Горький цветочный аромат незримым покрывалом окутывал дремлющую дубраву, скользя меж кривыми, прогнившими скелетами истлевших деревьев, блуждая в по-юношески гибких, танцующих безумный танец вожделения, ветвях черной ольхи, потрескавшейся, в порывах познать жизнь вне бренной коры, где поневоле заточили её чистую любопытную душу. Воздух ласкал своей неповторимой лесной свежестью и легким, небрежным ветерком раскачивал ажурные кружева листьев, зеленым ковром застилающие дикие просторы и жмущие тугой удавкой трепыхающееся, бледное горло реки. Небесный купол, едва видимый из-за хитросплетений рук немых смурых аборигенов, подернулся таусинной пленкой, - такой бесстрастный, красивый, но в то же время бесконечно одинокий - взирал на мир чернильными разводами облаков. Мелодичное, страстное и в то же время необъяснимо печальное пение воды, омывающей серые, обросшие бархатистым мхом булыжники, раскинувшиеся по обеим берегам и разрывающие идеально ровное течение в клочья, успокаивало, оживляя приунывшие травы, безотрадно склонившиеся пред ликом наступающей ночи; оно несло в обитель древних преданий и сказок, преданных забвению на желтых страницах толстых фолиантов, жизненную силу, в которой сие место нуждалось так отчаянно. Прозрачные капли терзаемой о твердь камней воды ярким каскадом рассыпались на мириады крошечных светил, которые, только успев поймать неясный отблеск заходящего солнца, тут же исчезали, растворяясь в остывшем, прохладном эфире, пропитанном отвратительным духом тревоги. Эхом проносится вокруг смелый, гортанный клич неизвестной птицы, обрываясь, чтобы потеряться среди малахитовой поросли необъятной зачарованной земли, а где-то заводит сладкую трель соловей, провожая Сварога на заслуженный отдых после дня тягучего и вязкого, словно вересковый мед. Внезапный порыв, ледяное дыхание чудного колдуна, хозяина сих владений, приносит с собой искристый, беспорядочный поток насекомых, рожденных в недрах мироздания и явивших себя в час, когда мрак встречается с последними лучами заходящего солнца. Янтарными пузырьками шампанского маленькие твари выплескиваются на чащобу, размывая устоявшееся спокойствие растений, тщетно баюкаемых водой. Слышится тихий гомон, невнятный шепот созданий, обитающих средь густых дебрей, а сейчас продирающих когтистыми лапами заспанные веки... Предчувствие, преисполненное смятения, предрекает свершение волшебства, некоего запретного действа, которое не дано узреть обыкновенным смертным. Каждая бактерия, живой организм, словно наливается в предвкушении тайны, уверенно прокладывающей себе путь сквозь неприветливые, горящие желтоватым сиянием светлячков тернии. Она появляется, феерично выплывая из темноты угасшей природы, медленными движениями перемещаясь над землей, тонкие, будто вылепленные искусным мастером из воска, ноги загадочной девы парят в воздухе, лишь нежными пальцами дотрагиваясь до трав, радостно шуршащих в ответ. Взращенная и воспитанная друидами, обманчиво-прелестная внешне, но изнутри наполненная горячей клейкой смолой, безымянная чаровница осматривает родные взору места. Её гладкие, болотного оттенка, локоны мерно спадают вниз до самых коленей, выделяясь на фоне химерного жемчужного одеяния молодыми побегами тонких лиан. Дева проносится мимо чахлых кустарников и могучих доисторических дубов, покрытых неэстетичным налетом старости, а за ней, нагоняя, следуют угрюмые призраки заблудших душ, практически неслышно завывая и распугивая мелкую живность, что наблюдает из укрытий за пугающе-торжественным шествием вечернего легиона. Отцы леса, злокозненные старики, чьи головы давненько окрасились серебром, а бороды взлохматились до крайности - даже вьющийся в них плющ перестал причинять особый дискомфорт - видениями мелькают то здесь, то там, скаля трухлявые зубы в жутковатой улыбке; лешие идут позади, тщательно взрыхляя почву неестественными наростами еловых иголок вместе с шишками и покореженными скелетами разной живности, скреплёнными запекшейся кровью толстых, некогда мясистых ног, ныне застенчиво прикрытых белым саваном. Сумерки сгущаются над дебрями, а замогильные волчьи стоны, доносящиеся издалека, становятся все более явственными. Безупречная, доселе не мятая узором игривых волн скатерть реки шумит сильнее, не противясь злым играм ветра, ускоряя свой темп и безрассудно подаваясь навстречу ночи. Уханье совы, проснувшейся только сейчас, перекликается с неприятным кваканьем жаб, затаившихся в камышах, и смешиваясь со звуками ночи, как краска на палитре художника, разливается кругом, под стать молочной дымке, беззвучно крадущейся по пятам за лесными жителями. Совсем скоро кому-то суждено заплутать среди укрытых черными язвами берез. Кто-то больше не вернется в родной дом, единожды отведав пряный, предсмертный поцелуй лесной нимфы. А для кого-то настанет обычная звездная ночь.