В свой отель я вернулся уже только под вечер, когда пришло время собираться на ужин. Перед тем, как отправиться в номер, посидел еще в баре около нашего бассейна, тоскливо заглотив стопку божественной Метаксы. По секрету скажу — то, что продают по бешеной цене у нас в элитных бутиках, и то, что можно приобрести за смешные копейки там, это как земля и небо. И если кто-то никогда раньше не пробовал этот напиток, то стоит дождаться Греции, чтобы не испортить себе представление. 

А в тоску я, собственно, впал, потому что в бассейне нарезал круги и моржевался Валера, всем своим видом показывающий готовность подбить любую вражескую подлодку, только осмелившуюся поднять перископы поблизости от худосочного и неспортивного Венечки на шезлонге. День выдался жарким, больше плюс тридцати, я тоже хотел освежиться, но не рискнул вторгнуться в нейтральные воды, пока там дежурил многотонный флагман. 

А на лице у Венечки застыло странное выражение. Он улыбался, когда его взгляд останавливался на заходящем солнце, пальмах и многочисленных «эгоистах» (на Закинфе я узнал и второе название этого древнейшего растения, больше похожего на сильно ободранную елку и выходца из эпохи динозавров — араукария), и немного мрачнел, когда в непосредственной близости патрулировал границы Валерка. 

И понять Венечку лично мне было совсем не сложно, потому что масштабные нижние габариты этого самого флагмана очень четко обозначали теперь мокрые плавки, а дело близилось к ночи. Смеркалось. Рассуждать о том, что конкретно связывает этих двух, столь различных людей, мне в тот момент совсем не хотелось, хотя напрашивался сам собою и дежурный, но не вполне романтичный вывод. 

От завсегдатаев бара узнал я и том, что ужины в нашей гостинице проходят не как обычно на отдыхе в местной столовой, а для этого арендована специальная таверна в сотне метров от нашего корпуса. Вениамин метнул на меня изумленный взгляд, когда приметил, как я бодро спикаю на англицком и еще больше помрачнел. Судя по всему, его матчасть иностранцы воспринимать наотрез отказывались, а вот мое убогое незнание языка пошло на ура. Озадачился моим братанием с иностранными агентами и Валера.

Подразнив обоих еще немного, я двинул в номер к матери, чтобы позвать ее перекусить. Она уже была готова, и оделась по-походному, помня мои рассказы о простоте гостиничных нравов. Собственно, мать нацепила шорты, зачем-то панаму и самую обычную футболку. И только уже на полпути к таверне, я рассказал ей, куда мы идем. 

Это в нашем отечественном восприятии подобного рода заведения относятся к одному из самых высоких классов, а в Греции же это место, где просто можно хорошо поесть тем, кто не переваривает фастфуды. Мать завыла белугой и встала как вкопанная: 

— Слава, как ты мог. Я не накрашенная, не в платье, не на каблуках, — запричитала она, — давай, ты лучше сам. Без меня, а я поголодаю. Мне полезно. Я никуда не пойду.

— Мать, — взревел уже я, — да там все такие будут. Я тоже, как видишь, в рваных джинсах и майке, а не во фраке с бабочкой. Да кому ты там вообще нужна. 

— Вот правильно, я никому не нужна. А вам с отцом и подавно.

— Мам, я не это имел в виду. 

И как же кардинально я лоханулся. Но только отчасти. На входе в эту самую таверну к матери тут же подлетел аж самый старший официант, взял ее под локоток и принялся сюсюкать с ней на английском, обустраивая за одним из лучших столиков. Мать ни хрена не понимала, икала, ни во что не въезжал и я, ощущая себя последним бомжем.

— Мами, мами, респект, — расплывался в почестях верткий смазливый малый, не обращая никакого внимания на меня и лишь изредка удосуживаясь слушать мой перевод заказов и их диалогов. 

Как выяснилось впоследствии, наша турфирма отколола с нами тот еще номер. Собственно, еда действительно оказалась бесплатной для постояльцев, но вот за любые напитки к ужину — будь то даже самая простая вода, приходилось раскошеливаться. А как, спрашивается, съесть солено-перченное блюдо или салат с луком, ничем его не запивая? В итоге в плюсе оказывались все, кроме туристов. Гостиница не заморачивалась с вечерней готовкой, а таверна зашибала свои дополнительные деньги на напитках. 

