Хриплый шепот Микаэля похож на шорох волн предштормового ночного моря, шумящего всего в нескольких сотнях метрах от нас. Такой же резкий, повелительный и, в тоже время, просящий уступить, покориться, не думать больше ни о чем. Микаэль не очень уверенный в себе партнёр и не включает свет. Его постель в темноте похожа на берег Кипра. Та же размытая песочная белизна. Южные сумерки так кратковременны. Еще пару часов назад за окном не горели уличные фонари. Все, что они, зажженные, могут теперь - прорезать темноту лишь на пару метров вокруг себя. Тело Микаэля теряется в пространстве естественной бронзой, мое на его фоне выделяется уже не молочной, но европейской белизной.

- Ты красивый… сексуальный…

Отступать некуда, думать невозможно: он уже во мне, и я привыкаю. Не очень сильная, но неприятно-режущая боль от его вторжения проходит, оставляя место обоюдному желанию, остающемуся на его коже лишь ощущением от капель моей проступившей смазки на плоти, зажатой его животом. Он также чувствует ее, я вижу это по участившейся пульсации вен на шее, по биению жилки на виске, по тому, как он вдруг зажимает до мгновенных от всей пятерни красных синяков мое заведенное за голову запястье.

- Хочешь… хочешь… меня, Микаэль?

Я не могу сказать ему того же, что говорил бы русскому любовнику. Дело не в сленге, который он вполне может знать. «Трахнуть» звучит сейчас также неуместно, как шерстяной свитер и тяжелые ботинки, в которых я прилетел на Кипр. Я хочу испытать давно забытое чувство не желания, но влюбленности в тело. Никто из опытных одноразовых партнеров не может имитировать это, хотя и способен подарить плоти самые изысканные удовольствия.
Легко киваю ему, тянусь полуоткрытыми губами к его губам, посасываю языком его язык, и теперь сам одним толчком насаживаюсь на его плоть до конца. Всхлип - вскрик. Его или мой? Разве это так важно. Кусаю, снова дразню мягкие, уже потерявшие четкий от поцелуев контур, раскрасневшиеся губы.

- Говори… говори со мной по-русски, - выдыхает он мне в лицо на турецком, прикрывая глаза. Теперь их острый восхищенный блеск становится матово-смазанным в уже скором получении необходимой разрядки. Микаэль снова постанывает мне в губы, когда наши соски соприкасаются, взрыкивает, когда я с силой провожу пальцами с чуть отросшими и затвердевшими от морской воды ногтями по его спине, оставляя царапины, сжимаю до синяков в отместку зубами плечи, толкаю пятками на себя его упругие ягодицы.

- Я хочу тебя, Микаэль…Быстрее…

Уже скоро никакие слова не будут вообще нужны, но сейчас его заводит мой русский, а меня его восточный. Расслабляюсь, опадаю в его руках, на миг теряя нить реальности, и позволяю ему мгновенно войти так глубоко, как он сам хочет.
Моя плоть упирается в его напряженный, сейчас почти каменный от усилий живот, скользит, трется об него, все больше набухая.
Одним движением переношу ноги Микаэлю на плечи. Так будет удобнее ему и мне. Микаэль ускоряет толчки. Что-то еще бросает сквозь сжатые зубы на родном языке (кажется, это «псих, ненормальный» или, может быть, «любимый»?), старясь одновременно сдерживаться и не терять темп. Он всеми силами пытается показать мне, какой он хороший и опытный любовник. Шлепки его бедер о мои ягодицы теперь заглушают для нас шум местной дискотеки на первом этаже. Но сейчас он думает о том, чтобы мне было хорошо здесь и сейчас, и это важнее для меня, чем любые изощренные любовные ласки.

Теперь его спина, руки, плечи мокрые от пота. Микаэль начинает подрагивать от напряжения и близости финала. Несмотря на ночь, комната все не может остыть от ненасытного, жгучего солнца, встающего здесь в пять утра и светящего почти 340 дней в году. Наши тела излучают весь полуденный зной и жар, которое оно дарит всем, не раздумывая о цвете кожи, национальности или языке.

Я тоже уже скоро… И не первый раз, он уже был. Анальный секс почти всегда позволяет пассивному партнеру расслабиться раньше активного... Но теперь это будет по-другому. Микаэль сам увидит результаты своих стараний. Пальцы на моих ногах начинает сводить судорогой. Снова впиваюсь в его губы поцелуем, уже сам проникаю ему в глотку до рези в глазах, позволяя ему двигаться, как он хочет.
Еще один толчок.
Еще.
Выдыхаю. Я тоже больше не могу. Слишком длинный марафон. Еще с пляжа. Микаэль падает на меня, придавливая всей юношеской тяжестью. Выплескиваюсь на него. Он тяжело дышит, формулируя самый главный вопрос. Интересно, как он будет звучать в итоге.

- Маму звали Пенелопа. Она родилась на Кипре, как и мой отец. Потом они поехали учиться на физиков в Россию и встретились. Мама говорит, у нее были серьезные проблемы из-за краткого имени в России. Ты третий мужчина, с которым у меня был секс.

Захожусь в немом приступе гогота. Микаэль глубоко оскорблен и обижен.

- Все было плохо?

Вытираю слезы с глаз. «Попа». Будь я проклят, если мать Микаэля в России звали сокращенно по-другому.

- Нет, что у тебя есть выпить?