Данная глава будет посвящена разбору пяти основных стилей, в которых обычно пишутся исторические тексты. Поскольку стилей и способов их классификации литературоведы выделяют очень много, оговорим сразу, что выделение из всего многообразия именно этих пяти – всего лишь личное мнение автора данной статьи. Во избежание споров, будет подробно описано, что имеется в виду под каждым из этих условных обозначений. 

1.    Библеизм 
2.    Рыцарский роман 
3.    Мягкий реализм 
4.    Жесткий реализм 
5.    Социалистический реализм 

Каждый из этих стилей или направлений зарождался в свой период времени, был популярен, а потом уступал место новому веянию. Однако современный автор может спокойно выбрать любой из этих стилей, более подходящий к заданному историческому периоду. Три последних – разные виды реализма – абсолютно универсальны и подходят для описания любого исторического периода или момента. Библеизм в большей степени используем для создания стилизаций и вставок, нежели полноценного текста, к тому же гармоничнее смотрится, когда им повествуют о соответствующих мотивах исторического процесса – античности, древнем востоке, раннем средневековье, вопросах веры и тогдашней идеологии. Стиль рыцарского романа подходит для описания жизни высших слоев общества до XIX века включительно.

Исторические стили.

1.    Библеизм. 

На самом деле, библеизм – это слово или высказывание из Библии, ставшее крылатым и вошедшее во множество языков. Например, выражения: «имя им легион», «вавилонское столпотворение», «ищите и обрящете» и т.д. 

В данной статье термин используется в том значении, которое придала ему Дина Рубина в одном из своих рассказов: 
Миша и Руся работали по-крупному, в смысле стиля. Называлось это "библеизм", то есть имелся в виду стиль, в каком Библия написана. Например, один из Миши-Русиных рассказов начинался так: "И пришли они к женщине этой. И было это в седьмой день, воскресенье. При них выпить было, и много желали они веселиться. Но дверь эта женщина не отворяла. И возопил тогда Вася: "Откроешь ли ты, блядь, в светлое Воскресенье Господне?!"

Итак, библеизм (в рамках терминологии данной статьи) означает архаичный, местами сложный для понимания стиль текста. В определенном смысле, этот стиль как ребенок – он уже все понимает, но ему не хватает опыта, чтобы это выразить. 

Активный используемый словарь библеизма невелик по сравнению с любым реализмом, поэтому ему приходится прибегать к постоянным пояснениям, метафорам, вместо простых синонимов использовать замещающее словосочетание. 
Например, описывается сцена, в которой беседуют гость и хозяин дома. Когда требуется рассказать о последовательном взаимодействии двух людей, обязательно возникнет проблема, как избежать повторов их имен. Реализм начнет разбавлять общение описательными или рассудительными предложениями, не постесняется обозначить уже поименованного персонажа просто «мужчиной». Библеизм скорее использует словосочетание для замены «хозяина» или его имени, например, будет что-то вроде: «…и впустивший путника в дом свой ответствовал ему…». Казалось бы, раз они уже стоят в доме и разговаривают, то очевидно, что один другого ранее впустил, для прочих стилей это уточнение будет избыточным и нелепым, но библеизм такое любит, в определенном смысле в количестве таких замен и заключается красота этого стиля. 

Кроме того, библеизм не отвлекается от основного действия и не терпит резких переходов от неоконченного одного к другому. Например, если кто-то произносит речь или, тем паче, проповедь, она не будет прерываться описательными предложениями, вроде «птица пролетала за окном, овцы блеяли, а кот ловил мышь». Если персонаж говорит, он говорит, если ест, то ест – даже если эти два действия он на самом деле совершает одновременно, каждое из них будет описано последовательно. Библеизм скажет: 

«И сели они за стол, и разломили хлеб, и пили вино, и много яств приготовлено было и расторопны были прислуживающие им женщины. После приказал хозяин забить одну овцу из своего стада и подать мясо гостям. И так они трапезничали. И говорил хозяин: «Велика земля египетская, и много разных в ней богатств, а превыше всего ценят люди там золото и лазурь…»

Совершенно недопустима прерывающая и смешивающая действия конструкция:

- Земли египетские обширны и богаты, - сказал хозяин и потянулся за маисовой лепешкой, потом отхлебнул вина и продолжал: - А больше всего там ценятся золото и лазурь.

