Лечим в Пределе.


– Ой, может, не надо? Может, обойдемся старыми способами? – Изгой–Вересковое сердце при виде инструментов для бальзамирования съежился и тихонько заскулил.

– Цыц! Ничего не помогает, сам же видишь.

– Тётушки, а может, мне ещё медвежьим пометом понатираться, а?

– Экий ты дурень! Чего им натираться, если даже вовнутрь не помогло!

Изгой моргнул, недоверчиво вытаращившись на ворожей:

– Подождите–ка. Что значит «вовнутрь»? Я ж не ел… я только натирался…

Одна из ворожей хрипло засмеялась, похлопав Изгоя по плечу:

– Да в прошлый раз же, когда приходил к нам да на рези в желудке жаловался. Забыл что ли?

– Но…Но… – Изгой вначале побледнел, а затем позеленел. – Вы же сказали, что это болтушка из овощей…

– Ну да. Овощи медведь пожрал, а потом мы этого медведя того, сами пожрали. Распотрошили его, и лекарство из кишков вынули. Оно так ещё более полезное, нежели после выхода наружу, и выглядит как болтушка, аппетитней. А медведь сам виноват – нечего на наши припасы зимние пасть разевать! Ну–ка, Шурна, дай–ка мне вон тот стальной кинжал. И бражки своей тоже, на можевелловых веточках которая. Тьфу, дура старая, да не кинжал смазывай, а мне налей! А то я чтой–то боюсь его резать.

– Ой, мамочки… – Изгой спрятал лицо в ладонях и судорожно засучил ногами по каменному алтарю.

Ворожеи при виде такого зрелища призадумались.

– Ренва, может, и этому тоже можевелловой бражки нальем? А то ещё обгадит от страха нам медицинские инстрỳменты, нехорошо выйдет.

– Ну… Отчего ж не налить. Ты только, того, не шибко много, а то нам самим не останется.

– О Великие Девять, – забубнил Изгой, трясясь, будто лист на ветру, – простите меня за все мои неправедные дела! Клянусь, вот всем, что есть, клянусь! Останусь жив – пойду в Храм Богов солитьюдский, буду алтари каждый день начищать, питаться одной капустой буду, обет безбрачия дам. Оленьи рога, что у дядюшки Мадонаха украл в двенадцать лет, обратно верну!

– Так, поцуент, молчать! Шурна, кинжал. Агась… О, вырубился? Ну и хорошо, нечего на операционном столе разговоры разговаривать. Вот он, родимый! Шурна, ты погляди, какая мерзость! Набух весь, отросток. Ну что, отрезаем?

– А что это такое, Ренва? Может, оно надобно ему?

– Тьфу, вишь, страшное какое? Режем, я говорю… ой, а это кто?

Ворожеи подняли взгляд и наткнулись на каджита в броне и рогатом шлеме.

– ФУС РО ДА!

– Караул! – завопили в один голос ворожеи, улетая к Прыжку Барда.

– Шурна, гляди, призрак! Ой, кажись, у меня красноречие повысилось!

– Хулиганьё мохнатое! Что за люди! Что творят! Уже и операции прерывают!

Изгой слабо пошевелился на алтаре, ахнул при виде усатой кошачьей морды, голодным взглядом смотревшей на его распотрошенный живот, и снова отключился.




Чужие дети быстро растут.


Рыжеволосый парень заметил высокую альтмерскую фигуру на другом конце торгового квартала, ухмыльнулся, и громко свистнул.

– Эээй! Дядюшка Ондолемар! Дядюшка Ондолема-а-ар!

Альтмер вздрогнул, обернулся, и при виде размахивающего руками паренька скривился.

– Прекрати орать! – эльф быстро подошел к парню, и, по старой шпионской привычке, обернулся по сторонам в поисках подслушивающих. – И какой я тебе дядюшка?!

– Ну как же, – парень растянул губы в самой открытой улыбке, – дядюшка, который всегда покормит в таверне сына своих друзей. Или я не прав?

– Ну ты и наглец… Ох, ладно уж. Пошли.

За прошедшие годы Ондолемар почти не изменился, хотя с отсутствием талморского одеяния, которое всегда невероятно ему шло, эльф немного потерял свой лоск. Обычный дорогой плащ с мехом скрадывал высокий рост и делал Ондолемара более грузным. Впрочем, это не мешало многим женщинам сворачивать при виде эльфа шеи, пожирая его глазами.

Рыжеволосый паренек вывалил на стол кучку септимов, заказал несколько бутылок лучшего пряного вина и две оленьих отбивных.

– А я–то думал, что у бедного ребенка нет денег на обед, – хмыкнул Ондолемар.

– Обижаете, – парень фыркнул и ссыпал сдачу в мешочек, – чтоб у меня и не было денег? Просто скучно есть в одиночестве.

– Как мило. И ты не нашел более подходящей компании?

– Да что ж такое, дядюшка, я ведь могу и обидеться. Ну что вы как не родной, в самом деле?

– Слава богам, я тебе и в самом деле не родной. Не вижу у тебя эльфийских ушей. Зато папашину безумную улыбочку – вполне. И это заставляет меня нервничать.

– Вы забыли про мамины глазки! И разве может талморский агент нервничать при виде меня, такого добродушного и милого?

– Ещё как, – скривился Ондолемар. – А где родители?

– Вам скажи, ага, – парень хитро прищурился, – знаем мы вас, талморцев.

– Да каких талморцев, – альтмер вздохнул, – весь Талмор в большой яме из–за этих наводнений. Куда уж тут до шпионства и агентурной работы. Так что останусь я в Скайриме до конца жизни, и буду видеть эти тошнотные нордско–имперские рожи.

– Попрошу без намеков на мою расовую принадлежность. В Чейдинхол родители уехали, дела там разные, всё такое.

– А ты воспользовался их отсутствием и скорей бежать в Солитьюд?

– А вот и нет. Вы может, не помните, дядюшка, но у мамы дом здесь. Надо же его убирать иногда, пока никто там не живет.

Ондолемар поболтал в кубке вино, вспомнил о чём–то и усмехнулся.

– Как–то раз в Маркарте я прогуливался по рынку. Дело было ближе к вечеру. Гулял, никого не трогал. И тут прилетает мне на голову тухлое фазанье жаркое. В принципе, откуда оно прилетело, я вычислил сразу же по стуку закрываемой двери. Так что если ты собираешься убирать дом по примеру своей матери, всё же будь осторожнее. Ты–то не женщина, могут и побить.

Парень захохотал, смахивая с бледного лица слезы:

– Учту!

– Странно, всё же, что именно Солитьюд. Разве в Виндхельме у вас нет дома? Или тот не пустует?

– Не пустует, но кто там живёт – неважно. Ох, что ж за дурная агентурная привычка. Вы ещё скажите, что я прибыл с одной хитрой целью – охмурить юную дочь Ульфрика и Элисиф и заделаться королём Скайрима.

– Упаси нас боги! – Ондолемар закашлялся. – Сынок Слышащей Тёмного Братства на троне – такого Тамриэль не переживёт!

Парень усмехнулся уголками губ, отчего у альтмера появилось в душе смутное беспокойство:

– Марк, ты же шутишь, да?

– Кто знает, дядюшка Ондолемар, – парень улыбнулся, покачав головой, и прикрыл свои синие глаза, о чём–то задумавшись.