Большой концертный зал переполнен. В этот вечер присутствующие как-то особенно напряжены и сосредоточены. Обыкновенное гудение и брожение по залу, а также перестрелка попкорном, помидорами и обидными ругательствами сменились гробовым молчанием и стройными, словно, вмерзшими в кресла рядами зрителей.

Флегматичность Криса Редфилда сдуло как ветром. Выпрямившись и сложив руки на коленях, он сидел в первом ряду не в силах ни есть, ни пить, ни громко дышать. Что-то подсказывало ему, что лучше бы ему вести себя хорошо. Этого же мнения придерживался и рядом сидевший Леон С. Кеннеди, который ни с того ни сего пришел в черном костюме и галстуке, словно на похороны. Свои или чужие? Леон ещё не определился. Главное, что у него было похоронное настроение.

Наконец, свет гаснет и без того тяжелая тишина, становится ещё тяжелее. На сцене появляются четыре, сокрытые во мраке фигуры. По залу пробежало легкое волнение. Послышался шепот: «Это они»; «Точно они»; «Сами пожаловали»; «Не обманули»; «Ну, теперь держитесь!». Разговоры тут же прекратились, после того, как заговорил первый из авторов.

- Кто есть бляди?! – громко завопил он.

Мощные прожектора развернулись к зрителям и одновременно выхватили из зала фигуры Кристины Анри, Анжелы Миллер и почему-то Алексиса Эшфорда, которые мгновенно обратились в каменные изваяния. Зал охнул.

- Это не обо мне! Не обо мне! – тут же замахал руками несчастный Алексис, ища глазами понимание и поддержку среди присутствующих.  Но поддержкой и пониманием тут и не пахло.

- Не те бляди, что хлеба ради спереди и сзади дают нам ебти. Бог их прости! – завопил второй.

- А те бляди! – сразу подхватил третий.

Мощные прожектора вновь развернулись и поочередно стали выхватывать фигуры Ады Вонг, Клэр Редфилд и президента Грэхема. Последним свет упал на пустое кресло. Зрители замешкались. Один из стоящих на сцене авторов махнул рукой, и двое здоровенных охранников вытащили Фредерика Даунинга прятавшегося под сиденьем и грубо вернули его на «почетное» место.

- А те бляди – лгущие, деньги сосущие, еб…ть не дающие – вот бляди сущие, мать их ети! – громогласно закончил четвертый.

У Леона Кеннеди сдали нервы, и он вскочил со своего места, пальцем тыкая в Аду.

- Да, да! Это про неё! Про неё! Не дающая! Не дающая! – после этих слов Леон разрыдался, так громко и горько, что едва не перетянул все зрелище на себя. К счастью, это ему не удалось, ибо те же здоровенные охранники парой пинков привели парня в чувство.

Долго ещё свет прожекторов не отпускал Аду, Клэр, Грэхема и Даунинга из своих цепких объятий. Корчась и краснея (как Клэр), отводя бесстыжие глаза (как Ада), размахивая кулаками и брызгая слюной (как Даунинг) или просто негромко хныкая (как президент Грэхем) они не в силах были что-либо исправить. Четыре фигуры уже давно исчезли со сцены, а зрители все продолжали сидеть, глядя на заклейменных жестокой критикой соседей. Несомненно, для них этот вечер стал вечером позора.

Обливаясь холодным потом, Крис Редфилд мысленно благодарил судьбу за то, что все прошло хорошо. Ведь бескомпромиссные авторы могли и его уличить в кое-каких грешках, о которых могли знать только они. Ну, и ещё Немезис, который также был активным участником всех тех памятных безобразий.

Леон С. Кеннеди в душе злорадствовал. Авторы услышали его мольбы и ответили на них со всем присущим им чувством юмора. Ада повержена! Но бедняга Леон ещё не знал, что авторы приберегли для него в следующий вечер позора.

- Ну, и что такого! – пожимая плечами, произнесла Кристина Анри, поворачиваясь к своим соседям – пожилой супружеской паре. – Можно подумать это первый раз, когда меня назвали шалавой. Я лично к этому спокойно отношусь. И даже больше того…

- А мне как-то неприятно, – застенчиво произнесла Анжела. – Я лично думаю…

- Неважно, что ты думаешь, курица!!! – надрывно прокричал Алексис. – Сегодня опорочили мою честь, честь моей семьи! Уверен, что все это просто ошибка! Наверняка, парень за прожектором, что-то перепутал и направил свет не на того. Авторы не могли со мной так поступить. Я же… я же…

- Сядь и заткнись, идиот! – раздался голос как бы из ниоткуда.

Несколько минут в зале стояла абсолютная тишина.