XXII. Без вины виноватые

Федор Мухин был далеко не в лучшем расположении духа после того, как помог сыну бежать из бункера. Он прекрасно понимал, что Женя не сможет долго оставаться снаружи; ему захочется вернуться в сюда, так как все воспоминания его жизни были связаны лишь с этим местом. Поэтому Федор решил действовать и, пока бункер спал мертвым сном, попробовать найти выживших, чего бы это ему не стоило.

К несчастью, Федору было намного тяжелее восстановиться после проводимых над ним экспериментов, чем сыну. Полностью раздевшись, он заметил, что его тело совсем не похоже на то, каким он видел себя в последний раз, и дело не только в возрасте. В молодости Федор был плотного телосложения, а теперь стал похож на узника концлагеря. Он нашел в одном из ящиков небольшое расколотое зеркало и, посмотрев в него, с ужасом обнаружил глубокий шрам на правой щеке. Федор просто не узнавал себя.

С головой все было намного хуже. Его разум был свободен, но из памяти как будто вырезали огромный кусок: Федор практически не помнил последние тридцать лет, однако воспоминания понемногу возвращались. Незадолго до этого он рассказал все, что знал об этом бункере и о «чистильщиках» своему сыну, и это было абсолютной правдой. Федор отвлекся от своих мыслей и посмотрел на труп человека, лежавший в углу. Он пролежал там как минимум половину суток, прошедших с момента взрыва. Преодолев отвращение, Федор поднял голову умершего и вспомнил его имя.

«Костя. Костя Сомов. Ты же был моим помощником, когда мы работали в московском университете! Подавал надежды, мог занять мое место. Какой был хороший парень…» – Федор заплакал, опустившись на колени перед телом. «Костя точно не владел собой, когда участвовал в эксперименте. Он же всегда уважал меня и считал лучшим другом. Неужели это место и вправду лишает людей самого дорогого – души?» – думал Федор.

Совесть Федора далеко не была чиста. Он вспомнил то время, когда они, группа молодых советских ученых – физиков и биологов,  проводили исследования о влиянии электромагнитного излучения на человеческий мозг. Тогда феномен психотропного излучения был изучен слабо, но они смогли далеко продвинуться в своих исследованиях. К несчастью, им очень не хватало подопытного материала: опыты на животных в этом случае вряд ли бы дали серьезный результат, так как нервная система человека была организована намного сложнее. Теоретическая база их знаний все расширялась, но они не могли проверить данные на практике – работа над проектом зашла в тупик.

У будущих «чистильщиков» не было руководителя, как такового. «У руля» были обычно двое: доктор медицинских наук Семен Миронов и кандидат физико-математических наук Федор Мухин. Их исследования не были официальными, и финансировалась лишь самими учеными. Поэтому, когда появились трудности, Федор обратился к руководству университета, но оно отказало в поддержке, так как не было заинтересовано в развитии исследований – их посчитали бесперспективными и даже опасными, особенно когда Федор упомянул нехватку подопытного материала. Он и сам понимал всю возможную безнравственность будущих опытов, но такая практика встречалась нередко, и она приводила к потрясающим результатам, совершая переворот в медицине. Добровольцы, заключенные… вариантов была масса.

Когда они с Мироновым отчаялись продолжать работу, на домашний телефон Мухину позвонили. Незнакомый голос назначил им встречу в укромном месте, обещал помочь. Оказалось, что это был некто Пирсман, независимый американский инвестор, якобы давно занимающийся финансированием нелегальных научных исследований. Федору дали неделю на размышления, и он посоветовался с коллегами. Их мнения оказались разными: Миронов и еще пятеро не хотели работать неизвестно на кого. Именно тогда ученых впервые посетила мысль, что их исследования легко повернуть в военное русло; с самого начала это не было очевидно – проект носил мирный характер. Вот по какой причине Миронов и другие высказались против союза с американцами.

Позже Федор стал понимать, почему американцы связались именно с ним: он был физиком, рациональным человеком, способным взвесить все «за» и «против» их сотрудничества. И не ошиблись: Федор действительно поверил, что лишь сотрудничая с новыми «друзьями» его команда сможет достичь успеха. Федор решил, что у него есть только один шанс –  убедить коллег в необходимости работать с американцами, которые обещали конфиденциальность и безопасность экспериментов. После долгих дебатов Миронов сдался.

