Твоими бы устами…

Трактирщик смачно сплюнул в пивную кружку и принялся начищать тусклый металл, хмуро оглядывая посетителей. В таверне "Пик Ветров" в любое время года было немноголюдно: от торговых путей Данстар находился в стороне, и срезать путь до Солитьюда через данстарские болота предпочитали только контрабандисты, воры, и просто идиоты. Помимо редких дураков, завсегда захаживали только жители городка, да ещё подозрительные личности, жившие за зловещей дверью на северном берегу. Поговаривали, что эта разношерстная компания – и есть то самое Тёмное Братство, но Торинг давно уже знал их всех в лицо, никаких проблем они не доставляли, да и если подумать, с кучей ассасинов под боком даже как–то спокойней жилось. А вдруг разбойники на городок нападут?

Снова раздался тонкий, блеющий голосок, и ещё один посетитель, закоренелый забулдыга Конунг, поморщился и выскочил за дверь. С тех пор, как девчонка–бард, уже несколько лет работавшая в таверне, сбежала с каким–то сероглазым молодчиком–изгоем бандитского вида, а в "Пик Ветров" приехала выпускница Коллегии Бардов, данмерка по имени Нариль, дела у Торинга шли совсем плохо. Девчонка очень любила петь, но… Трактирщик не без основания полагал, что темнокожую красноглазую эльфийку просто напросто из Коллегии вытурили подальше. Медведь не просто наступил на длинные эльфийские ушки, он очень долго и упорно по ним прыгал. Однако девчушка искренне считала, что обладает прекрасным голосом, и выводила рулады с утра до вечера, даже не беря за это платы. Впрочем, заказывали песни у Нариль всего несколько раз, да и то глупцы, впервые зашедшие в таверну, или счастливчики, ещё не успевшие услышать голос данмерки. Помнится, желтоглазая нордка, одна из подозрительных личностей с северного берега, заслышав песню о Довакине, поперхнулась сладким мёдом и заплевала весь стол, а заодно и своего рыжего спутника в шутовском колпаке.

И ведь не выгонишь – жалко, куда данмерка в Скайриме пойдет и кем работать будет? Пропадет только так. Торинг каждый день молил богов послать в "Пик Ветров" ещё одного молодчика–изгоя, но пока что на вполне симпатичную певичку с отвратным голоском охочих не наблюдалось. Да и ладно бы девчонка только пела, она же ещё и сама песни сочиняла!

– Торинг, Торинг! – Нариль возбужденно подпрыгивает на месте, словно маленькая девочка, и тычет трактирщику в нос огрызком замасленной бумажки. – Я снова песню написала! Хочешь послушать?!

Торинг запинается, стесняясь сказать, куда именно Нариль лучше пойти со своей бумажкой, и данмерка принимает молчание за согласие. Она влезает на лавку, откашливается, и заводит высоким голосом:

Там, где Высокий Хротгар на Глотке мира,
Драконий крик срывает с ветвей снег.
И Седобородые вопят во время пира,
С Драконом соревнуясь целый век.

Нариль гордо выпрямляется, будто прочла целую балладу, и нетерпеливо спрашивает:

– Ну, как тебе? Это пока что первый куплет. Что скажешь?

Торинг только вздыхает, выдавливая:

– Ну, Нариль, в общем–то не худо, да…Только какие на Хротгаре ветви? Да и что за пир? Думаешь, Седобородые там только и делают, что мёд пьют?

Данмерка задумывается, хватает бумажку и бежит к столу, доставая из кармана перо. Трактирщик молится, чтобы работа над песней затянулась до ночи – хотя бы посетители не разбегутся от данмерских воплей.

***

Торинг хотел сначала выгнать из таверны полосатого каджита – все ведь знают, что от них хорошего не жди, одно ворьё мохнатое. Однако когда кошак распушил хвост и двинулся в сторону Нариль, трактирщик готов был пожертвовать храму Мары сотню септимов, лишь бы Нариль соблазнилась плешивым каджитом и убежала с ним.

Поначалу гордая данмерка отворачивалась от него, задирая нос, но чем–то котяра сумел заинтересовать девчонку, и через час они уже сидели в обнимку, попивая мёд и хихикая.
Спать Торинг ложился как никогда счастливый и обнадеженный.

Целый день парочка провела в снятой каджитом комнате. Торинг радовался, потирал руки, и раздавал посетителям вторую кружку мёда за полцены, отчего народу в таверне набилось как лосося в бочку. А вечером Нариль и полосатый кошак наконец–то вышли наружу. Нариль, счастливая донельзя, влезла на стол и попросила тишины.

«Наверное, прощаться с посетителями будет» – обрадовался трактирщик и на радостях лихо шмякнул об пол жестяной кружкой.

– Друзья! – данмерка лучилась от счастья, а каджит даже мурлыкал. – Сейчас я хочу вас кое–чем порадовать! – они с котом переглянулись, прыснули со смеху, и запели хором:

На Высоком Хротгаре жил один герой,

Седобородым звался, но был он не седой.

Однажды, рано утром, вышел на крыльцо,

И почесать решил он левое яйцо.

Рука его наткнулась на твердую фигню,

Яйца на месте нету – упёрли поутру,

Две двемерские сферы на самом дорогом.

– Да лучше б соблазнились вы золотым кольцом!

Ах, что же за злодеи украли всё добро?!

Какие же мерзавцы! Отдайте мне яйцо!

– Папаша, не волнуйся, – раздался громкий вой,

– Я Довакин зовусь, и я теперь герой.

Мне ведомы все тайны, и я трындец, как крут,

Злодея–яйцехвата фалмером зовут.

Сегодня на рассвете он вылез из руин,

На двемерские сферы выменивал синиц.

Хотел бедняга–фалмер курятник завести,

Но я, герой Скайрима, попутно объяснил:

Синица–то не птица, а так, одна фигня.

На завтраки яиц не будет ни хрена.

Расстроился он жутко, и горестно взмолил:

– Ну, подскажи мне, друже, где яйца раздобыть!

Я сильно был на взводе, вчера в таверне пил…

Ну, шутканул немного…Но кто ж его просил

Всё принимать на веру? Кто ж знал, что он дебил?..


***

Каджит и не думал забирать данмерку ни в Эльсвейр, ни даже просто в другой город. Вместо этого кошак поселился в комнате Нариль. Единственное, что радовало Торинга – пьяные посетители подобное «творчество» данмерско–каджитского дуэта принимали на ура, и прощали девчонке блеянье и визг.
Торинг смачно сплюнул в пивную кружку и принялся натирать тусклый металл, раздумывая о том, что скоро пора будет отходить от дел и спокойно доживать свой век дома, в покое, и, самое главное, в тишине.



Рана моей души.

Стрелы свистят над головами, разбиваясь о стену Мрачного замка и выбивая во все стороны каменную крошку. Стражник пытается закрыться щитом, но злодей–лучник стреляет мастерски. Острая боль пронзает всё тело, а вопль, вырвавшийся из горла, разрывает ночную тишину.

– Скорей, скорей! Держи его, Ингвар! – стражник кашляет, подбитым ястребом валясь в ближайшую канаву. – Я…Со мной всё будет хорошо…Иди…

Его напарник, молоденький парень, только месяц назад устроившийся на службу, подбегает к товарищу.

– Ты ранен?! О, великие Девять, да как же это?

– Ступай, надо поймать вора… Двести септимов награда… Иди…

Ингвар смахивает слезу и бьет себя кулаком в грудь:

– Торуг, ты был мне как отец. Я никогда не забуду тебя, друг! Я отомщу! – парень хватает меч и вприпрыжку скрывается за углом.

Старый Торуг кряхтит, пытаясь устроиться поудобней, чтобы не навредить простреленному колену ещё больше. От долгого ожидания он начинает дремать, с горечью осознавая, что дорога приключений, ведущая в дом Хильды Веселой для него закрыта навсегда. Куда ему, с простреленным–то коленом? Хильда баба ого–го какая затейная, а Торугу теперь только кулем на кровати и валяться. Лучше бы воришка–лучник прострелил ему башку, честное слово.