Библеизм не тяготеет к использованию личных местоимений. Видимо, всему виной влияние римлян с их латынью, которые считали, что род и лицо можно запросто определить по форме глагола, а подлежащие можно и опустить, если оно понятно из контекста предыдущих предложений. 

«Господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят». 

Правда ведь, читая этот текст хочется вставить в него несколько «я», а в последнем предложении уточнить подлежащее? 

В то же время часто употребляется местоимение «они» в значение какой-то группы людей, представляющей собой единое действующее лицо, а так же притяжательные местоимения (свой, твой, его и т.д.).

2.    Рыцарский роман 

Под рыцарским романом мы привыкли понимать произведение средневековой литературы о рыцарях, прекрасных дамах, доблести в бою. Мы представляем неторопливый речитатив прозаической баллады, сказочную, мифическую атмосферу. Роман воплощает мечту о счастье, ощущение силы, волю к победе над злом. Этому стилю свойственен акцент на точке зрения главного героя, хоть повествование и ведется от третьего лица. Часто допускается появление в тексте самого автора-рассказчика: 
Сказать, что было дальше, я не сумею вам.
Про гибель нибелунгов мы окончили рассказ.

Рыцарский роман в каком-то смысле лицемерный, он стремится уйти от описания реальной неприглядной действительности, как материальной, так и психологической. В определенной мере, это не столько литературный стиль, сколько жанр. В нем строго соблюдается нормативность – в сюжете, характере главных героев, атмосфере повествования. В романе все так, как должно быть, как положено, как ждут читатели. Образы зачастую архетипичные, упрощенно-шаблонные, потому что для рыцарского романа первична роль, функция персонажа, а не он сам. Библеизм вынужденно упрощает душевные перипетии персонажей, так как ему не хватает средств выразительности и проницательности, чтобы выразить их, а рыцарский роман отказывается от этого намеренно. Герои страдают, если так положено – девушка страдает, потеряв возлюбленного; воин мучается выбором между долгом перед своей любимой и своей страной. Рыцарский роман, как и библеизм, стремится к персонификации зла в конкретном герое, но если библеизм не стесняется искать истоки зла в природе каждого человека, то рыцарский роман наделяет отрицательными качествами одного конкретного человека и верит, что одержав победу над ним, герои одержат победу и над всем злом. Для него очевидна связь между добрым и красивым, между злым и уродливым соответственно. 

Стиль рыцарского романа допускает описание жестокости, если она, опять же, нормативна. Жестокость и насилие, зачастую даже преувеличенные и приукрашенные, уместны, например, в бою с равным противником, или для описания страданий мучеников. Рыцарский роман начинает тяготеть к описаниям, но по-прежнему, нормативным, они должны работать на героев. Если принцесса идет по тракту к замку короля, не будет описания крестьянской бедноты, канав грязи, выбитых копытами лошадей и колесами телег, на деревьях вдоль дороги не будут болтаться трупы повешенных разбойников, а будут петь птички, распускаться бутоны и силуэты готических часовен будут виднеться в утренней дымке. Рыцарский роман даже дальше от реализма, чем библеизм, потому как намеренно создает идеализированную, сказочно-возвышенную атмосферу, которая царствует не только в описываемом мире, но и в головах и душах персонажей. Этот стиль перенимает от библеизма любовь к метафорам и символизму, но если для библеизма они – необходимые средства выражения мыслей, то для рыцарского романа – скорее украшения, еще обладающие остаточной смысловой нагрузкой. Если библеизм развернутой метафорой передает всю суть, всю доступную ему мудрость, то в стиле рыцарского романа символ превращается в намек, а его расшифровка – в своего рода игру с читателями. 

Например, если византийский полководец перед битвой надевает расшитый золотом плащ, который вдруг в отблесках солнца приобретает «цвет желчи», то читателю (если он «в теме») сразу становится понятно, что оный полководец не доживет до конца сражения. Это литературный аналог приема, используемого в фильмах, когда при помощи крупного плана лица персонажа и соответствующей музыки зрителям дают понять, что этот человек замыслил что-то недоброе. 

