел.