Просто в тот день меня достали все.

Я не выспалась: на кухне до утра дискутировали родительские диссиденты, которые никогда не пойдут дальше противозаконного шепота — однако в толстых стенах нашего дома этот шепот приобретает неприятную громкость. Полуночный побег с этого собрания был традиционно воспринят как дезертирство; в отместку мне не дали заснуть. Распевали революционные песни былых лет, ГО на них нету...

Собственно, эта мысль и повлекла за собой все последующие события.

Утро выдалось не лучше: все та же серая хлябь над головой... Когда нас еще не захватили инопланетяне (пардон, доктор Брин, не решили повысить наш уровень жизни) психологи утверждали: давящее серое небо над головой ведет к депрессиям и повышению числа самоубийств. Впрочем, кому это сейчас интересно.

В очереди за пайками ко мне подошел Влад и сообщил, что я брошена. Потому что той же Кате плевать на всякие формальности вроде ЗАГСа, если детей все равно не будет. Если детей не будет, ей вообще на все плевать еще со школьных времен... Я выслушала его с каменным лицом, жалея об одном: мимо как раз проходил патруль, и дать зарвавшемуся мерзавцу по морде было нельзя.

Ничего общего, кроме родителей-заговорщиков, между нами не было. Просто недавно он был послан далеко и надолго с комментарием: «Я приличная девушка, только после свадьбы»... Есть люди, которым даже подавляющее поле не препятствует, а лишь немного мешает размножаться — вот, очередной уникум.

Влад ушел, осадочек остался. Стоящая следующей Антонина Ивановна выразила свои соболезнования, очевидно, в надежде, что я тут же разревусь и покину очередь. Не дождутся.

На обратном пути я напоролась на соседку и была зажата в угол тесной лестничной площадки. Соседка, алчно глядя на мой пакет с коробками пайков, плаксиво рассказывала про троглодита Дениску, которому при его болезненности и избыточном весе не хватает пищи. Я ненатурально посочувствовала и проскользнула мимо, к своим.

Двоюродная тетка стала последней каплей.

— Вика, знаешь... вчера один из наших... — на этом месте она многозначительно понизила голос, — попал под дубинки этих предателей! Он расклеивал те плакаты, которые мы составляли, должные пробудить народную совесть...

— Ага, и что? — не услышав энтузиазма в моем унылом голосе, тетка нахмурилась. И отчеканила:

— Человечеству нужен твой паек! — и более мягко, задушевно добавила: — Пожалуйста, ну потерпи до обеда. Ему сейчас плохо, он ранен, ему нужна еда...

Да как этот тип вообще жив остался?! Почему НЛОшники не увезли его в свои подвалы для жесточайших экспериментов?!

— Мне она тоже нужна, — все еще упорствовала я, хотя по опыту знала, чем подобные разговоры заканчиваются.

— Как ты можешь? — горько вздохнула тетка, — Твои родители не экономили на твоем воспитании, а что вышло?.. Впрочем, ладно. У матери снова мигрень, я не могу говорить громко...

Продолжения я слушать не хотела. Вручила тетке пакет.

— Подавитесь, — злобно пожелала я ей, хлопая дверью своей комнаты. И рухнула на кровать, стискивая кулаки.

Меня достала эта жизнь. Меня доводят эти уроды вокруг, которым нечего делать и которые не расстанутся с собственной порцией ни за какие коврижки. Я ненавижу эту комнату без света, этот сортир с водой по часам, эту хмарь вместо неба и эту мразь вместо воздуха!!!

А еще я зверею, если меня долго не кормить. Моя вчерашняя порция ушла на ужин господ заговорщиков.

Что нужно сделать, чтобы все эти знакомые раз и навсегда оставили меня в покое, паек стал больше, а воздух — чище?

Ответ нашелся быстро.

Я наскоро причесала перед осколком зеркала свой хвост до лопаток и с мрачной целеустремленностью покинула квартиру.

Пару кварталов спустя злость пошла на убыль, но возвращаться я не спешила. Наоборот — остановилась, долго и пристально разглядывая альянсовский плакат на облезлой серой стенке. Записаться в ГО в состоянии аффекта... да, идейка. Никто еще не сказал, что меня туда примут.

Я поняла, что мне не нравится в плакате: под красочным предложением вступать в оборону не наблюдалось адреса. Плюнув на плакат, я пошла брать языка.

В конце улицы на перекрестке, как и положено, дежурил один. Весь в черном, на лице — страшная серая маска, рука заранее на рукояти дубинки... или как эта часть у дубинки называется?.. При одной мысли о том, что с этим существом сейчас придется разговаривать, у меня что-то нехорошо зашевелилось в желудке. Но отступать было некуда — вернее, очень не хотелось — я уверенным шагом направилась к ГОшнику.

— Извините, а где здесь штаб-квартира Гражданской Обороны?

Кислородная маска медленно развернулась ко мне глазными стеклышками, и я как-то сразу вспомнила, что это подлый предатель человечества, а вовсе не добрый дядя милиционер. И преувеличенно бодро добавила, так и не вспомнив, из какого фильма фраза:

— Я хочу записаться добровольцем.

Кажется, мужик уронил челюсть, но из-за маски сложно было сказать наверняка. Представляю, что он видел: на него подслеповато щурилась интеллигентного вида девушка в гражданской робе. Знание восточных единоборств ведь на лбу не написано...

И тут тип развернулся и быстро направился куда-то в сторону, цепко ухватив меня за руку — настолько неожиданно, что я чуть не начала вырываться. А это, учитывая знание пресловутых единоборств, могло закончиться грустно.

Куда мы идем? У меня было два варианта — в тюрьму или в штаб-квартиру, а уточнять было как-то неловко: я только прибавила шагу, подстраиваясь к быстрой походке ГОшника. Дойдем, там посмотрим.

Как вспоминаю и пытаюсь проанализировать эту цену — страшно становится. Вот она, женская логика во всей красе.

Но шли мы вовсе не в тюрьму: ГОшник свернул в ближайший дворик, остановился, огляделся по сторонам в поисках свидетелей и стянул маску. Я даже удивилась: как-то подсознательно кажется, что под этой серой резиной не может находится нормальное человеческое лицо... а тут — физиономия как физиономия. Несколько небритая, с мешками под глазами. И цвет лица нездоровый.

Воспроизвожу диалог.

— Зачем тебе добровольцем в ГО, девочка? — спросил тип устало.

— Чтобы больше есть и меньше общаться с родными. И охранять покой города, — отчеканила я. Это уже собеседование? Мужик выглядел так, словно... словно пытался разубедить десятого по счету несмышленыша в съедобности средства для мытья посуды.

— Оно того не стоит. В Обороне не работают, туда уходят, понимаешь? И обратной дороги уже нет. Это барьер между человечеством... Эх, — он махнул рукой, наткнувшись на мой непонимающий взгляд. Вселенская усталость в глазах медленно сменялась банальным раздражением.

Он меня что, отговаривает? Гнусный предатель человечества?!

А не пошел бы он...

Я вдруг резко перестала бояться:

— Вот мне и нужно уйти. Так где ваш штаб?

— Штаб, значит? — как-то вдруг усмехнулся ГОшник, — Еще одна повстанка? Есть уже у нас ваши агенты...

— От повстанца слышу! — непритворно оскорбилась я, вспомнив родителей с их компанией, — Так вы мне скажете адрес? Или идти искать самой?

Тип неопределенно хмыкнул, натягивая маску обратно.

— А ты неплохо впишешься в команду... Ладно. Спросишь Сержа, с ним и поговоришь. Записывай адрес...

...На редкость бредовый получился диалог. Так я познакомилась с Кешей.

— А жить?..

— В казарме! — сурово отчеканил Серж. — Не из дома же на работу ходить? Двух дней не проходишь. А у нас всяко поле стоит, бояться некого...

То есть начиналось все не так. Началось все гораздо раньше, когда я, захлебываясь адреналином, пришла в искомый офис и сообщила, что мне нужен Серж. На меня посмотрели довольно косо (оторвала от карт) и спросили, а нужна ли я ему, на что я нахально ответила, что да — просто он еще об этом не знает.

За Сержем пошел Гашек. Он поляк и обожает строить всякие бредовые теории: в данном случае он решил, что я — пропавшая Сережина дочь. Благо капитану под сорок, а дочь у него действительно была, хотя никто из наших не знает, что с ней стало и куда она делась.

— Рекрут, значит? Новобранец? — сощурившись, протянул он. Скептически мыкнул: — Винтовку хоть разобрать сможешь?

И положил на стол свое оружие. Я посмотрела на предмет с опаской.

Может, это вообще не винтовка, а автомат. Не знаю разницы.

— Ну... дадите минут десять и отвертку?

ГОшники откровенно заухмылялись. Сидели они, кстати, без масок. А внутри их штаба был на удивление чистый воздух, что укрепило мою решимость никогда не покидать это место.

— Зато я знаю восточные единоборства! — попыталась я реабилитироваться в их глазах.

— Ну-ну. От меня отобьешься?

И тут он попер на меня. Страшно не было — мы это сотню раз проходили на тренировках. Я как-то разом успокоилась и эффектно, хоть и с натугой (тяжелый, зараза!), перебросила Сержа через бедро. Заломила руку, дабы не встал, и огляделась.

— Так что? Берете? — спросила я злобно, ибо в этом месте меня посетило озарение: господа ГОшники (в количестве четырех штук) тут уже пять минут безнаказанно развлекаются за мой счет.

Господа покосились на Сержа и захихикали, точно школьницы. Сам капитан откровенно ржал, хотя ему было неудобно.

— Девочка смелая! Кэп, давай возьмем! — не выдержал тот же Гашек.

— Как звать тебя, доброволец? — спросил Серж.

— Вика. Берете? — отпускать закрученную руку я не спешила, хотя понимала, что меня сейчас либо примут в свои дружные ряды, либо пристрелят. Альтернативы не дано.

— А что, не видно? С тобой скучно точно не будет. Встать помоги, спина болит...

Так я продала человечество.

Иннокентий Павлович, он же Кеша. Лет ему под тридцать, хотя скорее двадцать пять, а выглядит так паршиво от жизни нелегкой. Кольцо на пальце есть, супруги как-то не наблюдается. Глаза голубые и светлые, волосы неопределенно-русые с ранней сединой и ранней же плешью. Склонен к меланхолии и размышлениях о тщете всего сущего. С моим появлением начал бриться, чем его подкалывают все, кому не лень.

Гашеку лень. Он вообще ленивый. Он не подкалывает, а предполагает, что я — нашедшаяся любовь всех Кешиной жизни. Ввиду наличия подавляющего поля — чистая и платоническая. Гашеку где-то двадцать семь, он кареглазый шатен с совершенно не польским лицом, похож на стереотипного американского фермера. Обожает травить байки, напиваться не умеет, посему не пробует.

Никита — бывший инженер. А еще он шпион повстанцев, но всем на это плевать, пока он чинит наши воздухоочистители, им же изобретенные. Мне его так и представили: «Никита, наш шпион повстанцев!», а парень оторвался от какой-то фигни с кучей деталек (мужиком его не обозвать. Тощий очкарик с широким лбом и узким лошадиным лицом) и бодро отрапортовал: «Рад знакомству! Скотч со стола подайте, а?».

На складе есть Василий, он выдает всем форму. Есть еще оружейник Анджей (этот знакомству был не рад. Такой симпатичный пасмурный тип, сразу спросивший: «Кэп, что это?», «О, это будет работать с нами...»). Еще был врач, Дмитрий Георгиевич, в просторечии Айболит, но он жил на воле и лечил всех, кто к нему обращался. Клятва Гиппократа, однако.

Ну, еще есть просто Димка и Олег, оперативники. И Серж, наш капитан. Остальных я не запомнила, да и не нужно было. Почему — объяснять долго и сложно, потом как-нибудь...

Так на чем я остановилась? А, казарма. Точно.

И мало что предвещало подвох, когда мне выдавали объемистые кульки с формой. Кое-как упихав новые шмотки в казенный светлый мешок, я поплелась к оружейнику, и Анджей выдал мне оружие. Тяжеленный боекомплект, который, судя по кислой анджеевой мине, в ближайшие несколько дней сменит владельца, ибо повстанцы не дремлют, а со снабжением у них не лучше, чем у меня с обороноспособностью...

До казарм — кварталов восемь. Общественный транспорт загнулся так давно, что я его не застала.

— Так это испытание? — деланно возрадовалась я.

— Ну, можно воспринимать и так, — согласился Сарж, занимая наблюдательную позицию на крыльце.

Подлец и мерзавец. Как и наши оперативники.

Я демонстративно взвалила мешок на плечо. Поставила обратно, попробовала перехватить под мышку. И поняла, что основная моя проблема далеко не в том, как протащить ГОшную амуницию через кишащий злобными повстанцами город. Моя проблема в том, что я эти мешки еле поднимаю. А вообще проблемы стоит решать по мере их поступления...

Приняв это жизнеутверждающее решение, я скорбно взвалила первый мешок на плечи. На всякий случай оглянулась, но желающих помочь не находилось, хотя количество наблюдателей росло на глазах.

— Совести у вас нету, — бросила я в ухмыляющуюся рожу Гашека и, пошатываясь, зашагала вперед.

Мешок я свалила за первым же поворотам и вернулась за вторым. Когда я вывернула из-за угла, некий тощий шкет испуганно отшатнулся. Судя по вороватому виду, только что он производил ревизию моих новых черных курток.

Увидев вместо грозного врага народа пыхтящую девушку в гражданском, тип удивился настолько, что никуда с моей курткой не побежал.

Первым желанием было достать автомат, но я вовремя вспомнила, что не умею им пользоваться — так недолго отдачей плечо вывихнуть или куртку продырявить ненароком...

Да, гуманизм мне чужд. Я уже продала человечество, больше терять нечего.

— Верни! — жалобно простонала я, — Если я не донесу все это до казармы в целости и сохранности, они найдут меня! И семью мою найдут...

Получилось, пожалуй, чересчур мелодраматично. Но типус уже держал куртку так, будто она жгла ему руки. И смотрел с глубоким смущением.

— А как найдут? — тем не менее до конца он не проникся. Ну что за народ пошел, а? Грубый и недоверчивый.

— По личному номеру, — разъяснила я элементарную вещь. Меня уже несколько раз так ловили на разные общественные работы, — И зверски расстреляют. Или еще хуже, превратят в монстра...

Конструктивный тон всегда удавался мне лучше, ибо паренек уже заталкивал куртку обратно.

— Хотя я и так умру. Потому что надорвусь, — перешла я на толстые намеки, и виноватый парень молча сгреб мешок в кучу. Жаль, первый, с формой, он полегче будет...

И мы пошли к казармам. Этакое неприветливое барачное здание за стеной с колючей проволокой. Красный кирпич, елки — что-то государственное было, не иначе.

Я побарабанила пальцами в окошко на КПП. Парень свалил мешки у стенки и отошел в сторону, но совсем уходить не спешил. Ждал, видимо.

Окошко открылось.

— Меня зовут Виктория. Серж должен был позвонить на мой счет, — скороговоркой выдала я туда. Ствол автомата исчез, а металлическая панель ворот благополучно поползла в сторону.

— Ну проходи, Виктория. Жить здесь будешь, значит?

Напоследок я перехватила взгляд своего спутника. Непередаваемая смесь недоумения и оскорбленности в лучших чувствах.

— Н-да, — непонятно выразился дежурный, чей голос из-под противогаза звучал весьма и весьма невнятно. И, после паузы: — Комнату тебе показать, что ли?

— Какую комнату? — не поняла я. По старым фильмам про американскую армию понятие «казарма» у меня стойко ассоциировалось с мрачным бараком и деревянным нарами... или это уже из книжек про лагеря?

-Твою, — доходчиво объяснил мужик, — А ты о чем подумала?

— О казармах, — честно призналась я, — А пост оставлять... ничего?

— Ничего, — на поясе у него, как оказалось, висела рация: — Прием! Стёп, смени меня ненадолго.

— Будь спок, — лениво отозвались оттуда.

— Донести поможете? — что-то говорило мне, что этот тип никаких намеков просто не заметит. Мужик задумчиво посмотрел на мешок, на меня — и решил не спорить.

Комната оказалась куда светлее, хоть и теснее моей бывшей, а скудностью меблировки напоминала монашескую келью. Черт, за вещами ведь уже не вернуться — ну да не очень-то и хотелось. И так неплохо.

И воздух был чистым. И на подоконнике рос фикус. В горшке. А на потолке висела лампочка, и я сразу, как наглая квартирная хозяйка, щелкнула выключателем. Лампочка загорелась.

— А это что за дверь? — проверила я свое последнее наблюдение.

— Сортир, — отозвался мужик лаконично, — А что, к другим удобствам привыкла?..

— С ванной? И водой? — дотошно продолжила допрос я, не обращая на последнее замечание внимания.

— Ну да, а что?

Расплакаться можно.

— Неплохо живут предатели человечества... — честно выдала я свой вывод и только по прошествии нескольких секунд поняла, что сказала: — Ой.

— «Ой»! — передразнил ГОшник. Кажись, он совершенно не обиделся, — ну да ты здесь первый день... Знай, дочка: у любого преступника есть для себя оправдание. Он знает, почему не мог поступить иначе и почему поступил даже правильно...

Я пожала плечами и неопределенно хмыкнула. У них тут что, у всех склонность к философским размышлениям в свободное время?..

Хотя ранее я не задумывалась, как воспринимают себя сами гнусные предатели. Ничего, узнаю.

— Посмотрим, папаша. Скажите, в этом санатории еще и кормят?

— Милиция! Не двигаться!

Дьявольски несвоевременно. Где я мог проколоться?..

Однако обещанной милиции не было, а была замершая в дверях девушка в светлой летней форме. На щеках горел лихорадочный румянец от быстрого бега, из-под съехавшей пилотки выбивались короткие темные пряди...

В вытянутых руках подрагивал Макаров, направленный мне в живот. Трясется, отметил я. Это она правильно.

— Пошевелишься — буду стрелять...

Я так и застыл вполоборота к ней. Меня же заверили, что помех не будет. Тогда что это, личная инициатива? Итак, есть два варианта: или скоро сюда приедут меня задерживать...

— Не шевелюсь, — миролюбиво отозвался я и вежливо улыбнулся. Она нервно облизнула губы и стала бояться еще сильнее.

...или подкрепления девушка не дождется. Осторожнее, парень. Или тебе жить надоело? Испугается как следует — выстрелит, а этого нам пока не надо.

Полицейская осторожно двинулась вдоль стены, обходя меня сбоку.

— Девушка, а чего вы ко мне подкрадываетесь? — вопрос я задал с доброжелательным интересом, плавно поворачиваясь следом. Рука с пистолетом, кстати, расслабленно висела вдоль тела, — Осторожно, споткнетесь.

Зрачки девушки метнулись в сторону (неплохо их теперь учат, молодец) и она отчетливо побледнела, обнаружив клиента. Сжала губы в белую линию и крепче вцепилась в оружие.

Совсем молоденькая. Иначе бы уже стреляла, с первого взгляда осознав, что спокойный, как удав, мужчина в деловом костюме над свежим трупом куда опаснее какого-нибудь растерянного ревнивого мужа. Который, как в себя придет, сам заявится с повинной.

Так у меня есть время или нет? Не важно. Задание успешно выполнено, можно идти. Осталось придумать, как.

— Положи оружие на землю! — потребовала девушка, смирившись с провалом обходного маневра. Этот пункт я знал, как и всю программу задержания. Внутри приятным теплом поднимался адреналин — я собирался сопротивляться при аресте.

— А что мне будет за добровольное сотрудничество? — поинтересовался я, отвлекая внимание. Кивнул, демонстрируя полную готовность к оному, присел на корточки, не теряя зрительного контакта, вытянул руку, словно собираясь оставить пистолет на пушистом ковре... И деловито спросил: — У тебя сердце слева?

— Что?.. — непонимающе распахнулись глаза, я предположил, что знаю ответ — и резко качнулся вбок, спуская курок.

Грохот, предплечье рвануло болью, отбрасывая меня назад. Успела таки... Красивого переката не получилось, но на ноги я поднялся быстро, опираясь на стол недавней жертвы. Скривившись, закатал рукав. Да, неприятно и на редкость жалко костюм. Но далеко не смертельно, и вообще — пуля прошла по коже, мышцы даже не задело. Вот что бы я делал, если бы случайный выстрел лишил меня одновременно руки, работы и средств к существованию?

Девчонке повезло меньше — она сползала по стене, оставляя на обоях алый след.

Второй труп был мне совершенно не нужен, тем более в форме. Такого милиция не прощает и больше со мной сотрудничать не будут ни за какие деньги. Я с тихим шипением полез в карман за мобильником левой рукой.

— Алло, скорая?.. — я опустился рядом с раненой на колени и подтянул свой дипломат. С некоторых пор ношу с собой аптечку, хотя доселе она ни разу не пригодилась. Мне, по крайней мере. Разговаривая, делал все необходимое, чтобы девушка дожила до прибытия нашей неторопливой службы спасения, подумал даже дождаться этого прибытия на месте, но решил настолько не наглеть. Закончив, снял пропитавшиеся кровью перчатки, — Только попробуй сдохнуть.

И ушел через служебный выход — планировку здания я знал наизусть. За приездом скорой наблюдал уже из окна соседнего дома. Надо будет чуть позже наведаться в больницу и узнать, что она забыла на моем месте преступления.

Кличка — довольно вульгарное слово, предпочитаю определение «псевдоним». Так вот, в определенных кругах меня называют Удавом. Как раз за спокойствие. Приятно познакомиться.

Прошло две недели. Наступала осень, желтели листья. Я получил свой заработок и наслаждался бездельем, временами пролистывая газеты и справляясь о здоровье полицейской. Та медленно, но верно шла на поправку, покинув реанимацию на третий день: выстрелом, не задевшим легкие, я по праву гордился. Состояние было слишком нестабильно для перевозки в больницу для сотрудников, и девушку оставили выздоравливать в гражданской. Газеты молчали.

Я решил, что пора бы наведаться в гости.

Терпеть не могу больницы. От них за километр веет либо страшной грязью, либо пугающей безнадежностью. Еще не понять, что хуже, а эта относилась к последним.

Я пришел утром, в начале рабочего дня, чтобы не столкнуться ни с кем из родственников. Охраннику на входе хватило пары фраз о хворой племяннице и полтинника «на чай». Все больницы одинаковы — или просто люди похожи?

Белоснежный коридор с табличками личных кабинетов, за ним — обшарпанная прокуренная лестница. Обычный коридор, менее чистый. Искомая палата — небольшая, с двумя кроватями, свободной и занятой.

Услышав противный дверной скрип, девушка отложила книгу и приподнялась на локте: еще более бледная, чем мне запомнилось, она похудела до ввалившихся щек.

— Здравствуйте, — не столько сказал, сколько пожелал я и направился к прикроватному стулу. Девушка подавилась ответным приветствием и теперь смотрела на меня — живые глаза на странно застывшем лице. Узнала.

— Только кричать не надо, — попросил я, присаживаясь и снимая куртку. Совет был воспринят, но неправильно: она вдохнула, набирая в грудь воздух. Я запечатал ей рот ладонью, одновременно перехватывая руки. Особого труда это не составило: девушка была слаба, как новорожденный котенок, — Волноваться не стоит. Вырываться тоже: а ну как у тебя рана откроется...

Попытки вырвать руки медленно сходили на нет. Дыхание становилось медленнее, что я счел признаком успокоения. Но ладонь убирать не спешил.

— Я тебя не убивать пришел, между прочим, — угадал, темные брови взлетели вверх: а зачем, мол? — Поговорить хотелось бы. Шум поднимать все равно бесполезно... Если согласна, кивни. Хорошо.

Я наконец отпустил ее и откинулся на спинку стула.

— Убийца! — выдохнула девушка и сердито уставилась на меня.

— Наемный убийца, — педантично поправил я.

А в чем разница? Убийца — это душегуб, человек, которым движут некие сильные чувства, мрачные силы... а наемный убийца — это спокойствие. Холодное, расчетливое преступление ради денег. Ничего личного, как в кино.

...еще не понять, что хуже.

— Что тебе нужно? — оборвала она затянувшуюся паузу.

— Почему так невежливо? Разве то, что из тебя не так давно вытащили мою пулю — причина для такой горячей неприязни? — я вел себя странно и понимал это. Что делать, всегда любил поговорить с бывшими коллегами. — Для начала давай познакомимся. Как тебя зовут?

Ее имя я узнал раньше, но надо же было с чего-то начинать разговор.

Когда-то меня этому учили. И называлось это — психологический контакт с преступником.

— Галина, — буркнула она, — А ваш... твое?

Не Удавом же представляться.

— Виктор. Рад знакомству.

Галина нахмурилась, давая понять, что в этом чувстве я одинок.

— Так о чем вы хотели поговорить? — оборвала она возникшую тишину

— О том, как ты оказалась в том кабинете. Никого из ваших в том районе не должно было быть еще минимум час, — прозвучало как обвинение. Я понял, что неправильно построил фразу, вообще начал неправильно и неизвестно, что теперь будет — девушка смотрела сквозь меня. Потрясенно. Будто услышала что-то новое и очень плохое, — Что такое? Эй!

— Они знали, значит? — полуутвердительно произнесла она и закусила губу.

Терпеть не могу плачущих женщин. Совершенно не представляю, что с ними делать.

— Естественно, знали, — растеряно и оттого раздраженно ответил я.

И тут она все же расплакалась: дрогнул подбородок, искривились губы, девушка резко спрятала лицо в ладонях, а я смотрел на это и чувствовал себя последней сволочью.

— Они знали!.. И он знал, он же приходил и помощи просил, а ему сказали... они ему сказали, что это все... — слова рвались наружу, как гной из вскрывшегося нарыва, — Равнодушно так! Они все знали!.. А он за жизнь свою боялся, деньги предлагал, а ему сказали, что это... взятка должностным ли-ицам...

Надо сказать заказчику пару ласковых, подумал я. Мне очень хотелось свалить непонятную, но четко ощущаемую вину на заказчика.

— Ну-ну... — неуверенно произнес я и похлопал ее по плечу. Девушка резко отвернулась к стене.

— Кому он был нужен?.. Простой администратор. У него семья, он говорил... И когда уходил, оглядывался... смотрел на всех так, будто предали его... продали. Да, продали!.. А потом еще сигнализация эта, кнопка безопасности... я связь пошла проверить. А она не работает. Отключена.

Дальше я, в принципе, мог и сам додумать. А чувство громадной несправедливости происходящего мне было знакомо. Но это было еще не все.

— А они сказали, что это всего лишь поломка! Ничего серьезного, не наряд же высылать — но мне сходить и проверить... Знали-и!..

Всхлип. Гады у них в отделении все-таки. И не объяснили, что все договорено и оплачено, и сами теперь прикрыты — сразу проверку выслали... и девчонка с ее детской принципиальностью им, наверное, давно глаза мозолит. Будь там стрелок похуже с везением поменьше — симпатичная Галина бы не в больнице сейчас лежала. Но об этом ей лучше сейчас не знать: слишком сильно разочаруется в жизни.

Ольхо добавил 11-09-2006 в 18:22:10:

— Ну, знали. Семья, и что? Администратор этот был далеко не безгрешен. Брал взятки немалых размеров, присваивал средства, выделяемые на детские сады...

— Какие детские сады?.. — хрупкие плечи перестали вздрагивать. Мне удалось ее отвлечь.

— Ну, не сады, ремонт дорог. Не суть важно, — отмахнулся я, — Были бы детские дома — тоже бы присваивал.

— И вы его, значит, убили, чтобы больше не присваивал? — обернулась, размазывая по щеке слезы. Серые глаза вспыхнули праведным гневом. — Хорошее дело, значит?

— Я его убил, потому что он мешал брать взятки другим людям. А еще знал много лишнего и немало за это требовал, — признал я. — А в целом — потому что мне за это заплатили.

— Тогда вы ничем не лучше этого администратора!

— Ну да. Не лучше.

— Все? Или вам еще что-нибудь интересно? — отрезала Галина, со второй попытки садясь на кровати. Я мягко уложил ее обратно.

— Не беспокойтесь, я же сказал, что не убивать вас пришел из-за того, что вы мое лицо видели...

— Мало ли что вы сказали. Вам же какая-то информация была нужна, хотя вряд ли я сказала что-то ценное.

А она права. Из этого обмена фраз мы вынесли следующее: Галина вспомнила, что я ее не убил, хотя мог, а я — что пришел с эгоистичной целью узнать, пытались ли меня подставить. Узнал.

— Нет, больше ничего, — я медленно поднялся. Выложил на тумбочку коробку конфет, которые она навряд ли рискнет попробовать, — Простите за беспокойство.

И вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Ну вот, довел девушку до слез, сам идешь пасмурный и угрюмый, будто не в того попал. Убийца.

Я не размышлял над вопросом, тварь ли я дрожащая, просто убивал за деньги. Нет более страшного циника, чем разочаровавшийся идеалист. Я мог бы сказать, что очищаю мир от всякой швали на свой лад, но не скажу, поскольку работаю на другую шваль, а единицы таких вот Галин гибнут, прикрывая такую шваль, как этот администратор, и подставляясь под пули такой швали, как я.

...Да что такое? Лейтенант Виктор, молчать! Вам слова не давали.

Дверь вздрогнула и тяжело подалась вперед. Галина боком проскользнула в образовавшуюся щель, щурясь от яркого солнца. С отвычки, да после больничного полумрака... Я поднялся со скамейки и шагнул навстречу.