Одиночество в Йорвасскре.

Брина соскочила с лошади, ухватила корзину со связками свежайшего подкопченного лосося, и двинулась к городским воротам Вайтрана. Солнце уже встало, и надо было торопиться, иначе останется ярл без заказанной рыбки на завтрак, а ведь рыбаку Вардусу, отцу Брины, уже заплатили кругленькую сумму.

– Куда прешь?! – гаркнул стражник, да так громко, что девушка взвизгнула от страха.

– В Драконий предел. Из Рифтена я, рыбу доставляю.

– Рыбуууу? – истерично и горько протянул стражник, бешено сверкая глазами из прорезей шлема. – Кому нужна твоя рыба, девка?! Привези лучше сонного корня!

– Но я ж не алхимик… – Брина растерялась, – это вам не ко мне надо. Пропустите в город? А то ведь ярл ждет...

Стражник страшно расхохотался и распахнул ворота:

– Валяй!

Девушка решила не обращать внимания на странное поведение стражника, однако, жители города показались ей не совсем такими, как обычно. Было у них у всех что–то общее. Какой–то затравленный, болезненный взгляд, да и синяки под глазами. Может, что–то случилось? Эпидемия костоломной лихорадки?

В Драконий предел Брина прошла незамеченной: вся стража вповалку спала у входных дверей. Ярл, такой же бледный и болезненный, как и остальные жители города, сидел на троне, грустно подперев ладонью щёку.

При появлении Брины никто даже не почесался. Девушка пыталась было объяснить, кто она и зачем пришла, и что неплохо бы рыбу отправить кухаркам, но на неё только шикнули, будто на нашкодившего щенка, и указали глазами на дверь. Ей ничего не оставалось, как пожать плечами и отправится домой.

***

– Фаркас! Эйла! – Вилкас пытался сдерживать слёзы, но у него это выходило из рук вон плохо,– Я умоляю, прекратите!

Но парочка продолжала сидеть в обнимку на крыше, грустно смотря в сторону городских ворот.

– Ты ничего не понимаешь, Вилкас, – процедила Эйла, даже не смотря в сторону Соратника. – Ни–че–го.

– Уйди, брат, – глухо откликнулся Фаркас, – ты не знаешь, что такое любовь.

– Как он был красив, – Эйла прикусила губу и закатила глаза, – эти чёрные волосы, мягкие, как шелк, они бежали сквозь пальцы, подобно воде.

– И глаза! Эйла, глаза как золото! А его фигура?! Видит Талос, я бы жизнь отдал, что бы ещё раз ухватить его за эту мягкую, упругую…

– Прекратите! – Вилкас в отчаянии схватил себя за волосы, выдрав приличный клок. – Вы просто с ума сошли! Вернется ваш Довакин, никуда не денется! Но вы же, идиота два, всему городу жить не даёте!

Парочка на стонущего внизу Вилкаса внимания не обращали, продолжая пребывать в сладких грёзах воспоминаний:

– Эйла, расскажи мне, что ты чувствовала, когда его руки сжали…?

– А ты, Фаркас, расскажи тоже, хорошо?

Вилкас закрыл уши руками, чтобы не слышать отвратительные похабные подробности.
Фаркас захлебывался в восторгах, Эйла ему вторила, и закончилось всё снова как обычно – они обнялись и громко, пронзительно завыли сильными вервольфскими голосами.

– Соратники! Да заткните вы свою собаку! – истеричный вопль раздался откуда–то со стороны рынка.

– Я не могу так больше жить! Я не сплю вторую неделю! – какой–то нервный стражник высунулся из окошка Драконьего предела, вылез на подоконник, и мешком свалился вниз.

Со всех концов города стали раздаваться стоны, ругань, и истеричные крики. Эйла и Фаркас выли уже семнадцать дней подряд.

Вилкас взял бутылку вина и отправился в Зал Мертвых: если жители не выдержат и решатся штурмовать Йорваскр в попытке заткнуть «собаку», он лучше пересидит всё это в тихом и спокойном месте, в компании драугров.