Выпившего Амбрамку я видел часто, пьяного — никогда. За исключением того единственного случая, когда он нанимал меня на работу. Как мне в голову пришла светлая мысль устроиться админом в гей-клуб это, конечно, история для отдельного рассказа.

Но тогда, после трех мохито, а дальше просто белого рома, разлитого по стеклянным, с толстым советским дном стаканам под богатую закусь из сигарет озвучить свои намерения в пол-четвертого утра в «Моно» мне показалось верхом гениальности.

Это как раз была смена Кита, с которым мы зацепились языками три месяца назад в хохлосраче на каком-то форуме, а потом стали общаться в реальности. Меня удивило, с какой скоростью случайный собеседник в сети с учетом его пола кинул мне в личку номер мобильного и предложил встретиться, чтобы «перепихнуться на скорую руку». Тогда я решил, что он изволит прикалываться.

Я молчу уже о речи Кита, которая, как в Интернете, так и в реале, частенько начиналась с провокационных фразуечек: «лапуля, дорогуша, зайка», и о такой детали, как журнальчики с обнаженными мужскими телами, которые он прихватывал с собой и оставлял открытыми передо мной на пикантных сценах.

Впрочем, и во всем остальном новый знакомый также разительно отличался от моего привычного аспирантского круга общения и одевался, мягко говоря, специфически. В обязательном порядке облепляющие задницу джинсы Кит натягивал, видимо, предварительно намылившись. А от его белоснежных футболок и маек первое время рябило в глазах.

Потом я узнал, что они именуются в народе «алкоголичками» и обязательно должны быть этого цвета, поскольку, когда в клубе включается «рубилово» и специальное освещение, напоминающее льющийся с потолка люминесцентный дождь, они светятся.

Через месяц я попривык и даже стал намеренно копировать его, что вызвало в семье крупный скандал со стороны матери, которая прозорливо заподозрила неладное, хоть отец и постарался заверить ее, что в молодости сам носил узкие вельветки и длинные волосы. Но, в отличие от тинейджерства, я не отреагировал на ее вопли, потому на меня махнули рукой.

Такой же не очень высокий, как и я, мы были почти одного роста, но на пару-тройку лет старше Кит, казалось, не вылезал из тренаржки и солярия. А я каждый раз давил косяка втихаря на его подтянутое, сухопарое, но с четко прочерченными мышцами, и татуированное тело, а потом набрался смелости и спросил:

— Слышь, а ты как качаешься?

Кит коротко хохотнул, затушил сигарету, которая у меня по юности никак не билась со спортивным образом жизни, и выдал:

— Да в койке в основном. А так я танцевал в прошлом.

— В смысле, ты занимался бальными танцами или балетом? — тупанул я, воспитанный в интеллигентной рафинированной семье, в которой полагалось на выходные ходить в театры, а верхом карьеры считалось профессорское звание.

— Угум. Теми, которые на шесте и на раздевание. За них еще деньги в трусы засовывают, — продолжил ржать Кит, — ты сейчас стебешься или действительно такой лох?

Нет, лохом в двадцать два я уже не был и прекрасно знал о существовании в природе такого явления, как гомосексуализм. Более того, в моем багаже уже имелся крайне неудачный роман с однокурсником, не зашедший, правда, дальше поцелуев и совместной дрочки. Потому меня влекло к новому знакомому как кота к валерьянке на блюдце с голубой каемочкой.

Окончательно дважды два сложилось в четыре, когда мы пришли в одно из странных кафе в центре города, куда меня всегда тащил с собой Кит. За непрозрачными матовыми витринами в них сидели обычно парочки, только они не состояли из юношей и девушек, а были в основном однополыми. И пускали в такие кафе только после детального фейс-контроля, а на входе стоял внушительных габаритов охранник. Кит проводил долгим с поволокой взглядом широкоплечего парня, удалившегося в туалет, и обронил:

— Трахнуть бы такого.

— Ты что из этих, из пидорасов? — выпалил я быстрее, чем сообразил мозгами, что несу сейчас.

— Нет, блеать, натурал, — снова заржал Кит. — А ты не въехал еще? Тогда, лапуль, у меня для тебя три неожиданных открытия. Во-первых, ты находишься сейчас в дневном заведении для гей-знакомств. Во-вторых, забудь тот термин, который ты сейчас употребил, потому что за него могут здесь избить. А, в-третьих, помнишь, я тебе говорил, что работаю администратором в ночном клубе?

— Ну?

— Баранки гну. Так вот. Это заведение для лиц нетрадиционной сексуальной ориентации. Сегодня у нас будет вечеринка со стриптизом, хочешь, сходим?

