Со Снегом мы промутили потом в общей сложности больше, чем полгода, оправдывая одну из любимых Амбрамкиных пословиц житейского коктейля: «Все как у всех — муж, любовник, главное, смешивать по очереди и не взбалтывать в одной койке, если не хочешь лишиться обоих». После фееричного явления хозяина в Ленькину квартиру мы договорились с танцовщиком, быть может и к лучшему, свои отношения публично не афишировать и в темных местах вдвоём больше не светиться. И дело заключалось не только в Че. Го, моем форике, но и в том, что Снег не был стопроцентно уверен в собственном будущем.

Он честно предупредил меня о желании уехать танцевать заграницу, лучше в Таиланд или Сингапур, как только поступит хорошее предложение. О том, чтобы бросить Питер и рвануть со стриптизером конкретно в эти страны на ПМЖ, я и представить не мог, и тоже сказал ему об этом. У Снега имелась куча родни, кантовавшейся где-то в Новороссийске, огромный семейный дом там, а у меня на руках оставалась стремительно стареющая мать, живущая теперь на копеечную пенсию и на постоянной грани развода с отцом «из-за моей непотребной работы».

Родители знали, что я устроился админом в ночном клубе, и хоть я и молчал благоразумно в тряпочку, в каком именно, уже одного этого факта было достаточно для ежедневных скандалов на пустом месте. Истинная двадцатипятилетняя причина угрозы развода иногда звонила нам на городской и интимно дышала в трубку, нарываясь на меня или на мать. Отец стал давать все меньше денег, и я уже давно жил только на свои, подбрасывая и родительнице на квартплату, еду и т. д.

Кроме того, если в ранней юности у меня ещё были какие-то мечты переселиться жить за бугор куда-нибудь в цивилизованные Англию или в Штаты, то плотное общение с фориками свело эти порывы на нет. Среднестатистический иностранцы, как выяснилось, у себя дома экономили буквально на всем — на отоплении, на количестве расходуемой воды, и я уж не говорю про качество пищи.

Тот же Сенька, завалившийся к нам как-то в мою смену, честно признался, что свалил от любовника в Мюнхене после скандалов из-за завтраков и ужинов. Утром полагалось съедать один тощий поджаренный тост, скупо покрытый вареньем, покушение на второй рассматривалось как попытка подрыва семейного бюджета. А вечером шли в ход подогретые фасоль, макароны или горох с промаринованными овощами и никакого намёка на хотя бы протертое и замороженное мясо, подававшееся к обеду. Сенька обломался на четвертый месяц.

— Слушай, я понял, что у меня скоро стоять перестанет из-за жрачки. Ну, и мудила он на всю голову оказался, достал со своей чистотой. А лишний раз кран откроешь — сразу по рукам. И я свалил, потому что не смог больше так. Ты меня понимаешь? А у вас со Снегом что? Любите друг друга?

— Сень, закуски притащить? Что-то тебя разморило. Кто трепанул про нас со Снегом?

— Да так. У одного пассажира язык за зубами хронически не держится. Догадайся с трёх раз кто.

— Ленька, что ль?

— Не, не он. Но тепло почти. Так чего посоветуешь пожрать… ну, что и нормально, и бюджетно. Я без «копья» .

— Блинчики бери. Но не с мясом. А с бужениной. Там настоящая. Расплатишься после пяти, понял? Там минус пятьдесят процентов пойдет. Я скажу официанту.

Так что хорошо жили за бугром, по моим, возможно, и не совсем верным ощущениям, только очень богатые. А у них свои местные «Сеньки» уже были. Короче, в отличие от Снега меня в Питере все более чем устраивало.

Пока в конце сентября не вернулась с курорта Нелли, Ленька, считавший себя закономерно виновником нашего романа со стриптизером, с тяжёлым вздохом протягивал нам ключи от квартиры, а сам отправлялся по делам или к очередному любовнику. Потом Снег стал звать к себе в оставшуюся от жены «трешку». Жилье, двери в две комнаты которого всегда были плотно закрыты, располагалось в двадцати минутах ходьбы от не менее легендарной, чем Староневский проспект, площади Мужеложства*.