От галантности грека у матери пошла голова кругом, и она умудрилась раскрутить меня на бутылку шампанского по случаю приезда. Себе пришлось заказать вино. И все это влетело в круглую сумму в восемнадцать евро вместо обещанного бесплатного ужина. Дальше удавалось ограничиваться пятью-семью евро за раз. Это с учетом того, что на Закинфе, как и во многих курортных странах, стакан чая стоит столько же, как и бокал пива или вина. 

— Мами, мами, красавица. Руссия? Петербург, здорово, — пел Дионисос — наш официант, танцуя вокруг нее чуть ли не на цырлах, и выхватывая у меня, а не у нее, щедрую двадцатку. И так же продолжая делать вид, что меня рядом в помине нет. 

И опять же уже чуть позже экскурсовод Фрекен Бок попыталась объяснить мне такое поведение Дионисоса культом пожилых женщин-матерей, существующим на Закинфе:

— Понимаешь, Слава, официант, скорее всего, прекрасно видел, что вы с ней чем-то похожи. Это и вправду есть. Особенно, глаза. Но он и хотел посмотреть, насколько ты с уважением относишься к своей матери и готов ли выполнять ее пожелания. Мама здесь — это свято. И, кстати, в греческих островных семьях главный семейный кошелек хранится как раз у матери, а молодые люди смиренно и покорно отдают ей свои деньги. После вступления в брак, средства делятся еще и с супругой. А у самого юноши в карманах, от зарплаты до зарплаты, в итоге свистит ветер. Потому Дионисос и не замечал тебя. Хотя, конечно, молодежь сейчас все меньше придерживается этих прекрасных традиций. 

Но в тот вечер мне в такое царство матриархата верилось с трудом. Убедился во всем я лишь только, когда мы с матерью побывали еще в трех-четырех тавернах, и везде на ее седины была подобная реакция. Забегая вперед, скажу и то, что кроме пожилых женщин, греки еще с таким же пиететом относятся и к маленьким детям. Возиться с чужими отпрысками, тискать и целовать их в живот у них вполне обычное дело, что, конечно, иногда шокирует и доводит до клинча российских мамаш. А иностранки, наоборот, с радостью пользуются ситуацией, чтобы расслабиться и насладиться трапезой. 

В общем, если на Закинфе хочется получить все самое свежее в общепите и занять лучший столик, то обязательно стоит взять в компанию даму в возрасте или молодую мать. Дети мешать не будут, потому что ими займется персонал, а любую самую сварливую кумушку ублажат едой так, что она превратиться из дребезжащей карги в мурчащую кошку. 

И уж самая последняя затея в Греции — это пытаться обрести былую физическую форму, потому что кормят здесь очень вкусно и как на убой, а порции приносят такие, что лучше заранее уточнять их размер, чтобы не стать иллюстрацией к любой народной поговорке: «У здорового человека живот идет впереди него самого». Худых и слабосильных греки на дух не переносят и всячески, под всеми предлогами, стараются откормить. Венечка по истечению нашей поездки заметно прирос в щеках и боках, но не буду торопиться. 

Мне же там больше всего понравилось тоже одно из самых простых блюд — сулваки с дадзыки. А попросту не маринованные заранее шашлыки с соусом, приготовление которого займет несколько минут. Все, что необходимо для него — это любой несладкий йогурт, натертые на терке огурцы, из которых выжимается сок, и много чеснока. Потреблять это блюдо, конечно, лучше в одиночку, ну, или, в крайнем случае, сразу всем коллективом, чтоб никому не было обидно. 

Угостился я в одной из таверн и жареным с многочисленными специями лещем, гордо именуемым у греков «лавраки» или «сибас», к которому я сдуру заказал еще гарнир, коктейль из креветок и других морских гадов, местный салат и мясные шарики (по-русски — фрикадельки) в томатном соусе. Я понял, что зело погорячился, когда появился вот этот самый тазик с нарубанными овощами, весом так около килограмма. В Греции порция салата обычно заказывается на двоих. 

А через пять минут радостный молоденький официант притащил бадью с креветками, в которой у нас на Новый год делается селедка под шубой, полуторалитровую кастрюльку с шипящими, обжигающими фрикадельками и еще два корытца с печеным на углях молодым картофелем и фаршированными баклажанами. Дело в том, что гарнир здесь обычно тоже уже входит в стоимость блюда и считается его обязательной частью. 

Оглядев съедаемое мною за два дня с перерывами на завтрак, ужин и обед, я тихо и затравленно застонал, а мальчишка тренированно и радостно оповестил, что все «неосиленное и неокученное» можно упаковать в переносные боксы. Что-что, а с такой услугой в отечественном общепите я еще не сталкивался, да вообще-то она и никогда и не требовалась. Прихваченным из ресторана я в итоге питался еще пару суток, а мясные шарики, несмотря на жгучий красный перец в соусе, рэкетнули местные коты, не давшие мне проходу в гостиницу.

…А в тот вечер мы погуляли с матерью так хорошо, что у нее на пути назад в корпус начал заплетаться язык. Увидела она уже около закрывающегося бара и подозрительно насупившихся Валерочку с Венечкой. 

— Мальчики, а вы что, еще не ели? В этой таверне при гостинице просто чудесно готовят. Больше всего мне понравился кролик по-закинтосски с запеченным сыром и красной фасолью. Вениамин, вам обязательно надо питаться белками. А вам, Валерий — не увлекаться углеводами, — не совсем трезво выкрикнула мать, опираясь на мою руку, — ой, что-то, кажется, я немного перебрала. 

— Конечно, — прошипел я, радуясь, что порция нотаций достается в этот раз не мне, — пойдем, я провожу тебя в номер. Может быть, они и не заказывали ужин, мам.

— Таверна при гостинице? — прищурился Валерка, наступая на горло собственной песне, точнее, идя на поводу у свернувшегося в трубочку желудка, а потом метнул плотоядный взгляд на Венечку, — а ты говорил — кинули, кинули. Простите, мы тоже взяли завтраки и ужины, так что значит, все-таки кормят? Вас, Слава, кажется, зовут? А вас — **** ****?

— Славочка, помоги, пожалуйста, молодым людям. Ты же видишь, они в затруднении, — пропела мать. — Вениамин, вы такой худенький. Вам просто обязательно надо кушать на ночь.

— Да, — нехотя кивнул я, — показываешь гостиничную карточку, в которой вам дали магнитный ключ, называешь номер комнаты…ов…ат* — здесь я начал путаться в окончаниях, чтобы не смутить мать с совместным проживанием сладкой парочки — потом выбираешь из основного списка блюд. Все напитки, кроме еды, за плату. Пойдем, мам.

— Славочка, да ты ж наш спаситель просто, — расплылся в лыбе от уха до уха Венечка. — Мы вам с *** *** очень должны.

— Сплюнь. Мне сейчас, знаешь, тоже тридцать три. А Он в этом возрасте как-то плохо кончил, — буркнул я.

— А как он кончил? — озадачилась мать. — Венечка, вы не могли бы объяснить, что сейчас Славик имеет… в виду?

— Быстро в номер! — взвыл я. 

А спасать Венечку пришлось буквально уже на следующий день. 
После завтрака мы с матерью наконец-то добрались до пляжа. Она пребывала в крайне благостном настроении, поскольку впервые за много лет утром не надо было сразу вставать к плите и готовить завтрак. Потому мать «проглотила» приобретенную мною по пути бутылку пива, хоть и опять прошлась по поводу «животика», отметив, правда, что сей хмельной напиток благотворно сказывается на шевелюре. 

Про то, что мы лысеем, толстеем, покрываемся морщинами, мы с отцом выслушивали от нее регулярно, и я даже не стал заводиться. Близким людям такие заявления Рыбы выкатывают с завидным постоянством, и лучшее что можно — это просто не реагировать. Зато всегда эффектно смотрится, когда представители сего знака на приемах и банкетах на голубом глазу лепят начальству дражайшей половины: «Вы знаете, у вас такой потрясающий костюм. Очень добротная ткань, отличный фасон, наверное, очень дорогой. Только вот сзади две такие складки, как будто бы его уже кто-то носил до вас». И тут не знаешь, то ли тебя похвалили, то ли… 

И еще, со всей уверенностью могу сказать, что тот мальчик из сказки, бросивший при всех: «А король-то голый», тоже был стопроцентной рыбой. Только они умеют так эффектно и к месту слить секрет Полишинеля с совершенно невинным видом. Опять же, зачем они это делают, и что ими движет в такой момент, это вопрос отдельного исследования. Но уж точно не желание донести правду ради правды во всем мире, а, скорее, посмотреть, как дальше с ней будут жить все остальные. Сомневаетесь, вспомните, что поднялось в этой самой сказке после заявления мальчишки? Вот-вот. Вторая подпольная кличка в нашей семье у матери после «Штирлица» (за особую, уникальную рыбью интуицию) — поп Гапон.

Своей же задачей на пляже я поставил познакомиться с максимальным количеством русскоговорящих обитателей нашего поселка, дабы дальше иметь возможность хоть иногда с рук на руки передавать им родительницу и отрываться по своим делам. Чем я, собственно, и занялся. За матерью в море я наблюдал пристально только первые минуты, потому что она была хорошей пловчихой и ловко держалась на воде. На родине мать умудрялась плавать даже в наших коварных местных озерах с внезапными подводными ледяными ключами и пару раз по воспоминаниям детства вытаскивала тонущих.

Когда она вернулась и отпустила в воду меня, я успел уже перетрепаться с половиной пляжа, быстро представил всех друг другу, а сам отправился на разведку водной местности. Потому что еще с детства мать вбила в меня одно простое правило: море, реки, озера — это не игрушки, и как бы хорошо ты ни плавал, никогда нельзя лезть в них, не исследовав предварительно дно. Иначе особо уверенным в себе и распальцованным донельзя вода обязательно отомстит. 

Этот постулат я нарушил лишь однажды по молодости, за что и был жестоко наказан. Тогда мне только исполнилось двадцать четыре. После какой-то научной конференции, проходившей в Болгарии, мы зарулились большой молодежной компанией на пляж. На море были довольно приличные волны, и никого в воде уже не виднелось. Но сзади на полотенце сидел предмет моих воздыханий, не раз намекавший, что не прочь познакомиться поближе. Ничтоже сумнящеся, я горделиво поскидывал шмотки, зашел в воду, демонстрируя достоинства фигуры, и эффектно бросился в пучину, ловко качаясь на волнах. 

И все было просто отлично до того момента, пока не настало время возвращаться на берег. Волны как раз еще усилились. Собственно, слегонца паниковать я начал, когда меня третий раз подряд с силой потащило в море, примерно в то место, где я совершал свой марафонский заплыв. 

В этот момент случилось и еще одно чудо. Для плавания я выбрал почти болтающиеся на бедрах шорты, до кучи завязываемые на шнурок. Эта падла в совокупности с растянувшейся и не совсем тугой резинкой и дала слабину. Шорты куда-то предательски поползли по ногам вниз, но мне было уже не до них, потому что я проворонил очередную волну, и тело закрутило в ее гигантском гребешке. 

Сколько сальто и кульбитов я тогда совершил под водой, я уже не помню, и только чудом не треснулся башкой о дно. Короче, на берег вместо грациозной походки влюбленного Аполлона я выполз на карачках с шестой попытки, дыша, как загнанная лошадь, отклячив зад и буквально впиваясь в гальку ладонями, как присосками. 

И опять же, как я выгляжу в тот момент со стороны, мне было уже фиолетово, но ровно до тех пор, пока под дикий смех всего пляжа я не ощупал заднее полушарие мозга и не обнаружил на нем полное отсутствие злополучного куска ткани. 

Побагровев в тон закатного неба, я выпрямился во весь рост, стыдливо прикрыв срамное место наподобие античной статуи, и хотел уже рвануть на берег, как вдруг еще одна волна сбила меня с ног, снова водружая на четвереньки. Потом шлепнула наотмашь по ягодицам этими самыми несчастными шортами, а потом брезгливо водрузила деталь пляжной одежды на голову. 

Пляж умер от ржача, я вошел в анналы аспирантских баек, а предмет воздыханий слился в тумане. И, конечно, эту историю я никогда не рассказывал матери, потому что она закономерно оторвала бы мне руки, ноги и иже по списку. 

Вот и поэтому мы с ней и ахнули в голос удивленно, когда Венечка, явно не умевший плавать и барахтавшийся по собачьи на уровне коленки, вдруг решительно зашел по грудь в воду, развернулся к пляжу лицом и со всей дури, с гиканьем и подрыгивая, вдруг бухнулся спиной навзничь. Время шло, вода пузырилась. Вениамин не всплывал. А мы с матерью одновременно вспомнили, что как раз в том месте на дне была гряда камней. 

— Славочка, сделай что-нибудь, он же утонет, — похолодела мать, — подожди, я сама…

— Стоять. Там утопиться — надо постараться, — припух я. 

