Сейчас я кого-нибудь разочарую, но Афины не произвели на меня того впечатления, на которое рассчитывал. Я ожидал увидеть город, состоящий из прекраснейших мраморных зданий и знаменитых античных статуй, и все это было на Парфеноне и частично за окном автобуса, в котором мы на бешеной скорости пытались прорваться по свободным магистралям от пробки к пробке, потому что оказались в столице в субботу. Но само сердце Афин — центральная часть, меня, мягко говоря, покоробила.

Быть может, за это древний город, почувствовавший возникшую в сердце мимолетную неприязнь, и отомстил мне, сыграв не одну злую шутку. Сейчас, конечно, я могу только со смехом вспоминать собственные злоключения, но тогда, когда я летел по незнакомой территории где-то в периферийных кварталах и ощущал себя героем второсортного ужастика, с чувством юмора было туго.

Собственно, в первую очередь, меня неприятно поразило огромное количество мусора в центре и бомжей на улицах. Таким я помнил Невский проспект и Сенную площадь в Петербурге в середине девяностых годов прошлого века и никак не думал, что в Греции сяду на машину времени и вернусь на пару десятилетий назад.

И совсем уж удивительным было обнаружить в центральной части огромное количество сгоревших зданий, стыдливо прикрытых просто досками со щелями или металлической сеткой. Такие бывшие строения были в основном зажаты между громадными торговыми центрами, одинаковыми по всему миру и растущими как грибы.

Здесь же вперемешку с новостроем и пустующими участками земли попадались и остатки древних колонн, только совсем не белоснежного цвета, а какого-то грязно-песочного. Запомнилась и небольшая православная церквушка, буквально впихнутая между салоном шуб, бесконечными уличными ресторанами и домом обуви. О техническом состоянии большинства самих исторических зданий, почти не оставшихся в центре (почти вся Греция — это сейсмически опасная зона), я вообще молчу. Потому что иначе как аварийным его назвать сложно.

Петербургские градозащитники уже давно ходили бы многотысячными митингами вокруг таких объектов и ваяли тонны возмущенных писем в Кремль. Ответить на мои многочисленные вопросы Фрекен Бок не смогла. Архитектура явно не была ее сильной стороной, да и как любой островной житель, особой любви к столице Броня не питала.

Разгадку сего казуса я узнал уже во время другого путешествия. Там седовласая бабуся-болгарка, которая сначала показалась мне глубоко и основательно въехавшей в маразм, вдруг неожиданно на очень чистом русском пояснила, что существует кардинальное различие между российской и европейской реставрационными школами.

Мы, как только появляются деньги, стараемся замазать и законопатить любую трещинку, покрыть слоем современной защитной краски фасад, сменить булыжник на мостовых и стремимся к тому, чтобы все выглядело как новенькое. А в Европе ценится то, что туристы могут любоваться зданиями и сооружениями, такими, какими их видели великие древние люди. И пусть фасад у дома и кажется обшарпанным, но это историческая обшарпанность, которой, возможно, наслаждался сам Байрон. И это, по мнению европейцев, гораздо ценнее любого новодела.

А мои злоключения начались, когда Броня объявила о свободном времени после экскурсии. Вариантов было два: либо отправиться вместе с большей частью группы на обед в ресторан с видом на площадь Синтагмы, либо еще раз самостоятельно в течение двух часов побродить по центру.

Есть мне особо не хотелось, с учетом бесконечных лавок сладостей и национальных деликатесов, по которым нас протащила Броня, безусловно имевшая процент с каждой покупки, а мать затарилась так, что я теперь опасался за нашу возможность влезть в автобус. Да и сам общеевропейский стиль ресторана не показался мне чем-то презентабельным. И уж тем более я не хотел при таком раскладе терять драгоценное время и упускать возможность познакомиться с городом самостоятельно.

— Броня, я прогуляюсь, — проинформировал я, отделяясь от группы.

— Слав! А как же покушать, надо питаться… — засуетилась мать.

— Мам, во-первых, мы уже договаривались дома, что ты не скупаешь продукты так, как будто впереди третья мировая война. Во-вторых, мы условились, что как взрослый человек я имею полную свободу передвижения. В-третьих, ты обещала не кормить меня насильно! — рявкнул я, отчётливо понимая, что со временем мать нарушит и все остальные пункты наших ялтинских соглашений.

— Кстати, о свободе передвижении. Слав, ты уверен, что действительно все будет в порядке? — пристально воззрилась на меня Фрекен Бок.

— Конечно. Я прекрасно владею английским, и у меня есть карта города! — сделал я пальцы веером. — Броня, ну, что может случиться? Это же центр Афин, середина дня, а не какой-нибудь ночной гоп-стоп московского Чертаново или наш Весёлый Поселок.

— Да, Слав, но Афины — это гигантский международный порт. Здесь масса нелегальных мигрантов из всех стран мира, и даже я не рискую гулять одна в некоторых местах. Этот город иногда как заколдованный. Тебе кажется, что идёшь по одной улице, а оказываешься совсем на другой. Главное помни — чуть что, стоит громко орать: «Полиция!» и бежать к этим молодым людям, одетым в черное. И постарайся держаться подальше от африканских кварталов за Некрополем. Это жуткое место.

— Да-да-да. В Петербурге все то же самое. А словосочетание «постарайтесь держаться подальше от» было вырезано маникюрными ножницами из передовицы «Таймс», — хмыкнул я. — Бронь, в силу профессии я в курсе, что такое виктимное поведение. И догадываюсь, куда не надо соваться, чтобы не получить по башке.

А мысль о том, что советом Брони, возможно, придется воспользоваться, у меня смутно промелькнула первый раз, когда я присел на остановке общественного транспорта, чтобы перекурить и попить воды. Поблизости от меня расположились две степные греческие матроны, также пыхающие сигарками, старички-французы и молодая китаянка. А сзади нас как раз и маячили представители власти в чёрной униформе, решившие перекусить в местном «Макдональдсе».

Просто фантастически тощий наркоман-индус, на фоне которого даже Венечка смотрелся поросенком-перекормышем, выполз на четвереньках откуда-то из бокового прохода, деловито оправил одежду и на нетвёрдых ножках пошебуршал в нашу сторону. Мужик, явно красивый в далёком прошлом, казался настолько изможденным, что по его телу было впору изучать анатомию. Левую руку от середины до плеча он предупредительно забинтовал не вполне чистой тряпицей, а вот на правую силенок уже не хватило. Она вся цвета в «дорогах».

Таких доходяг я уже давно не видел и, честно говоря, был абсолютно уверен, что наркот сейчас примется канючить деньги на новую дозу. И потому меня постиг почти шок, когда мужик отвинтил с поясницы засаленный пиджак, накинул его на себя и в лучших традициях советского спекулянта распахнул одежонку, казавшуюся на три размера больше, а греческие матроны принялись что-то живо обсуждать и тыкать пальцем наркоту в закрома.

Что в итоге они купили, я так и не понял, но затем настала очередь французов. Те запали на советские значки(!), китаянка приобрела две пары сандалий такого миниатюрного размера, о существовании которого для взрослой особи я не догадывался в природе. А индус уже висел надо мной, улыбаясь на совсем уж феерические тридцать два здоровых зуба.

— Sir, give me some money, sir, (Сэр, дайте мне немного денег), — наконец-то ожидаемо загундел он, а потом совсем неожиданно продолжил, — and tomorrow I’l bring your whatever your want. The best hash, coins, drugs, weapon. May be some special orders? (И завтра я принесу вам все, что вы пожелаете: лучшая тра* ка, монеты, наркотики, оружие. Что-нибудь совсем специфическое?)

— Oh, now, thanks. I don’t need anything, (Спасибо, мне ничего не нужно), — подорвался я на лавке, замечая краем глаза, как к остановке подъезжает автобус, а мои внезапные попутчики готовятся к посадке в него. В кармане болталась какая-то мелочь, которую я и сунул наркоту, зная, что в таких случаях проще отделаться меньшим. А еще лучше озадачить такого собеседника какой-то же не вполне адекватной реакций.

— Well, I’d like to buy the model of the yellow submarine. (Ну, что ж. Я бы хотел купить макет жёлтой подводной лодки).

— It has to be exactly yellow? (это должно быть обязательно жёлтым?) — озадачился индус, видимо, никогда не слышавший песню «Желтая подводная лодка» Леннона.

— Yea, surely (Да, именно), — проорал я, улепетывая к центру.

А дальше и приключилось то, о чем меня предупреждала Броня. Вроде бы я шел по правильным улицам, быть может, пару раз свернул на параллельные из-за грохота музыки, которая летела повсюду, где обустраивались на полу группки местной молодежи. Парни и девушки коротали время тем, что исполняли популярные песни или танцевали для толпы прямо в сердце столицы, пытаясь заработать деньги на существование. Кто-то пел очень недурственно, кто-то откровенно фальшивил, но все вместе это вылилось в чудовищную какофонию, и через какое-то время голова стала чугунной.

То, что дорогие бутики, торговые центры и роскошные рестораны уступили место лавчонкам поскромнее, да и просто откровенным забегаловкам, я заметил где-то через полчаса марша. Потом пошли уже откровенные блошиные рынки, с товарами б/у и резким запахом нафталина. Как я очутился у границы центра с Некрополем, я и сам не заметил.

Сообразил, где я нахожусь, только благодаря зашуганной экскурсионной группе, высадившейся из автобуса и буквально бегом пролетевшей мимо всех этих барахолок к входу на объект. До кучи группу сопровождали явно парни-охранники. Тут и у меня в мозгах щелкнуло, что пора возвращаться по добру по здорову, особенно когда, раззявясь по сторонам на развалины вещей, а точнее гигантские свалки, я наткнулся на еще одну наркоманку.

У девицы той самой негроидной расы, представителей которой я матери строго-настрого запретил называть неграми, были вытравленные до седины белесые волосы и совершенно чумовые глаза, обретшие голубой цвет явно с помощью линз. На мадемуазель-зомби из одежды имелось только нижнее белье, а способ заработка средств на прокорм не оставлял никаких сомнений. Девица наконец сфокусировалась на мне, четко взяла курс на потенциального клиента, а я понесся уже почти сломя голову по улице, которая, по моим представлениям, шла параллельно центру.

И уже очень скоро мне пришлось переместиться с тротуара на проезжую часть, потому-то что все пространство, оставленное для пешеходов у домов, было завалено выставленным на продажу скарбом, произведенным еще в допотопные времена. Здесь, в этом африканской квартале торговали, казалось, всем: первые телевизоры еще с водяными экранами, бесконечные сломанные кальяны, велосипеды и мотоциклы, антикварные сундуки, шкуры животных, человеческие скелеты, ковры, оружие, внутренности от стиральных машин, развороченные ламповые приемники…

— Hash?

— Crack?

— Fizzes?

Тихо и услужливо осведомлялись владельцы бесконечных барахолок, высыпающие на улицу как тараканы и крысы, учуявшие пищу, пока я удирал от проститутки и пытался свернуть на главную центральную улицу. В цепких карих глазах арабских и африканских торговцев не было никакого намека на любые европейские эмоции — будь то хотя бы откровенное желание всадить нож или ограбить, лишь затаенный интерес к пробегающей мимо добыче.

И это только в любимом советском фильме герой Андрея Миронова элегантно избавляется от жрицы любви, пропуская ее в дом первой. О том, чтобы зайти хотя бы в одну из этих лавок, я и думать боялся. Равно, как и не было у меня времени остановиться, отдышаться и вытащить карту. И, конечно, отсутствовали как факт в африканском квартале и хваленые полицейские.

И куда б я долетел таким макаром, честно говоря, представляю себе с трудом, если б снова не наткнулся на утреннего индуса. Сей красавец, задумчиво почесывая в нижнем мозгом полушарии, опять куда-то семенил, иногда пошатываясь и бормоча себе под нос. Сейчас наркоман, впрочем, выглядел чуть лучше, чем при первой нашей встрече, а руки покрывали чистые бинты.

— Sir, I’ve been looking for your! I found what you wanted, but it is orange! (Сэр, я вас повсюду искал. Я нашел то, что вам надо, но оно оранжевое), — просиял он при виде меня.

— Oh, perfect, just perfect (Прелестно, бл*ть, прелестно). — Корректно перевел фразу из известного анекдота про Вовочку на ходу я, чувствуя, как в затылок дышит настигающая ночная фея. — But I need the yellow one. And, by the way, where are the central streets? (Но мне нужен жёлтый. И кстати, где здесь центр?)

Проститутка, не верящая своему счастью, — поблизости нарисовался и второй клиент, немного растерялась и сбавила темп бега. Зато наркот быстро прорюхал ее целеустремлённый и готовый к труду и отнюдь не обороне взгляд.

