Малик злился. Да что уж там, он был на грани ярости, не холодной и надменной, а всепоглощающей, огненной, поддавшись которой можно натворить таких дел, о которых и через столетия будут говорить только шепотом, суеверно боясь, что даже упоминание о таком навлечет беду.

Малик не хочет, чтобы о нем так говорили, и потому он сдерживается, стискивает зубы, сжимает пальцы единственной руки в кулак, чтобы только удержать себя и не наброситься на того, кто стоит перед ним.

Альтаир тоже злится, и тоже сдерживает свою злость, хотя и под другой причине: он понимает, что здесь и сейчас злиться он права не имеет. Он здесь не за этим, он должен...

-Малик, прошу тебя...

-Альтаир, хватит. Уйди с глаз долой. - Малик делает очередной глубокий вдох, прикрывает глаза, - Я согласен видеть тебя с поручениями ордена, ни больше, ни меньше. Если тебе больше нечего сказать — убирайся.

Но Альтаир не намерен сдаваться так просто.

-Я пришел извиниться, Малик, все это время я просил у тебя прощения, и я пришел просить его еще раз. Малик, прошу тебя. Я признаю свою ошибку и я не в силах искупить вину, вернуть тебе брата и руку, но...

-Именно, - Отрезает Аль-Саиф, тяжело опираясь рукой о стол, - Ты ничего не можешь сделать, не о чем здесь больше говорить. Может быть, я смогу простить тебя со временем, но сейчас — нет. Убирайся, и больше я повторять не стану, ученик.

Ярость захлестывает обоих новой волной, Малика — от раздражающего упрямства названного брата, Альтаира — из-за упоминания о его новом положении. Некоторое время они смотрят друг другу в глаза, затем Альтаир делает шаг вперед:

-Я заплатил за свою ошибку перед орденом, Малик. Едва не был убит великим магистром, возвращен в ученики, лишен оружия и выполняю задания, недостойные и впервые севшего на лошадь с мечом в руках юнца. Я...

И Малик чувствует, что еще немного — и он не выдержит. Поэтому он позволяет себе сорваться, совсем чуть-чуть, чтобы можно было сдержать в узде остальной гнев, и оглушительно бьет кулаком по столу:

-И ты называешь это расплатой? Самоуверенный надменный глупец! И после этих слов ты смеешь просить прощения у меня!
Выдохнув в очередной раз, Аль-Саиф принимает барабанить пальцами по столу, чтобы отвлечься хоть на что-то и не повышать голос еще раз.

-Хорошо, слушай меня, что я тебе скажу. Нет, Альтаир, я не прощу тебя только потому, что ты пришел просить меня об этом. Это была твоя ошибка, не моего брата, однако именно он мертв, а тебя всего лишь вернули в ученики, хотя стоило бы лишить жизни. Ты смеешь жаловаться, что лишился оружия, тому, кто по твоей вине лишился руки, более того, ты еще смеешь приходить ко мне в этой одежде, словно ты достоин ее больше, чем я, - Внезапно, голос Аль-Саифа зазвучал по-прежнему спокойно, и лишь слегка подрагивающие пальцы выдавали его ярость, - Сними ее, ученик. Сейчас же.

Пока Малик говорил, Альтаир не проронил ни звука и покорно выслушивал гневную тираду брата, хотя каждое слово было похоже на удар хлыстом. Он стоял, опустив глаза, но резко поднял голову, не совсем уверенный в том, что он только что услышал.

-Малик?..

Аль-Саиф почувствовал, что и в самом деле успокаивается. Потому что, неожиданно для себя, он понял, что будет дальше. Да, пожалуй, так и надо сделать.

-Да. Сними ее, я не желаю видеть тебя в одежде ассасина — ты ее не заслуживаешь.

Альтаир пристально вглядывался в лицо Аль-Саифа, пытаясь прочесть в нем хоть что-нибудь. Плотно сжатые челюсти, нахмуренные брови, слегка кривящиеся в презрительной усмешке губы — все выдавало желание хоть как-то задеть, оскорбить, унизить, отомстить за собственную боль... Кроме глаз. Сейчас Альтаир смотрел ему прямо в глаза и видел там желание совсем иного рода. Желание не просто унизить — подчинить своей воле... Обладать?