— Вы?.. Что, передумали? — спросила девушка без тени удивления, и мне стало ясно — чего-то подобного она ждала.

— Галя, что вы все о работе? — ненатурально возмутился я и протянул ей астры. Десятка два, не меньше. Галина с удивлением посмотрела на меня, но отказываться не стала, как и от предложенной помощи. Я перекинул через плечо ремень ее сумки с вещами и мы чинно, под руку, двинулись к воротам по длинной аллее. Под ногами шуршали палые листья.

— Хотел узнать, чем вы собираетесь заниматься дальше, — сказал я. Теперь мы снова были на «вы», как дальние родственники. Я был уже не в костюме, а под «своего парня», в черной куртке и джинсах. Она — в той же форме.

— Все тем же, — она упрямо вздернула подбородок. Это было Решением.

— Милиция? — уточнил я недоверчиво.

— Да, милиция. Что в этом странного?

— Даже после этого? Как я понял, вас не особенно любит начальство...

Собственно, мне хотелось ее все же предупредить. Или еще чего хотелось — порой я сам себя не понимаю.

— А что было? Меня подставили, вы про это хотите сказать? — отозвалась Галина с неожиданным равнодушием. Дескать, мелочь какая. Мои брови непроизвольно поползли вверх, — Это не то, что может сильно расстроить.

— Почему? — задал я самый банальный вопрос. И добавил: — А что тогда может?

— То, например, как спокойно вы совершили убийство. Никто не подумал вам помешать.

— А вы?

— Я не в счет... — она остановилась и неуверенно покосилась на сумку, перевела взгляд на цветы: — Зачем вам все это?

— Просто так. И в то же время — очень важно, поверьте... — пожал плечами я. — Так вы не ответили на первый вопрос.

Просто в собранном, спокойном Удаве поднимал голову лейтенант Виктор. Который ушел из органов после истории немногим паршивее этой.

Она поверила. Мы дошли до ворот — и плавно повернули обратно.

— Как бы сформулировать... — между бровей Галины залегла глубокая складка, — Это вполне обоснованно. На их месте я бы относилась к себе не лучше.

— Вы им мешаете? — уточнил я.

— По мере сил. Есть же и взятки, поднятие статистики раскрытий методами, которые желтая пресса так любит, физическая сила для признаний... — девочка, кому ты это рассказываешь? — И наше отделение далеко не худшее. Просто убийств раньше не было, — она ненадолго замолчала. И неожиданно яростно продолжила: — И нужно, чтобы не было! Ничего этого. Не говорить о том, что происходить что-то неправильное, а менять — своими силами, своим примером, на своем примере...

— Думаете, за вами придут другие? — я приподнял бровь. Знакомая философия. Курсант Виктор тоже хотел изменить мир — и что из этого вышло?

— Придут, не придут, зато меня не будет мучить совесть за бездействие.

— А инстинкт самосохранения не мучает?

— Меньше, — отозвалась Галина серьезно. И я понял, что действительно меньше.

Мы снова были у ворот. Я донес сумку до автобусной остановки и аккуратно поставил на землю.

— Было приятно поговорить, спасибо.

— Не за что. Еще увидимся? — предположила она.

— Навряд ли, — я покачал головой, — в следующий раз вы меня точно арестуете.

— Это непременно, — Галина кивнула, — Я вас не убедила?

Так вот чем мы занимались все это время.

— Сложно сказать... — я сухо усмехнулся, — Лет бы на пять раньше... Счастливо!

Я вскинул руку к виску в воинском приветствии, развернулся и ушел. Представляя, как лейтенант милиции Галина смотрит вслед киллеру, который хотел странного.

Делай то, что у меня в свое время не вышло. Придут другие. Удачи.

Сначала я полила фикус. Потом часа полтора наслаждалась тем, что в ванной есть вода. Более того, она теплая. И холодная. Вы не представляете, сколько минут подряд можно с идиотской улыбкой крутить в разные стороны кран...

Потом я распаковала мешки в поисках полотенца, решив заодно посмотреть, что за форму мне выдавали по принципу: «Примерь, сойдет, это можешь не мерить, все равно нет размера меньше, куртку тоже, а эти, гм, предметы туалета тебе вообще не полагаются...»

Проверила и впала в глубокий ступор. Серж говорил, что мне завтра в патруль. Граждане будут толпами собираться посмотреть на этакое чучело; в городе ведь осталось так мало развлечений... Люди будут выглядывать из окон, показывать пальцем и откровенно ржать, и даже зловещая репутация ГО мне не поможет. А я в этой толстой и тяжелой куртке до колена, в которую поместится еще минимум двое таких Вик, буду, придерживая сползающие рукава, пытаться понять, как отключить у этой тяжелой железки предохранитель. А потом во мне пробудится совесть и я не смогу открыть огонь по людям. И меня выгонят из Гражданской Обороны за дискредитацию власти и служебное несоответствие. По моральному облику.

Ужаснувшись представленной картине, я пошла искать людей — ну или, на худой конец, кухню. Прошла один этаж, дергая за все дверные ручки. Обнаружила две необитаемых открытых комнаты и общественный сортир, по видимости — мужской.