В этом месте ещё в советские времена сложилась первая «тёмная тусовка», и о нем ходил теперь уже подзабытый анекдот в форме диалога, между, как сейчас говорят, представителями органов правопорядка и нашими:

— Что вы здесь делаете, молодой человек?

— Замуж хочу, дяденька милиционер.

— Ну, пройдемте в отделение.

— Зачем?

— Регистрироваться будем. Только свидетелей ща подыщем.

Но, как и Староневский, площадь Мужеложства в наше время уже давно потеряла сомнительную славу, так что мы со Снегом могли ничего не опасаться. Хотя, ввиду отдаленности места от центра города, и залипали у танцовщика надолго, пока ему не начинал названивать Сенька, а мне — Абрамка.

Иногда у стриптизёра появлялось что-то типа песни — «ты уж определись, с кем ты», но он быстро её затыкал, вспоминая про Сингапур. Уже повзрослев, людей подобных Снегу, я стал называть про себя «проводники». Они приходят в нашу жизнь, чтобы познакомить с кем-нибудь или чему-нибудь новым, задать вектор развития на годы вперед, возможно, вернуть кого-нибудь из прошлого, а потом, сделав свое дело, бесследно исчезают. Таков и был Снег, в шутку предложивший мне как-то после постельных кувырканий описать всю нашу жизнь в небольшом или, как получится, рассказе.

— Знаешь, с точки зрения очень многих людей мы бесцельно прожигаем лучшие годы. Вместо того чтобы вкалывать на дядю, откладывать на машину, дачу, упираться рогом с карьерой, мы живём одним днём, и никто из нас не думает, что будет завтра, — серьёзно нахмурился он, опираясь на локоть и разглядывая мою довольную после секса мордень. — Как думаешь, быть может, они правы?

— Ты о чем, Сереж?

— Мне скоро стукнет тридцать, Слав. Потом сорок. И я уже никому не буду нужен, как танцовщик. Но я-то ладно. Свалю к себе в Новороссийск, женюсь, займусь домом и стану «приличным» по всем меркам. Поэтому я так и хочу сейчас в Сингапур. Прожить ярко, чтобы потом было что вспомнить. Тебе сейчас чуть за двадцать, и, кажется, что тридцать — это такой возраст, который никогда не наступит. Но ведь это случится рано или поздно. Чем будешь заниматься дальше? Не останешься же по-прежнему работать в клубе?

— Снег, я думаю, что ты гонишь сейчас какую-то потрясающую х*йню, — с таким же глубокомысленным видом изрек я, протягивая его к себе, — тебя беспокоит наша разница в возрасте? В этом дело? Я её совсем не чувствую. Свену, кстати, тоже больше тридцати. Ну, вон, и Абрамке полтос скоро, и что с того?

— Ничего. Абрамка — это Абрамка. У твоего финна есть семья, с ней он в итоге и останется. Скажи, а ты бы смог описать это? В настоящем рассказе. Не сейчас, когда-нибудь. Я пробовал, но у меня ничего не выходит. Пишу и понимаю, что по-детски это все, наивно как-то.

— Что — «это»?

— Ну, про нашу жизнь. Про Леньку, Абрамку, тебя, меня. Чтобы помнить.

— Снег, ты точно покурил сегодня чего-то такого. Давай спать, и имей в виду, утром на твою задницу у меня большие планы.

А утренние планы пришлось сворачивать по-быстрому, потому что в Питере в конце октября соизволил объявиться со всех своих курортов… ни к ночи упомянутый Свен, словно на сакральном уровне учуявший мое неодиночество и давший только час на сборы. Да и вообще, события вдруг опять закрутились в сумасшедшем ритме, сменяя череду размеренных спокойных дней. Так бывает, то ничего не происходит, то все потом — скопом.

Я попытался отмазаться от Свена запланированными срочными делами, тем, что нахожусь сейчас у друзей в гостях и смогу приехать только вечером, но форик был настроен категорично, предлагал в случае необходимости прислать за мной такси и увеличить размер «гонорара». Снег же лениво валялся в постели, наблюдая за тем, как я на бешеной скорости привожу себя в порядок.