Альтаир тихо вздохнул и покачал головой. «Малик, Малик, ты сам понимаешь, что делаешь?».

Но что-то подсказывало ему, что хотя бы сейчас лучше сделать что сказано - он пришел сюда искупить вину, значит, он это сделает. Непослушными пальцами Альтаир расстегнул кожаные ремни, сложил их на пол, принялся неловко развязывать кушак. Наконец, и алая ткань стекла на пол. Ассасин снова посмотрел на Малика.

Тот уже сидел, развалившись в кресле, стоявшем в углу, и наблюдал. Не просто наблюдал — ловил каждое движение, и Альтаир впервые за долгое время почувствовал смущение с легкой примесью возбуждения. Неторопливо стянул белую робу, скинул на пол. Вслед за ней полетела и рубашка.

Ассасин снова замер, оставшись в одних штанах и кожаных сапогах. Почувствовал, как Малик оглядывает его с ног до головы, затем едва заметно кивает — продолжай. И Альтаир послушно стягивает сапоги, пинком откидывает их в сторону, наконец, слегка помедлив, снимает и штаны, обнаженный, выпрямляется и поворачивается к брату лицом.

Аль-Саиф разглядывает его, внимательно и бесстыдно, и Альтаир внезапно чувствует жар, несмотря на прохладный вечер. Щеки горят от внезапного, необъяснимого смущения — не впервые Малику доводится видеть его без одежды, но никогда прежде он не смотрел на него так, - низ живота обжигает неожиданно накатившее возбуждение. Альтаир нервно облизывает пересохшие губы.

Малик делает неуловимое движение руки, говоря Альтаиру подойти. И тот на удивление (для них обоих) покорно подходит, повинуясь странному предчувствию, опускается на пол. Странно, но больше ему уже не надо было подсказывать, что делать дальше — поза Малика, его раздвинутые перед лицом Альтаира ноги являлись достаточно красноречивым намеком.

Альтаир не был уверен, что это правильно. И уж точно это что-то не то, чем должен заниматься уважающий себя ассасин. Но, с другой стороны, не ему возмущаться. Он виноват.

Он легко проводит пальцами по ногам Малика, выше, выше, упирается ладонями в колени, раздвигает ноги чуть сильнее, гладит вдоль бедра, слегка сжимая кожу и постепенно добираясь до весьма заметного бугорка. Малик слега приподнимается, позволяя Альтаиру стянуть с него штаны и освободить напряженный член.

Альтаир осторожно провел ладонью вдоль ствола, почувствовал, как вздрогнул Малик — хороший знак. Обхватив член пальцами, он ласкал его неторопливыми дразнящими движениями, прислушиваясь к вздохам брата. Затем медленно обвел языком головку, не переставая двигать рукой. Малик откинул голову на спинку кресла, кусая губы, дыхание его постепенно становилось все более рваным и глубоким. Отметив это про себя, Альтаир быстро провел кончиком языка по всей длине члена, затем взял его в рот, так глубоко, как только смог.

Аль-Саиф дернулся навстречу, вцепившись в волосы ассасина и простонав что-то невнятное. Альтаир снова провел ладонями но ногам Малика, гладил внутреннюю сторону бедер, не переставая сосать, помогая себе языком. Он постоянно менял ритм, то замедлялся, то ускорялся, заставляя брата стонать все громче и отчаяннее.

От стонов Аль-Саифа сладко ныло в низу живота, Альтаир только сейчас заметил, насколько возбужден. Но это подождет. Выпустив член изо рта, он ласково поцеловал голову, еще раз, и еще раз, и снова, обхватил ее губами и слегка пощекотал языком. Малик выгнулся в кресле и до крови прокусил губу, сдерживая особенно громкий стон. Альтаир вытянул руку, скользнул ею под рубашку, поглаживая живот. Слегка надавив на него, снова взял член в рот. Второй рукой ему пришлось вцепиться в бедро Малика, чтобы удержать его, забившегося в кресле, в удобном положении.