Впервые за этот интересный день мне стало грустно и одиноко. Дядю Гришу найти, что ли?.. До моего появления он где-то и с кем-то пил, скорбя о судьбе человечества, и, видимо, сейчас продолжал это глубокомысленное занятие. Осталось найти искомое место, попутно продолжая исследовать здание.

Часа через два ребята вернулись с дежурства. Серж, видимо, пришел в себя и осознал, что не просто принял какую-то сомнительную девицу на службу, но и отправил ее через город с двумя мешками казенного обмундирования. Капитан решил выяснить, что же из этого вышло — и рабочий день закончился преждевременно.

А на входе их ждала я, демонстративно кутающаяся в куртку. Выглядела я устрашающе: кислородная маска скорее умаляла эффект, нежели дополняла его...

(маска мне, кстати, нравилась. Дышать с непривычки было туговато, зато не хотелось при каждом вдохе выкашлять эту дрянь обратно)

Итак, время — изрядно за полночь. Теплый электрический свет с отвычки режет уставшие глаза, но я с маниакальным упорством раз за разом втыкаю иголку в натуральную кожу.

— ...а в Сити-08 повстанцы уничтожили промышленный объект врага, отважно пробившись через три кордона охраны. Герои? — Сержу ночные бдения, похоже, неудобств не доставляли. Он занимался тем же неблагодарным делом.

Я хмыкнула и неопределенно пожала плечами. Кэп говорил много интересного, но как бы для себя, в воздух, а меня проблемы повстанцев заботили еще меньше, чем обычно.

— Теперь еще три города голодают, ибо на объекте бесчеловечные пришельцы заставляли людей производить пищу. Понимаешь, о чем я?..

Обращение едва ли застало меня врасплох.

— О том, что человечество должно двигаться к гибели организованно? — предположила я, перекусывая нитку. Страшно вредно для эмали зубов, говорят. — Ибо это более гуманно?

— Что-то вроде того, — Серж невесело улыбнулся, — Да, нас уничтожают пришельцы. Медленно и организованно, точно подмечено.

— А почему мы послушно движемся к гибели?.. — вспомнила я гордый лозунг родительских пропагандистов и, широко зевнув, воспроизвела.

— Потому что основному слою людей плевать, кто куда движется. Они не хотят сжигать себя в яростной вспышке протеста, — похоже, он тоже видел эти плакаты. И спорил (если это спор), в отличие от меня, всерьез. — Они хотят, чтобы было что есть и где спать. Мы, например. Мы готовы вести человечество к гибели, если за это нас будут кормить немного лучше, чем основную массу.

— Кэп, вы действительно так думаете? — заинтересовалась я. И из ярого спорщика капитан невообразимо быстро стал просто усталым человеком. Который навряд ли вообще в эту ночь ляжет спать.

— Иногда бывает.

— Нет, а повстанцы всякие? Они же сопротивляются... — прозвучало неубедительно на редкость. Я отложила куртку в сторону (нужен был только повод!) и собиралась теперь разубеждать Сержа в том, что человечество сплошь состоит из эгоистичных ограниченных сволочей.

— Сопротивляются... — передразнил Серж. Я уже и сама поняла ,какую глупость сказала, но было поздно, — Все, кто сопротивлялись, были положены во время Семичасовой. И это, заметь, ни к чему не привело. А эти на большее, чем фабрика продовольствия, не способны. Говорят, у них там есть свои лаборатории, наука на технологиях Альянса... но навряд ли они успеют. Чего вздыхаешь?

— Грустно...

— Шей давай.

Некоторое время мы работали в молчании. Потом мне вспомнился еще один интересный вопрос.

— Кэп, а Михаил правда повстанец?
— Правда. Более того, он внедрен к нам, дабы узнавать наши подлые планы для местной ячейки сопротивления.

Миша произвел на меня неизгладимое впечатление.

С час он сидел с нами, помогая в работе умными советами. Потом к нему прилетел сканер.

Что есть сканер? Всевидящее око ненавистных инопланетных захватчиков. И вот сканер неуверенно завис у окна, закрывая дневной свет.

— Сейчас-сейчас... — Миша торопливо возился с щеколдой.
— Стой!.. — не успела, он уже распахнул окно, впуская в мою комнату мерзкий воздух с улицы. Сканер влетел внутрь и тяжело приземлился на стол, царапая полировку.
— Что с тобой, маленький?.. — тогда я еще думала, что Миша разговаривает с техникой на потеху публике. Чуть позже я поймала его на этом занятии в мастерской, незаметно подкравшись со спины, — Опять камнями, похоже... И прямо по линзам, снайпера хреновы...

Он щелкнул каким-то неприметным рычажком — и лампочки сканера угасли.

— Мне надо в лабораторию. Труба зовет, — вздохнул он и скрылся, унося сканер под мышкой. Я только офигело смотрела вслед.
— И вы его терпите?
— А чем повстанцы не люди? — вздохнул Серж философски, — Нам эта ячейка пока что поперек горла не вставала.

[Брошен в 2007]