После принятия этого решения ученые исчезли. Семей у них не было, они были полностью поглощены работой, поэтому спокойно отнеслись к тому, что их перевезли в богом забытое место, где ученые могли продолжать исследования.

По прибытию в бункер ученые были поражены его техническим совершенством. Американцы объяснили им, что это передовая исследовательская база. Многим в это не верилось, но заокеанские коллеги пояснили это периодом  холодной войны, из-за которого многие технологии были засекречены. С этим объяснением Миронов согласился – действительно, мало ли секретов было у участников противостояния?

Поначалу все шло, как по маслу: оборудования достаточно, начали поступать первые подопытные. Пирсман говорил, что это были заключенные и маргиналы. А ученые уже верили всему, что им говорят – внушение началось. Оно плавно сводило на нет их волю. Ученые оставались умными и дееспособными, но через пару месяцев полностью подчинились хозяевам. С тех пор Федор ничего не помнил.

Снова он себя вспомнил, только когда оказался по ту сторону бункера, являясь «запрограммированным» агентом, работающим в простой школе и вербующим людей. Федор заметил, что изменился: стал быстрее мыслить, обострились чувства, и он с трудом вспоминал последние годы. Остальную историю читатель знает. Но как же было тяжело вспоминать ее, когда надо было рассказать о своей жизни сыну! Федора преследовало ощущение, что все это давно забытый кошмар, воспоминание о котором нужно просто пережить…

XXIII. Старый друг

Федор шел по пустым темным коридорам бункера, пережившего два дня назад неведомую катастрофу. Ученый приблизительно помнил его схему и шел к предполагаемому местонахождению Миронова. Федор, конечно, мог объединиться с сыном и вместе попытаться что-то изменить. Но жизнью сына он дорожил, а вот своей собственной – нет. Он заварил всю эту кашу, втянул в нее семью, теперь ему ее и расхлебывать.

Мухин подошел к двери, сбоку которой тускло горел зеленый светодиод.  Федор нажал на кнопку, двери тихо раздвинулись и он вошел в знакомый кабинет. На столах у противоположной от входа стены находились мониторы и компьютерные клавиатуры. Слева была еще одна дверь, а справа – два шкафа. За одним из столов Федор увидел человека, обернувшегося к нему через плечо.

«Семен, – подумал Федор, – а ты изменился…»

Они смотрели друг на друга, как два человека, не встречавшиеся много лет. Миронов тоже выглядел плачевно – он был одет в свой белый лабораторный халат, а Мухин – в серую робу, которую нашел за шкафом в своей камере.

– Ну, здравствуй, старый друг, – произнес, наконец, Миронов. Он встал и протянул Федору руку.

Тот проигнорировал этот жест и сдвинул брови:

– Скажи мне, черт возьми, что здесь происходило все эти годы?! Почему моего сына похитили, а меня пытали? И сколько вы еще загубили народу? Не твоих ли это рук дело?– Федор чувствовал, что вот-вот взорвется от негодования.

– Моих и не моих одновременно, – флегматично ответил Миронов, опустив руку. – За последние два дня я много что узнал. Прошу, сначала выслушай меня, а потом уже предъявляй претензии. Твоей вины тут не меньше, чем моей.

Миронов предложил Федору стул, сам сел напротив и начал рассказ:

– Скажу вкратце. Этот бункер – бывшая научно-исследовательская лаборатория. Теперь это комплекс по выращиванию идеальных солдат, не боящихся ранений и не отступающих ни под каким предлогом, выполняющих приказы хозяев четко и быстро. Вот во что, благодаря тебе, вылились наши первые эксперименты. Принцип технологии (в отличие от реализации) прост: разрываются связи между нейронами в мозгу и передаваемые по синапсам сигналы заменяются на те, которые принимаются мозгом через специальный имплантат. Их вживили всем участникам эксперимента, кроме тех (вроде тебя), кого потом предполагалось выпустить в окружающий мир для похищения других подопытных.