— Как я понимаю, тебя теперь лучше неделю не дёргать, — поднялся с кровати он, чтобы закрыть за мной дверь. — И знаешь, на твоем месте я бы лучше на час опоздал, но все-таки принял душ. Хочешь, спинку потру и форику твоему напишу, что ты занят пока? Заодно познакомились бы уже, считай, семья как-никак.

— Снег, не дури, а? Мы же уже обсуждали это раз сто, — хмыкнул я, целуя танцовщика в губы, и почти бегом направился к метро.

К Свену я и так опоздал минут на двадцать, и первая реакция финника при моем появлении в его номере очень удивила. Форик настороженно поздоровался и буквально как матерый котяра принялся недоверчиво и тревожно обнюхивать меня, а потом с силой схватил за волосы. И я вмиг понял, что сейчас меня ждёт такой разбор полётов, по сравнению с которым все шалости Рая были сущим детским лепетом. И эта же мысль оказалась спасительной.

— Свен, ну с х*я ли? Больно, — старательно завыл дурниной я, — что опять на тебя нашло? Ну, больно, же…

— Почему от тебя так пахнет? Как будто ты только что занимался сексом? — шипел на английском финн, волоча меня в ванную. — Раздевайся. Если я увижу сейчас на теле хоть один засос…

— Совсем рехнулся? Рая, что ли, уже забыл? Сам-то где все это время был? На курорте с женой трахался, — орал в ответ я, пиная ногами финика и мысленно благодаря Снега, умудряющего, несмотря на всю горячность секса, не оставлять на моем теле меток после первой ночки у Леньки. — Вот и давай дальше с ней.

— Не твое дело. Она моя супруга, и я плачу тебе. Ты спал только что с кем-то? — надсаживал глотку финн, наплевав на правила приличия и тонкие стены в отеле. — Скажи мне, с кем ты спал? Это был, Кит, так?

— Какой нахрен, Кит? Опять твои доброжелатели! Свечку кто держал? Свен, ну мать твою, отпусти. Дрочил с утра, устраивает?

— Нет, у тебя другой запах тела.

— Да что ты к этому запаху приеб*лся?

— Не смей мне врать. Мы же договаривались уже с тобой. Я никогда не верил, что у вас с Китом ничего не было.

— Опять двадцать пять, Свен. Тебя заклинило? Про Рая, серьёзно, вспомни. Ну, сколько можно уже… — со Свеном мы чуть ли не дрались, выплевывая взаимные оскорбления, пока он срывал мои шмотки и убеждался в отсутствии засосов и синяков. А я с удивлением замечал, что это странное действо все больше заводит и меня, и форика. В драке и взаимных пинаниях мы все равно невольно терлись друг о друга, а привычка к сексу со Свеном уже все равно закрепилась. И тело знало, что получит скоро удовольствие, пусть и другое, чем со Снегом. — Что ты вообще, как клещ, ко мне прицепился? Никакого другого за деньги не снять что ли? Мёдом я тебе намазанный?

— Заткнись. Просто заткнись сейчас и убирайся в душ, — выплюнул на английском Свен, закрывая дверь в ванную.
В этот момент форик меня просто выбесил, тем что обращался со мной, как со своей собственностью, и за все лето даже не удосужился ни разу позвонить и поинтересоваться, как у меня дела, а теперь выкатывал… вполне закономерные предъявы. Запах был. Впервые я почувствовал его ещё как-то под утро в трешке Снега и долго пытался разобраться в сложных составляющих. Оттого вдвойне обиднее казалось сейчас убеждаться и в правильности совета более опытного в таких делах танцовщика.

Ещё больше злило и то, что Снег не ляпнул хотя бы для проформы что-нибудь из раздела: «Ты не пойдёшь к нему, я запрещаю», а лишь смотрел на меня с горькой усмешкой, оставляя решение на собственный выбор. С другой стороны, стриптизёр лишь деликатно соблюдал законы ночной жизни, согласно которым каждый зарабатывает, как умеет, и не имеет права гнать про верность, если не платит сам, или пара не живет официально вместе.

Руки обнажённого Свена легли на мои плечи, когда я только начал мыть волосы, развернули к нему лицом.

