Хочу во сне твой видеть локон тёмный
И злато глаз твоих,
Что слез туманит тень.

Альтаиру вот уже третью неделю снились кошмары: что он не может спасти Робера, что убивает его собственными руками и наслаждается этим, что падает в пропасть, не в силах произнести ни единого слова, что снова тонет, а в этот раз никто не придёт его спасти. Альтаир до одури боялся своих видений, которые уже не мог контролировать и которые однажды могли сбыться.

Альтаир вот уже третью неделю не хотел признаваться себе в собственном бессилии и трусости; ведь он бросил тамплиера одного, путь тот и приказал уходить, и даже не попытался узнать, выбрался ли он из подземелий. А потому сейчас ассасин метался, терзаемый демонами и сомнениями.

Альтаир вот уже третью неделю молчал, скрывая в душе невыносимую боль, похожую на боль утраты, и пытался верить в то, что Робер всё ещё жив. Он не прикасался к оружию, покрытому тонкой коркой застывшей крови, и к своей совсем не белоснежной робе, порванной в нескольких местах после их пути.

Это было глупо, но ничего поделать с собой Ла-Ахад не мог, пристально вглядываясь в горизонт, точно в срок меняющий свои цвета с чернильного на фиолетовый и с голубого на ярко-алый. Впиваясь зубами в запястье, чтобы подавить крики ярости и горечи, он ждал, ждал, ждал. Невыносимо долго.

Робкие мягкие голоса, слышимые только Альтаиром, пели о неземной любви, вплетая в строки песни их историю, полную терзаний, безрезультатных поисков и смертей. В каждом слове он видел горькую иронию, однако перестать слушать не мог: слишком прекрасно это было.

- Путь пальцем проложи средь шрамов, ран суровых, чтоб наши слить пути судьбе наперекор.

Трепетная дрожь охватывала ассасина всякий раз, когда шёпот теней перерастал в красивейшую по своей сути мелодию. И ему было действительно жаль, что оценить её никто не мог.

Альтаиру снова снились кошмары, перемежающиеся с обычными снами, наполненными золотыми красками рассветов только для них двоих. Сны эти словно подбадривали его, а Робер, улыбающийся так знакомо и нежно, едва слышно говорил: «Не волнуйся за меня, орлёнок. Я вернусь, непременно вернусь».

Альтаир хотел напомнить, что ему давно тридцать пять и что он давно не мальчишка, однако сон таял, как тает под пальцами первый снег в Масиафе. Тонкие нити разрывались, оставляя после себя светлые чувства и нечто, похожее на спокойствие. Но ненадолго.

- Из снов моих с утра бежишь проворно.

Он слишком поздно понял, как ему не хватает и как он зависим от Робера де Сабле, лучшего Магистра из всех виданных Орденом, однако, к счастью, чувства были взаимными. Конечно, иногда они не понимали друг друга из-за значительно различающегося воспитания или даже могли серьёзно поссориться, но никогда - в этом Альтаир был абсолютно уверен - не предали бы доверие другого.

Но чаще всего в кошмарах ассасин бежал вперёд на пределе сил, пытаясь успеть кого-то от чего-то спасти и никогда не успевал. Или клинок ломался, или он пропускал смертельный удар, а на груди расплывалось пятно крови, или смерть настигала свою жертву много раньше. Это было действительно страшно, особенно, когда лица он не мог разглядеть.

Альтаиру вот уже третью неделю снились кошмары и зов, полный боли и отчаянья: спаси меня, орлёнок, прошу, спаси меня. Он судорожно стискивал пальцами тонкое одеяло, под которым пытался спрятаться от всего мира, и не замечал, как из глаз текут непрошенные и совершенно неправильные слёзы.

- Сквозь гнев и грусть, что камнем затвердели, я разожгу уста, что мерзнут на ветру.

Двадцать второй рассвет принёс успокоение вместе с жадными поцелуями, наполненными извинениями и робкими словами о любви.

- Тише, орлёнок, тише. Ты ведь знаешь, что я никогда тебя не оставлю…

И Альтаир верил, размыкая свои объятья Роберу, что наконец-то был не сном, а человеком из плоти и крови, распахивая свою душу перед единственным человеком, который не переставал верить в него, растворяя двери своего дома.

Альтаир наконец смог отринуть в сторону будоражащие разум видения и успокоиться. Теперь злые сны не станут их беспокоить. Теперь всё закончилось. Всё будет хорошо - он уверен в этом.

Кошмары отступили перед сильнейшим чувством в мире, для которого в каждом языке припасено собственное прекрасное название, однако ни одно слово не передаст всю его невероятную красоту.

- Не знаю - ты ль мое предназначение. Иль страстью я обязан лишь судьбе. Когда в желанье я облек влечение...

Альтаир верил со всей силой, на которую был способен, и получал в ответ такие же яркие и насыщенные чувства. Теперь песню он мог слушать не один, замирая на пороге и пристально смотря на новый, двадцать второй после завершения пути, рассвет.

Ароматы песка, стали, пота и крови обволакивали их, но чуткий нос мог уловить едва заметный цветочный запах, принесённый ветром со стороны города.

Отныне ничто не разлучит их и не помешает им быть вместе. Ассасин нащупал мозолистую ладонь тамплиера и крепко сжал её, намереваясь больше никогда не отпускать.

Робер, чуть наклонившись, ласково взъерошил короткие волосы Альтаира и совсем тихо произнёс, глядя на пылающие алым, словно тамплиерский крест, небеса:

- И злато глаз твоих…