Потом мы сами оказались под их влиянием. Постепенно мы теряли контроль над собой, своими действиями, памятью. Последнее, что я помню – как я пытался изучать здешнюю базу данных, цепляясь за малейшие детали. К счастью, у меня есть такая возможность теперь.

– Что насчет меня и Жени? Какова была наша роль в этом? – Федор пытался оставаться хладнокровным, но ком подкатывался к его горлу…

– Понимаешь, – ответил Миронов. – Все дело в том, что подопытные, хоть и оказались эффективны в виду своей невероятной живучести и полной послушности, были трудно обучаемы. Я даже скажу больше – практически полная замена рефлексов на искусственные сигналы лишила их возможности мыслить. Но для того, чтобы армия была эффективной, нужен полководец – именно им должен был стать твой сын. Сначала его снабжали данными по практически всем отраслям науки, техники, военного дела, все это время держа его в узде.

Видишь ли, у вас с ним много общего – ты смог воспротивиться воздействию программы и поднять бунт. Эту способность сопротивляться воздействию ты передал своему сыну, не подозревая, что его рождение сыграло нашим хозяевам только на руку. После обработки его решили ненадолго освободить – для проверки – и что из этого вышло? Он перестрелял кучу специально расставленных по бункеру солдат, в то время, как остальные сотрудники попрятались по камерам. Когда Евгений показал, на что способен, его решили вернуть под контроль. Вот тут-то сын и продемонстрировал, что по упрямству он достоин своего отца… – говоря эти слова, Миронов усмехнулся, а потом вздохнул. – Жаль только, что ты не проявил свои качества тогда, в случае с Пирсманом. Этому гаду, похоже, немало положили «на лапу»: сразу после того, как бросить нас тут, он испарился, как камфара!

Миронов приостановил свой рассказ не несколько секунд, вытерев пот со лба, а потом продолжил:

– Они перегрузили главную установку, пытаясь сломить сопротивление Жени, который, узнав, что ты его отец, пришел просто в какое-то бешенство. Такие действия нужно было пресечь любой ценой. Они наращивали мощность излучения до тех пор, пока она не оказалась критической и выжгла мозг большинству персонала. Мы с тобой и Женей с трудом смогли выжить – это еще раз подтверждает, что наш состав модификаций уникален. Остальным так не повезло – судя по всему, они мертвы. Большинство подопытных в тот момент находились на третьем этаже, в практически отключенном состоянии, так что они, скорее всего, без сознания и живы.

– Стоп. Давно задавался вопросом – генная инженерия возможна только  при зачатии ребенка. Но как можно изменить состав генов взрослого человека? Ведь в его теле миллионы молекул ДНК!! – спросил Федор.

– Вот теперь мы подходим к самому интересному. Массовая генная инженерия – это не человеческое изобретение. У нас попросту нет для этого даже теоретических данных, не говоря уже о практическом  опыте. Здесь вообще, куда ни плюнь, кругом высокие технологии, до которых человечеству еще расти и расти. Установленный здесь мейнфрейм – произведение кибернетического искусства: его производительность составляет сотни петафлопс – это выше, чем мощность всех суперкомпьютеров на земле, вместе взятых! Мало того: судя по записям в базе данных этого самого мейнфрейма, бункер был построен более трехсот лет назад.

От такого объема шокирующей информации у Федора буквально отвисла челюсть.

– Врали чертовы американцы, что это их изобретение. Они тут вообще не при  чем, а Пирсмана использовали. За этим всем стоит кто-то гораздо могущественнее, чем любая человеческая сверхдержава… – задумчиво проговорил Миронов. – Кстати, тут еще есть информация о том, что у тебя снаружи есть здоровая дочь, о которой ты не знаешь. Она под наблюдением. Среди хозяев бункера, видимо, были разногласия – устранять их с матерью или нет. Решили не трогать и проверить адаптацию дочери агента в обычном обществе. Судя по данным, адаптация прошла успешно, она нормальный человек – как в физическом, так и в психическом смысле…

Последний монолог Миронова оставил Федора в состоянии легкого шока. «Дочь?! Ну, хотя бы Ирина не осталась одна!» – думал он. Втайне Федор желал встретиться с ними обеими, обнять и прижать их к груди. Но это было невозможно, он знал это…

***

– Так кто же эти «они», которых ты все время упорно отказывался называть? – спросил Федор после десятиминутного молчания и «переваривания» всех фактов в его и без того беспокойном мозгу.