Большего подарка от судьбы представить себе было сложно, и так, собственно, и началась моя новая ночная жизнь, которая, как выяснилось впоследствии, потребовала много денег на алкоголь, «темные» шмотки и тусовки для своих. Сделанные за время подработки переводчиком накопления таяли на глазах, и уже через два месяца я оказался на такой мели, что не смог даже купить себе книги, необходимые для учебы, за что мне крупно влетело от отца. Он недвусмысленно дал мне понять, что проплачивать мои гулянки не собирается, и, если я и дальше намереваюсь шарахаться по кабакам, то делать это стоит исключительно за свой счет.

Единственным плюсом было то, что в «Моно» меня теперь пускали бесплатно за счет дружбы с Китом, которому я иногда помогал с хлопотливым клубным хозяйством за «здорово живешь». Постепенно я перезнакомился со всем персоналом в заведении, кроме его хозяев.
Короче, когда я сообщил Киту, что тоже хотел бы поработать админом, эстонец энергично и обрадовано засучил клешнями и быстро подогнал меня к Абрамке.

— А что? А правильно. Все равно, кроме тебя и меня в этом блядовнике никто спикать по-англицки не может. А иностранцев у нас иногда пруд пруди. Да и я тебе доверяю, ты, вроде, не такой жопорукий, как все остальные, — ловко толкал он из зала под зад меня по направлению к подсобке. — Всегда со сменами договоримся. Думаю, сработаемся.

Зарубежных гостей в клубе, в основном финнов и скандинавов, хотя попадались и французы, действительно, было много, особенно в летний сезон. Я до сих пор не знаю, по каким каналам они выведывали о существовании «Моно», но когда заглядывали к нам, гуляли так, что трещали стены и оставляли щедрые чаевые, если их удавалось развести на душевную беседу о роли их наций в мировой истории, что и входило в задачи админов.

Абрамка енглиша тоже не знал, отчего очень страдал и пытался освоить его посредством чтения словаря для лучшего усвоения под коньячок. Страница заканчивалась, переворачивалась следующая, наливалась новая стопка. Так он мог просидеть всю ночь, если ничего серьезного не приключалось в зале.
За этим занятием мы его и застали, когда поднялись наверх в рабочий кабинет. Но вместо привычной стопки на столе стоял стакан.

— Хуй из ит? — попытался сконцентрироваться на мне стеклым как трезвышко взглядом хозяин и подняться из кресла. Получилось плохо. С третьей попытки.

— Абрам Рубенович, что ж вы так накушались-то? Нам ж еще работать четыре часа, — нервно засуетился Кит. — Вы только вниз теперь не ходите и на танцпол не лезьте.

— Не Абрамкай. Я сорок восемь лет Абрам Рубенович, и был им, когда ты под стол пешком ходил. И имею право нажраться, когда хочу. А захочу пойду и танцевать, — теперь владелец клуба пристально разглядывал меня. — Так, Кит, я тебя еще раз по-русски спрашиваю, кого ты мне привел. Он же бишка, уни. Трахался пару раз в жизни. Анала как огня боится, но по ночам на мужиков дрочит.

Наверное, у меня на лице было такое идиотское выражение удивления от того, как Абрамка четко и быстро просек всю мою жизнь, что они оба прыснули от смеха.

— Ничего. Поработаешь у нас пару месяцев, еще не так разбираться будешь. С девушками, конечно, труднее. Там без пол-литры не обойтись, но тоже можно научиться, кто, кого, куда и как, — подытожил Кит.

Честно говоря, тогда, при первом знакомстве Абрамка напомнил мне почему-то типичного евнуха из восточных сказок. Он не казался толстым, но обладал мягким округлым телом и покатыми плечами. Его короткие пухлые пальцы были унизаны золотыми перстнями, а большие миндалевидные темные глаза украсили бы лицо любой девушки. Движения, даже у пьяного Абрамки, тоже были плавными и больше напоминали кошачьи.

Потом я узнал, что по молодости, да даже и сейчас, он отхватывал себе таких любовников, что у всех остальных только текли слюни. Как однажды проболтался Кит, в пассиве Абрамки имелась и связь с кем-то из милицейской верхушки города, потому у клуба почти не возникало проблем с получением лицензий на торговлю спиртным, а жалобы местных жителей на шум и «мужеложеские блядки под окнами» отправлялись тоннами в помойку.

И если бы я только знал на будущее, как мне повезло в ту ночь. Мы немного поговорили с Абрамкой за жизнь, ударили по рукам, и он попросил мой паспорт для того, чтобы оформить на работу. Под пристальным и тревожным взглядом Кита я покопался в барсетке, протянул документ, но в этот момент владелец громко и со свистом захрапел, казалось, мгновенно обрубившись спать.

— Спрячь и запомни на будущее. В такого рода заведениях никогда нельзя светить свои настоящие данные. Жизнь штука долгая, мало ли чего случиться и перемениться может, — отчеканил Кит. — Завтра за бутылку отксеришь у какого-нибудь ханыги или алконавта. Я даже подскажу, у кого.

В общем, бутыль в руках Абрамки означала, что у нас есть шансы выгрести из безнадежного дела с минимальными потерями.