Где-то между рыцарским романом и мягким реализмом находится романтизм – такое привычное нам всем и узнаваемое направление в литературе самого читаемого периода – конца XVIII – начала ХХ века. К романтизму относится большинство приключенчески-исторических романов, например, романы Александра Дюма, Рафаэля Сабатини, Вальтера Скотта. 

Три вида реализма.

«Жил-был один король. И был он одноглазым и кривоногим. Захотел он получить свой портрет.
Первый художник написал его таким, каким он был в молодости — красивым юношей с гордым взглядом, с двумя глазами и стройным. «Красиво, но неправда», — рассердился король и казнил художника. Так умерло искусство романтизма.
Пришел к нему второй художник и написал портрет как есть, кривоногим и одноглазым. «Правдиво, но некрасиво», — заявил король и казнил его тоже. Так умерло искусство критического реализма.
Тогда пришел третий художник. И изобразил короля в профиль, чтобы не было видно одноглазости, и на коне, чтобы не было видно кривоногости. Портрет королю понравился.
Так родилось и стало развиваться искусство социалистического реализма.»
- Краткое содержание следующих трех пунктов.

3. Мягкий реализм. 

Мягкий реализм – это первый универсальный стиль, который подходит для описания абсолютно любого исторического периода или момента. Мягкий реализм идеален для раскрытия внутреннего мира персонажа и даже нескольких, так как этому стилю не свойственно концентрироваться на одном конкретном герое – он старается понять всех. Для полноценного развития мягкому реализму нужен персонаж с развитым сознанием, способный на глубокие переживания. 
Мягкий реализм открыт для описаний, практически любых. Особенно созерцательных – природы, местности, внешности героев, интерьеров. При этом не важно, простых, естественных, экзотических или пышно-торжественных – мягкому реализму в любом случае будет свойственны поиск эстетики и любование. 

Люблю дымок спаленной жнивы, 
В степи ночующий обоз 
И на холме средь желтой нивы 
Чету белеющих берез. 
С отрадой, многим незнакомой, 
Я вижу полное гумно, 
Избу, покрытую соломой, 
С резными ставнями окно…
(Лермонтов)

На таинственном озере Чад
Посреди вековых баобабов
Вырезные фелуки стремят
На заре величавых арабов.
По лесистым его берегам
И в горах, у зеленых подножий,
Поклоняются страшным богам
Девы-жрицы с эбеновой кожей.
(Гумилев)

Этот стиль с одинаковой любовью уделяет внимание и простому пейзажу русской деревни, и экзотике центральной Африки.

Мягкий реализм, в отличие от рыцарского романа, не лицемерен, а тактичен и стыдлив. Нелицеприятные подробности он оставляет за рамками повествования, в случае необходимости, только упоминает. Этот стиль ничего не отрицает, не пытается скрыть, он просто тактичен по отношению к читателям – он уважает их настолько, чтобы не шокировать неприятным образом, и в то же время отказывается потакать склонностям аудитории хватать, что погорячее и поострее.

«У меня нет намерения повторять здесь что-либо из этих записей, ибо поведение испанцев было отвратительно до тошноты. Трудно поверить, чтобы люди, как бы низко они ни пали, могли дойти до таких пределов жестокости и разврата». - Сабатини 

«Я не хочу описывать пережитые мной страдания, чтобы не возбудить ужас 
в душе того, кому доведется прочесть мою историю». - Хаггард

Мягкий реализм достигает реакции читателя за счет другого – тонкого психологизма, драмы, конфликта человека прежде всего с самим собой. Мягкий реализм по своему целостному восприятию скорее позитивен, он несет идею о том, что все люди добры в глубине души, и лишь по стечению обстоятельств, злой судьбе или побуждению страстей происходят конфликты и трагедии. Можно привести в качестве примера роман «Джейн Эйр», где вроде бы и конфликта никакого нет, и отрицательных персонажей как таковых, а главную героиню большую часть времени таскает по мытарствам – череда случайностей и ее собственные психологические установки, определяющие реакцию на эти случайности. 

Мягкий реализм охотно прибегает к длинным развернутым описаниям, красивым и витиеватым метафорам. В текст часто включаются аллюзии и аллегории.

«Море бушевало, подобно раненому чудовищу, разверзало хищную пасть, готовое поглотить добычу». 

«Из-за гребня, словно жемчужина меж медленно раскрывающихся створок раковины, показались белые стены и башни столицы, переливающиеся перламутром в лучах заходящего солнца».