– Понятия не имею. Я не видел их ни разу. Компьютер хранит лишь информацию касательно деятельности бункера, хотя я и не смог перешерстить всю его базу данных. Меня интересует лишь один вопрос: зачем им понадобились мы, если они и без того способны в любой момент сделать с Землей все, что угодно… Есть еще одна немаловажная деталь – всем этим технологиям уже много лет, они ровесники бункера, но последние 70 лет он совершенствовался уже силами земных технологий.

– Что ты имеешь в виду?

– Раньше источником энергии для бункера служила геотермальная электростанция. Потом она вышла из строя. Я предполагаю, что хозяева бункера не смогли найти способ ее починить, и пошли простым путем – установили на ее место обычный ядерный реактор, построенный по типу первой советской АЭС в Обнинске.

– Это же было черт-те когда!

– Вот именно. Также, третий этаж бункера был построен уже не так качественно, как первые два – для постройки стен использовалась легированная сталь высокого качества, но не такой диковинный материал, из которого сделаны нижние два этажа. Такое ощущение, что они утратили свои технологии и не были способны их воспроизвести из уже имеющихся деталей.

– Опять тупик. Но мы как-то можем расстроить их планы?

Внезапно на одном из мониторов, стоявших в кабинете Миронова, вспыхнула надпись: «Попытка удаленного доступа. Доступ разрешен».

– Что это значит? – спросил недоумевающий Федор.

– Они снова в деле. Видимо, восстановили сеть после поражения системы. Теперь пытаются получить контроль над бункером.

– Что будем делать?

– Этот компьютер устроен не так, как вычислительная техника землян. Контроль над системой получает тот, кто сможет «захватить» как можно больше вычислительных ресурсов. Садись за консоль, я объясню по пути, что надо делать. Весь процесс работы с мейнфреймом – это борьба. Чем больше путей к взлому ты сможешь перехватить, тем лучше. То, что мы работаем вместе, существенно повышает наши шансы. Сначала надо закрыть дверь в наш кабинет – это первоочередная задача…

– Еще не помешало бы не дать им возможность запустить установку…

Вся «борьба» заключалась в отмене доступа противника к какой-то ячейке памяти и внесении в нее своих данных, тем самым устанавливая контроль. После часа интенсивной работы Федору и Миронову удалось взять под контроль управление дверьми второго этажа, но они упустили возможность отключить главную установку – она начала работу.

– Противник пытается открыть дверь наружу! Он активировал большинство подопытных-солдат, они направляются к выходу! – сообщил Федор перед тем, как потерять контроль над лестницей с третьего на второй этаж.

– Попытки изолировать бункер ни к чему не привели! Они пытаются вырваться!

Прошло два часа. Несколько «солдат» смогли попасть наружу, но ни Федор, ни Миронов не понимали, зачем.

– На большом расстоянии и после прохождения через тяжелые горные породы сигнал установки сильно ослабевает! Солдаты потеряют свою эффективность, – сообщил Миронов, надеясь, что говорит правду.

Прошел еще день. Федор с Мироновым работали уже не так интенсивно, попеременно дежуря около консолей. Противник, видимо, сделал все, что хотел и прекратил попытки захватить контроль над бункером. После получаса бездействия Миронов объявил:

– Федор, думаю, тебе надо на это посмотреть. Солдаты за пределами бункера оживились, от них поступает слабый сигнал… Сейчас выведу на экран трансляцию с камер на их шлемах. Вот!

– Там какие-то люди, пятеро в бронежилетах и с оружием…

– Спецназ?

– Возможно…

– Началась перестрелка…

Это была первая встреча солдат из бункера с отрядом Маркуса. После окончания перестрелки Миронов с Федором переглянулись, потом Миронов сказал:

– Мы можем сделать два вывода: один хороший, другой плохой. Хороший  – технология несовершенна, и солдаты за пределами бункера совсем неэффективны. Плохой  – скоро у нас будут гости. Кто бы они ни были, им тут не поздоровится…