А Веня все не всплывал. И только пузыри надувались сильнее.

— Слаавв, — проклацала зубами мать.

— Хорошо, сейчас, — закивал я, подрываясь с места и бегом направляясь ко второй половине сладкой парочки, растекшейся солидной тушей по лежаку наподобие морского котика. — Валера, вы знаете, кажется, в этот раз действительно возникли некоторые проблемы…

— У кого? — процедил Валерий, лениво открывая на меня один глаз. — У тебя, что ль?

— Не совсем. Видите ли, ваш молодой человек… эээ, в смысле, я хотел сказать, ваш знакомый, конечно, пошел в море, нырнул… 

— И? 

— Короче, оно пока не всплывает. Достаточно долго, по нашим с *** расчетам. Он, я имею в виду, — осекся я под тяжелым взглядом Валеры, бурящим меня насквозь. — По-моему, нужно срочно что-то предпринять. Вы случайно не видели здесь спасателей?

— Ща, погодь, — пробасил Валерик, садясь на тканевом лежаке и продавливая его почти до песка, — где, говоришь, он е*нулся? 

— Вон там. Видите, мужчина как раз идет. Там сначала ямка, глубоко, а потом снова мелко и камни, — залебезил я тоном шакала из бессмертного отечественного мультика «Маугли»: — Валерий, вы знаете, мы с матерью решили там не заходить в воду, потому что на дне очень много острых камней, и можно случайно отшибить ногу из-за небольшой глубины. И если оно… эээ… он случайно ударился головой… 

А поиметь отшибленным при собственноручном спасении Венечки я, собственно, опасался совсем другое. Особенно при необходимости искусственного дыхания рот в рот. Вот потому я и рванул к Валерке и строил из себя идиота. А Венечка все не всплывал. Вода пузырилась. Заметили долгое отсутствие Вениамина в зоне детского купания и молодые мамаши из нашего отеля.

— Держи, — крякнул Валера, тоже наблюдая за пузырями в указанном мной направлении и кидая в живот двухлитровую ледяную «Колу», — я ща. 

А происходящее дальше стало напоминать комедию абсурда, потому что на помощь вытащенному из воды и синюшному Вениамину бросился весь женский состав нашей гостиницы. Успешная владелица сети цветочных магазинов вспомнила, как работала медсестрой в детском саду и начала раздавать ЦУ, как делать непрямой массаж сердца. Акционер одной из газовых компаний — нет, не «Газпром», но тоже очень неплохо — наяривала по сотовому, пытаясь вызвать сотрудника своей службы безопасности, прихваченного в путешествие на случай криминальных разборок. Потенциальная многодетная мать, судя по уже цепляющемуся за руку кадру и огромному животу, лила на Венечку прихваченную с собой канистру с водой. 

— Куда льешь, дура? Ему и так воды хватило, — возмущалась пятидесятилетняя дамочка армянской внешности, — у тебя нашатырь с собой? Под нос ему подсунь. Да вот так. Дай, я сама. 

Суетилась рядом и моя мать. И, пожалуй, она единственная из всех дала дельный совет. А собственно предложила Валерию перевернуть Вениамина на спину и хлопнуть со всей дури по легким, чтобы из них ушла вода. 

— Ой, бля… — простонал Венечка, приходя в себя, после того, как его вывернуло соленым растворчиком. — П*ц е*нный. 

— Живой, ну надо же! — обрадованно умилились все, замечая, как за время спасения успели обгореть до состояния вареных раков и обжечь ноги на раскаленном песке. Мне, к слову, за мат в присутствии детей от матери всегда доставалось особо. А тут родительница словно язык проглотила. 

А к вечернему купанию, когда мы уже успели повстречаться с нашим гидом в отеле и заказать экскурсии, на Вениамине красовались фосфоресцирующие салатовые плавки от пупка до середины бедер, и никаких экстравагантных черных стрингов. 

— О, Славочка, посмотри, как красиво, — опять оживилась мать, — помнишь вот ту девушку из газовой компании? Она дала мне почитать дамский журнал, так там написано, что в этом году такие яркие неоновые цвета как раз снова в моде. Давай посмотрим тебе что-нибудь такое же. 

— Мама, — посалатовел в свою очередь я, — ты что, не понимаешь?! Валерка их купил, чтобы Веньку на дне легче искать было.