Малик тяжело дышал, стонал, путался пальцами в волосах Альтаира. Он был на грани, Альтаир знал это и попытался убрать голову и закончить начатое рукой, но его держали слишком крепко.

Малик извивается под ним, кричит громко и бесстыдно, а затем внезапно замирает, протяжно застонав. Почувствовав, как рот заполняется вязкой соленой жидкостью, Альтаир смог наконец-то вырваться из хватки Малика, сплюнул на пол, вытер рот ладонью и поднял глаза на него.

Брат полулежал в кресле и выглядел невероятно расслабленным — его глаза были закрыты, дыхание стало глубоким и спокойным, его можно было бы принять за спящего, но Альтаир прекрасно знал, что это не так. Поэтому он неподвижно сидел на полу, наблюдая за братом и выжидая, что произойдет дальше.

Наконец, Малик приоткрыл глаза и оглядел сидящего перед ним Альтаира, полностью обнаженного, возбужденного, не сводящего с него глаз и всем своим видом спрашивающего — что теперь, Малик? Ты подчинил меня, обнажил, совратил, видел таким, каким никто и никогда не должен видеть — этого достаточно? Ты простишь меня?

-Нет, Альтаир, - Малик покачал головой. - Я все еще не прощаю тебя.

Прежде чем тот успел ответить, Аль-Саиф скользнул на пол, притянул брата к себе, заставляя уткнуться лбом в плечо, накрыл рукой его член, поглаживая. Без особой нежности, просто чтобы подарить необходимую разрядку.

-Хотя я доволен тобой... Ученик, - с усмешкой добавил он, почти касаясь губами уха прижавшегося к нему убийцы, - Время изменило тебя в лучшую сторону: ты научился слушать, и разум твой теперь может перекричать гордость. Но этого недостаточно. Прощение надо заслужить.

В обычной ситуации, Альтаир бы закономерно возмутился — а как назвать то, что он делал до этого? Но сейчас он не мог ничего ответить, он мог лишь прижиматься к Малику, выгибаясь навстречу ласкающей руке, цепляться за темно-синий плащ брата и тихо стонать. Через какое-то время он кончил, тихо зашипев и зарывшись носом в плечо Малика. Но тот сразу же отстранился, вытирая руку о кусок слетевшего со стола пергамента.

Альтаир поднял голову, смотря Малику в лицо, снова принявшее обычное спокойно-невозмутимое выражение лица. Но глаза его по прежнему странно горели, и было что-то такое в его виде, что придавало ему сходство с затаившимся хищным зверем.

-Значит, заслужить?

Малик кивнул, откинув в сторону испачканный пергамент и ухватившись рукой за край стола, чтобы встать. Но Альтаир не позволил ему встать. Поймав его за грудки, он повалил его на пол, сдернув попутно темный плащ с плеч Аль-Саифа, сел сверху и принялся торопливо развязывать ремни.

-Значит, заслужу.

***
Ничто не нарушало тишины вокруг, кроме скрипа пера по бумаге. Малик настолько увлекся, что даже не сразу заметил посторонний звук — шуршание ткани и тихие, почти кошачьи шаги.

-Мира и покоя тебя, Малик.

Он поднял голову. Альтаир стоял перед ним, как и много раз до этого.

Странно, еще недавно Малик был готов бежать на любой конец света, лишь бы только не видеть этого лица. А теперь был почти рад ему. Почему то, эти встречи теперь внушали спокойствие. Наверное, потому, что подчинив жизнь Альтаира себе, он уже не может злиться дальше — в этом не было бы смысла.

В полнейшей тишине Малик наблюдал, как плавно спадает на землю пояс Альтаира; кинжалы лязгнули, ударившись о каменный пол и металлический звук слабым эхом прокатился по стенам.

Малик почувствовал, что не может сдерживать ухмылку. И в который раз произносит фразу, которую еще недавно не произнес бы при этом человеке и под пытками.

-С тобой пришло и то, и другое, Альтаир.