Вечеринка у Васьки шла полным ходом. Левусик, привыкший быть в эпицентре пати на дому и в стандартной ситуации лихо отплясывающий под дребезжащую, включаемую в полночь «унцу», теперь отсиживался на галерке, на кухне, и дул третий по счету коктейль. Причиной тому послужил приглашенный хозяйкой квартиры новичок в совместной тусовке — дылда — Вадик, кидавший время от времени на него полные томления, плотоядные взгляды.

Васька после растревожившего ее сердце звонка Левочки решила, что «другана» надо срочно спасать. В поисках подходящих кандидатов она интенсивно проштудировала сначала собственную записную книжку, потом «контакт», а затем и «фейсбук». Но, как назло, все более или менее приличные товарищи светились онлайновым статусом «влюблен в...» или «женат» и, судя по дате последнего захода, уверенно оправдывали его. Оставался лишь крайне сомнительный вариант — знакомый знакомых Вадик, которого присоветовала через третьи руки экс-подруга.

Сомнительный, потому что вся страница Вадички была заспамлена постами о здоровом образе жизни, советами по бросанию курения и цитатами из постмодернистических авторов, но при этом всем сам ее обладатель красовался на аве в далеко нетрезвом виде, с цигаркой в зубах и в растянутых трениках.

Теперь «альтернатива» вот уже два часа пялился на Левусика пуговичным, голубым взглядом и, дабы привлечь внимание «объекта страсти», громко рассказывал пошлые, отнюдь не смешные анекдоты, над которыми в компании ржал только Вадик.

— Вадик, — психанул Левочка, когда в очередной раз проходя мимо, новичок нарочно опрокинул на его белоснежную рубашку апельсиновый сок, — тебе лет-то сколько? Ты это, имей в ввиду, я педофилией не страдаю.

— Мне уже восемнадцать. Вчера исполнилось, — гордо заявил тот и, подумав, добавил. — А еще я, это, футболист. В дубле «З**а» играю. По заграницам езжу. Я даже Мону Лизу видел.

— Живьем, лично? — не удержался от подколки Левусик. Еще одно достоинство, которое он неизменно ценил в своих партнерах, был тонкий, уместный юмор. Но Вадик и он были также несовместимы, как жареная кружочками, скворчащая на сковороде деревенская картошка с лучком и деликатная утка по-пекински, подаваемая в обязательном мандариновом соусе на тонком, миллиметровом фарфоре старинного сервиза.

— Как живьем? Она же картина, — не отбил «мяч» Вадик.

В любой другой ситуации Левка с радостью ухватился бы за предоставленную судьбой возможность легкого, одноразового (на большее здесь рассчитывать было нельзя) траха без моральных обременений, но теперь перед глазами почему-то маячил только Константин Иванович.
Около часа ночи Левочку все-таки выудили поиграть в «бутылочку». Раскручиваемая умелыми, ловкими пальцами Васьки, в прошлом крупье в казино, она остановилась как раз напротив Левки и Вадика.

Под аплодисменты спортсмен облапал Левочку и притянул к себе, обслюнявил узкими губами. «Бля, он че, целоваться не умеет?», — пронеслось в мозгах Левочки, когда язык Вадика проник ему в глотку и теперь вытворял странные телодвижения, стремясь, видимо, обследовать желудок.

Поцелуй оставил мерзкий, похожий на оседающий, цементирующий десна привкус «тронувшегося» жирного майонеза в новогодних салатах, уничтожаемых в обязательном порядке до первой декады января.
— Вась, я домой, — затравлено проскулил Левка, пятясь от Вадика и натягивая пуховик. — Что-то тошно мне. Птица «перепил» прилетела, наверное.

... Константин Иванович с рефератами в руках завис около камер хранения гипермаркета, как комп, подцепивший на леванутом сайте, открытом по ссылке, последнюю версию «трояна», модернизированную трудолюбивыми, опережающими в этом плане китайских коллег, русскими студентами. Мозгами он отчетливо понимал, что возвращаться в свою квартиру ему нельзя. После инцидента в лифте могло произойти все, что угодно. Потому Костюня набрал по телефону экс-супружницу и жалобно, словно потерявшийся в новогоднем лесу ребенок, проконючил в трубку:

— Любасик, а можно, я у тебя перекантуюсь? Меня сосед залил. Ты же все равно к... этому, — хотя брак остался в прошлом, но называть по имени нового любовника пусть и бывшей жены язык не поворачивался сам собой.

Любасик неожиданно быстро согласилась, но затем перечислила список дел длиной почти на год, из-за которого Константин Иванович в мгновение почувствовал себя в роли «Золушки» мужского пола. Чего только стоил один пункт: «выгулять на ночь нашу сладкую пусеньку Людовига фон-дер-мер-пер-Крышанского (то есть, породистого бультерьера — прим. автора) на ночь. И не забудь надеть ему на лапки тапочки, чтобы не замерз»...

— Рррр, — глухо, но раскатисто прорычал белобрысый бультерьер на всю Любочкину квартиру, когда Костюня приблизился к нему с тапочками в руках, а затем Людовиг осклабил красные десна.

— Согласен. Нахуй, — закивал, отступая, Константин Иванович, — но, понимаешь, она сказала — «надо».

— Рррр? — вопросительно уставилась на Костюню тридцатикилограммовая туша.

...Людовиг, привалившись короткой шерстью к боку Костика, спал сладким сном. Чистые тарелки подсыхали в сушилке. Костюня засыпал, дочитывая очередной, стыренный из интернета плагиат курсовой. Он уже знал, как поступить — разделить пятерку между двумя авторами. Итого «два с плюсом».
Звонок от соседа, интеллигентного препода, живущего этажом ниже и работавшего на одной кафедре с ним, раздался около часа ночи:

— Мне неудобно говорить Вам об этом, коллега, тем более в такое время. Но, кажется, Вы меня заливаете. Понимаете, я отношусь со всем уважением к Вашим заслугам и выигранным международным грантам, но я вынужден констатировать, что по Вашей вине у меня вспухла стенка на кухне. Извините, если я задел Вас лично, но, вероятнее всего, супруга захочет подать в суд на мировое светило. Я искренне переживаю, но Вы не открываете дверь на наши звонки.