— Слава, я думаю, мы оба прекрасно понимаем, что случилось на самом деле. Я, правда, не мог все это время приехать к тебе. Речь шла о разделе родительского бизнеса. С трудом, но я отстоял свои хотя бы двадцать процентов наследства, — тихо произнёс Свен, — да, я виноват, что оставил тебя слишком надолго, и чувствую, что ты злишься на меня… Все произошло только по этой причине, не так ли?

— Я… я не знаю, Свен.

— Это тот самый парень?

— Не уверен… Теперь…

— Хорошо. Но такого больше не должно повториться. Ни при каких обстоятельствах. Я так и слишком много прощаю тебе почему-то. Хочешь, помогу домыть волосы?

— Свен, я не ребёнок.

— Но иногда ведешь себя именно так. И, кажется, ты опять не догадался, что я хотел тебе сейчас сказать. Ладно — проехали, как ты говоришь.

Что хотел сказать Свен, я, конечно, понял. Но это и была вечная недостижимая морковка, которой форик умело и к месту размахивал передо мной, когда чувствовал, что я реально могу сорваться от него, как в случае со Снегом.

А в том, что финн на курорте по уши въехал в образ добропорядочного супруга образцового счастливого семейства и не левачил по гей-клубам, я убедился очень скоро. Свен вкалывал в койке так, как будто одним махом решил откатать обязательную и произвольную олимпийские программы. А у меня в глазах под конец и вправду начал качаться потолок.

— Подожди, я сам сделаю, — улыбнулся Свен, когда уже все было закончено, и я впервые попросил его одолжить влажную салфетку, чтобы стереть сперму с кожи и не переться снова в душ, на который у меня просто не было физических сил.

И пока финн рылся в своих вещах, мой мобильник, не поставленный на режим выключенного звука, заверещал и завибрировал смской, а я слишком поспешно схватил его, молясь про себя, чтобы Снег и вправду не начал дурить. Заметил мое вороватое, резкое движение боковым зрением и Свен.

— Покажи, — потребовал он, опять подозрительно уставившись на меня.

— Но, Свен, это просто смешно уже… Мы все обсудили.

— Покажи мне, я сказал, — с нажимом выдавил Свен. И эта глухая ревность, сквозившая в его голосе, опять приятно сыграла на моем самолюбии. Короче, как капитально привязывать к себе смесью секса, заботы и намеками на то, что это не просто трах за деньги, форик знал в совершенстве, чем меня и держал. Наверное, как и умел запудривать мозги другим своим любовникам.

— Странно, — поднял на меня удивленные глаза финн, — там вообще ничего не написано. Просто пусто. Должно быть, ошиблись?

Я же почувствовал, как у меня мгновенно ухнуло в пятки сердце. Кидать друг другу смски с пустым текстом мы договаривались в клубе в случае крайней опасности, когда речь в прямом смысле этого слова шла о жизни и смерти.

— На какие цифры заканчивается номер? — как можно более спокойно бросил я.

— **- **.

Это была личная мобила Кита, выключенная с июля. И которую Свен знать не мог. А любое упоминание о старшем админе сейчас бы привело только к новому скандалу.

— Да. Точно ошиблись.

Вот так я научился врать Свену. Когда понял, что легче что-то не досказать, умолчать, либо согласиться, потому что у человека уже сформировалась картина в голове, и менять ее он категорически не собирается даже под действием каких-либо аргументов. Просто ничего не хочет воспринимать, кроме своей точки зрения. И это была уже вторая черная кошка, пробежавшая между нами, считая Рая. И в тот день я отчетливо понял, что со Свеном наши пути-дороги рано или поздно, но окончательно разойдутся.

Вспоминать, как Кит вернулся в наши ряды, мне до сих пор очень тяжело. Даже через столько лет. И, конечно, лавры по спасению старшего админа и меня по праву принадлежали Абрамке. Без него мы бы засыпались до могильных холмиков на той идиотской станции с дебильным названием, которое никак не мог назвать тщедушный шкет из коммуналки.

Ни Васькино, ни Катькино, ни Ванькино.

Васкелово. Так называлась эта поганая дыра в Ленобласти, где мы со старшим админом чуть не сыграли дуплетом в деревянный ящик.