Костюня решительно шагнул в лифт и столкнулся лоб в лоб с опешившим, зашедшимся свекольным румянцем Левусиком.

— Вам какой этаж? Первый? — мгновенно охрипшим голосом выдавил Костюня, чувствуя, как сердце ухает молотом и проваливается куда-то в область паха от взгляда на жопень Левки, упакованную по случаю вечеринки в самые парадные обтягивающие наподобие второй кожи светлые джинсы. Сам не понимая, что делает, он потянулся к прожженным сигаретами кнопкам лифта, почему-то оказавшимся как раз на уровне вожделенной задницы, шагнул навстречу Левочке.

— Да... Нет... Давайте лучше я Вам... отожму, — сипел Левусик, чувствуя, как крыша отъезжает вместе с закрывающимися дверями лифта, и отступая назад. От небритого Константина Ивановича, оказавшегося в такой опасной близости, одуряюще пахло смесью зубной пасты, табака, одеколона и еще ароматом чего-то такого, что приметил в квартире Костюни Левуся еще вчера. Этот индивидуальный, присущий только телу Константина Ивановича запах шибанул по мозгам Левочки ударной дозой эндорфинов, перед глазами заблимкали солнечные зайчики.

— Да ну что Вы, мне не сложно, — бормотал Константин Иванович, наступая на Левусика и чувствуя, как предательская плоть снова восстает из мертвых.

Потом с Костюней произошло то, чего не было почти никогда по трезвости: он споткнулся на ровном месте, гладком линолеуме лифта, и рухнул на очумевшего от счастья Левочку.
Хуже всего было то, что в процессе падения губы Константина Ивановича и Левусика соединились почти в коммунистическом партийном поцелуе Брежнева-Картера. Почти — потому что к чистой советской традиции Левочка сумел в последнюю минуту примешать эротизм Тинто Брасса, которого неизменно путал с Иосипом Броз Тито. Впрочем, в случае Брежнева-Тито некоторые историки утверждают, что губа одного из лидеров тоже была повреждена.

Счастье само шло, а еще точнее, падало в руки Левусика, и он на животных инстинктах впился в его неожиданно выпирающую часть и тихо, в блаженстве застонал в губы Константина Ивановича, не веря в то, что мечты сбываются не только у «Газпрома». Факт был на лицо: у якобы натурала Костика стояло также твердо и уверенно, как знаменитый мемориал Циолковского около метро ВДНХ в Москве, получивший в народе название «мечта (она же игла — прим. автора) импотента».

...Костюня жарко целовал Левочку, наслаждался его умелыми пальцами и не верил в добро и зло в этом мире. Оказалось, что мужской рот при поцелуях ничем не отличается от женского, разве что большей требовательностью, а руки могут дарить не меньшее удовольствие.

В голове же росла и крепла шальная мысль о том, что минет в исполнении представителя своего пола может быть очень даже ничего себе.
Лифт остановился. Двери раскрылись. Левусик и Костюня одновременно вздрогнули, открыли глаза, отшатнулись друг от друга и вылетели из лифта в совершенно разных направлениях.

...Эдик довольно присвистнул на детской площадке, наблюдая за тем, как парочка одновременно покидает «гнездо разврата». Это произошло очень вовремя, у грузина как раз заканчивались запасы энергетического топлива, подогревающего амбициозные планы по отмщению неверному любовнику и его новому сожителю: то бишь, пиво.

Выждав для верности еще пятнадцать минут, Эдичка натянул на голову боевую шапку вымогателя, достал ключи и проник в подъезд, радуясь тому, что бдительные бабки как раз только что покинули боевой пост ради очередной сериальной дозы страданий юной деревенской колумбийки по заносчивому городскому адвокату. Либо гениальных выводов сорокалетнего, но все еще ничего себе котируемого на рынке разбитных разведенок детектива Волчарского, почти разгадавшего в процессе поиска вора украденных лыж тайну смерти президента проклятущих Штатов Кеннеди.

В квартире Левусика Эдичка покидал в спортивную сумку собственные шмотки, ноут, который, как он справедливо полагал, был куплен за его счет, модные серебряные цацки, которые дарил экс-возлюбленному, а также прихватил пару-тройку бытовых приборов.
Потом удовлетворенно порезал ножом огромный, почти в полный рост портрет самого Левусика, подаренный хозяину квартиры на прошлый день рождения друзьями. Собрал Левкино тряпье, которым тот неизменно гордился, поссал на него сверху. Разнести молотком технику, которую нельзя было вынести, и разбить стекла в межкомнатных дверях он решил погодить: вспомнил о соседях.

Затем Эдик прошел в ванную и на кухню, где врубил на полную мощь воду.
«Заливаешь, сученыш, говоришь? Эдичка еще научит тебя заливать, он вас всех научит, как на всех нассать сверху», — удовлетворенно промычал он, наблюдая за тем, как вода постепенно переполнила раковины и начала выливаться на пол.
Эдик надежно запер квартиру Левусика, сломал замок, чтобы труднее было открыть двери, и свалил вниз по черной лестнице.

__________________________________________________________________
Примечание:
Броз Тито — почти советский партийный деятель. Руководил подконтрольной СССР Югославией с 1953 по 1980 гг.
Тинто (Джованни) Брасс — культовый итальянский режиссер фильмов для взрослых, либо «эротических». Так он говорил о себе сам. Наиболее известные работы, ставшие классикой, это «Калигула» и «О, женщины».