Как и его предшественник – рыцарский роман – мягкий реализм абсолютно стерилен. Из всего набора физиологических жидкостей, у героев выделяются только слезы (зачастую в объемах, превышающих разумные) и кровь (разумеется, только из ран, а не из каких-нибудь других мест). Иногда от непосильного и тяжкого труда у мужчин может выделяться пот. Остальное, как всегда, за кадром, из-за чувства такта. Из стыдливости этого стиля часто создается впечатление, что персонажи еще и асексуальны к тому же. В мягком реализме о сексе говорится или очень тонкими малопонятными намеками или уже конкретным его следствием: – о чудо! – появляются дети. Иногда это читателей шокирует, так как, казалось бы, ничто не предвещало такого результата – настолько интимная сфера жизни персонажей запечатана где-то между страницами. 

4. Жесткий реализм. 

Жесткий реализм, пожалуй, самый универсальный стиль. В него можно облечь текст абсолютно любого содержания, будь то четырехтомная эпопея об Отечественной войне или зарисовка на два абзаца о бабульке, которая идет в магазин за кефиром. Для него нет границ в средствах художественной выразительности, но контрасты, гиперболы, предельная детальность описаний и смелые, острые, иногда шокирующие метафоры – это излюбленные приемы. «Чернуха», «бытовуха», натурализм и физиологизм - частные случаи жесткого реализма. 

Язык этого стиля не возвышен и не изящен, даже не стремится быть таковым, - и в этом это своеобразная эстетика. Встречается обсценная лексика и грубые обороты, преимущественно в прямой речи или при ПОВ-е. Хотя вообще жесткий реализм не стремится к ПОВ-у, ему более комфортно работать беспристрастно, с третьим лицом. 
Жесткий реализм по своему настроению пессимистичен, он не идеализирует людей, скорее наоборот, не стесняется показывать в них самое худшее. Для него характерно изображение действительности через призму низшего мира. Этот стиль показывает жизнь вроде реалистично, но в то же время практически минуя светлые стороны (которых, впрочем, могло и не быть). В отличие от мягкого реализма, который считает счастье естественным состоянием человека, при жестком реализме описание счастливых моментов при прочтении воспринимается как нечто непостоянное и неестественное по своей природе, как наркотическое опьянение. С другой стороны, в отличие от социалистического реализма, жесткий реализм ничего не приукрашивает. 

Опять из Сапковского: 

«Этот квадрат дерется в полном окружении... Охваченный со всех сторон кавалерией, разрываемый на части, его рубят, давят, колют... И этот квадрат идет. Идет ровный, плотный, даже со щитами. Идет, переступая через трупы и топча их, толкает перед собой конницу, толкает перед собой элитную дивизию "Ард Феаинн". И идет. Кондотьеры, вырываясь из строя, нападали на атакующих квадрат конников. Все это граничило с самоубийством. На наемников, лишенных защиты краснолюдских алебард, пик и щитов, обрушилась вся мощь нильфгаардского напора».

По смыслу фрагмент эпический, восхваляющий героизм и доблесть, по исполнению – возвышенный, вдохновляющий, близкий к социалистическому реализму. Жесткий реализм выдает резкое, трагичное, очень жизненное и типичное противоречие двумя абзацами ниже:

«…она улыбается своим воспоминаниям. Своей храбрости. Маячившим в тумане забвения лицам тех, что геройски погибли. Лицам тех, что геройски выжили... Для того, чтобы потом их подло прикончила водка, наркотики и туберкулез». 

Это все о тех же людях, только шестьдесят пять лет спустя. Никакого отношения к основной сюжетной линии это воспоминание не имеет. Зачем посреди упоения героической военной победой упоминать, что судьба большинства ветеранов сложилась не лучшим образом? Жесткий реализм вообще очень многое делает по принципу «пусть читатель страдает» «потому, что так было на самом деле». 

Автора, который пишет в стиле жесткого реализма, обычно ставит в тупик вопрос: «в чем идея вашего произведения?» По его мнению, изображение реальности – уже достаточное обоснование для писательской деятельности. Показать, рассказать, нарисовать картину – не обязательно красивую, приятную, в которую хочется погрузиться и отвлечься от проблем, но гарантированно вырывающую из читателя сильные эмоции. 