— Oh, no-no-no, Margaret, I have neither money, nor time. It’s just not now (О, нет-нет-нет, Маргарет, у меня нет ни денег, ни времени. Только не сейчас). — Пропел индус, тоже включая космическую скорость и резко меняя направление движения. Теперь мы бежали параллельным курсом, а индус раздавал команды.

— To the left, sir! And now to the right, sir, move, move, move! (Налево, сэр, направо, сэр, быстрее!), — и только когда мы долетели до первого более или менее приличного здания, выдохнул: — You are the brave one, sir. I'm afraid of going there. Оnly for the stuff. (А вы смелый, сэр. Я боюсь приходить сюда. Только за товаром).

И, конечно, когда мы оба отдышались от пробежки, мне ничего не оставалось делать, как полезть в карман рюкзака за двадцаткой евро и вручить ее своему внезапному спасителю. А про себя я порадовался, что в кои-то веки последовал совету матери и распихал имеющуюся при себе наличку по разным местам, а банковские карточки отдал ей на хранение. Наркоман расплылся в улыбке и исчез где-то между зданий, как только заметил на горизонте полицейских.

К месту встречи с основной группой я в итоге опоздал на двадцать пять минут, и большинство наших соотечественников, как ни странно отличающихся потрясающей пунктуальность за границей, смотрели на меня зверем. За исключением Фрекен Бок, которая по всем законам логики, как раз и должна была сердиться больше всех.

— Давайте не будем ругать Славу. Кажется, он успел побывать совсем в другом городе, — загадочно ухмыльнулась она, подмигивая мне, и была абсолютно права. — А теперь — все быстро в автобус. Мы опаздываем на вселение!

А в автобусе, отправляющемся на афинскую Ривьеру, я с удивлением обнаружил и весьма нетрезвых Венечку и Валерку. Вениамин уже был хорошо датый, а любитель моржевания в бассейне мрачно напивался из бутыли с коньяком, заботливо упакованной по всем европейским традициям в стыдливый бумажный пакет. Видимо, с апартаментами что-то не срослось, но выяснять детали я не горел желанием, равно, как и рассказывать о своей пикантной прогулке.

Потеряла бдительность советского разведчика и собственная мать. Всю дорогу она хвасталась мне купленным в магазине поблизости от ресторана кожаным пальто и новой сумкой.

— Так, постой, — спохватился я, когда мы уже почти подъезжали к гостинице. — Ну, допустим, на сумку у тебя были деньги. А пальто, оно же дорогое, откуда ты нашла средства?!

— Славочка, но ведь ты же дал мне свои кредитки. Не бойся, отец по приезду тебе все вернет, — залебезил мать. — Ну, правда, такого шанса больше не будет, а кожа очень хорошая и качественная.

— Мать! — заорал я на весь автобус.

А рядом, как всегда, тут же оказалась Броня.

— Знаешь, Слава, на твоем месте, я бы так не нервничала. И это я помогла твоей матери с выбором. Конечно, ты потерял часть суммы, но не всю. А вот теперь предстать себе, что могло произойти при худшем раскладе, если бы ты взял карточки с собой. Лучше, наверное, приобрести пальто, чем просто подарить все деньги грабителям.

С тех пор греческая столица осталась в моей памяти разбитой на две части. Одна — официальная, которую показывают всем туристам, и где совершаются дорогие, непозволительные дома покупки. И вторая — существующая словно в параллельной реальности, замершая в улье древнейших восточных кварталов рухляди и неприглядной нищеты.

Но вернуться в Афины еще раз самостоятельно я решил уже на следующий день, а после ужина подбил на это дело и белорусскую пару.

— Знаешь, Славка, есть только одна проблема, — посерьезнел дядя Вова, — я тут уже пообщался на пляже с народом, давно живущим в гостинице. Все уезжали утром в Афины на автобусе за четыре евро, но не было еще ни одного человека, который смог бы вернуться на этом чертовом общественном транспорте обратно. Никто не нашел остановку.

— Да ладно. Это ж детский сад, старшая группа — не найти остановку, — сделал я жест «йоу» пальцами, — да я прекрасно знаю английский, и у меня же есть карта.

А в памяти крутилось, что эту фразу где-то я уже сегодня говорил.