Жесткий реализм построен на конфликте, даже если в самом тексте его нет, жесткий реализм его создаст. Если в отрывке говорится о бабушке, которая идет покупать кефир, и никаким литературным конфликтом там и не пахнет, описания улицы, бабушки и цен на кефир будет достаточно, чтобы создать острое социальное противоречие между окружающей действительностью и нормативным представлениям читателя о нормальной жизни. Улица грязная, пенсия маленькая, прохожие грубые, а при Союзе все было иначе – вот и конфликт, внешний, выходящий за рамки текста, как раз такой скрытый конфликт, за который критики нахваливают и дают премии. 

5. Социалистический реализм.

Термином «социалистический реализм» принято обозначать направление в советском искусстве, господствовавшее в 30-х – 60-х годах, и приписывать ему соответствующие характерные черты: ориентирование на рабоче-крестьянскую аудиторию, высокий уровень содержания коммунизма и подцензурность. Ниже будет представлено оригинальное (то есть никем, кроме автора статьи, не принимаемое) расширенное определение социалистического реализма. 

Соцреализм – это рыцарский роман, написанный языком жесткого реализма. От рыцарского романа идет нормативность психологии и поведения персонажей. Образы раскрываются достаточно глубоко, но соцреализм редко акцентируется на героях нравственно не определившихся или не относящих себя ни к одной социальной группе. Ключевым для понимания персонажей, вписанных в соцреализм, служит понятие пассионарности (не понятая ни в ХХ веке, ни до сих пор теория Льва Гумилева). Пассионарность – это избыток какой-то энергии, внутреннее стремление к деятельности, страстная преданность идейности, готовность к самопожертвованию. Если рыцарский роман разделяет персонажей на благородных, смелых, доблестных аристократов и всякое прочее немытое безграмотное крестьянское быдло (не то чтобы в средневековых реалиях аристократы были сильно чище, да и грамотными далеко не всегда), то соцреализм разделяет по принципу пассионарности. Есть смелые, честные, самоотверженные герои, которые готовы умереть за свое дело, и не важно, кто они по происхождению, даже не важны такие личностные качества, как доброта и милосердие, и есть всякие непассионарные предатели, шкурники, трусы, эксплуататоры, стремящиеся только к личному обогащению, и все прочие пассивные, ленивые, ничего не делающие гады. 

От жесткого реализма этот стиль берет неограниченность средств выразительности, простоту и четкость изложения, стремление к достоверному изображению реальности. В тоже время добавляется некоторая утопичность и особый, воинственный оптимизм – «все обязательно будет хорошо, а вредителей мы повесим на столбах». 

Соцреализм строго идеологичен, он существует в рамках идеологии и для полноценного раскрытия ему нужны идейные столкновения – войны, восстания или революции – то есть любая ситуация, в которой персонажи могут проявить свою пассионарность. 

Даже если рассмотреть известные произведения Горького - вроде бы войны как таковой нет, но есть ее ощущение, передаваемое всей метафорой:

«- Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно
морем; то кричит пророк победы:
- Пусть сильнее грянет буря!..» 

Или третья часть рассказа «Старуха Изергиль», про того самого Данко. Люди идут через лес, противостояния вроде бы нет, но через какой лес они идут! 

«Темно было, и на каждом шагу болото разевало свою жадную гнилую пасть, глотая людей, и деревья заступали дорогу могучей стеной… И деревья, освещенные холодным огнем молний, казались живыми, простирающими вокруг людей, уходивших из плена тьмы, корявые, длинные руки, сплетая их в густую сеть, пытаясь остановить людей… А лес все гудел и гудел, вторя их крикам, и молнии разрывали тьму в клочья.» 

Ясно же, что не из леса, а из оков капиталистического империализма выбираются. А Данко, как герою, нужен противник, иначе он не сможет себя проявить. 

«— Что сделаю я для людей?! — сильнее грома крикнул Данко.
И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой.» И тут пассионарность через край полилась. И в конце герой, абсолютно закономерно, умер. 

Можно сказать, что персонаж, созданный в соцреализме, стремится к гармонии и счастью, но не может их достичь не то в силу своих психологических особенностей, не то из-за диалектически изменяющейся реальности. И в этом обычно вся полнота трагичности героя и его противоречивость.