Отсутствие Рафаэля сразу же бросилось в глаза Анжело, когда он, выздоровев, вернулся в церковь. Семья мальчишки явилась на мессу в полном составе: три брата, сестра, отец и мать, а Рафаэля не было. Священник поймал себя на том, что выискивает подростка среди прихожан, но безуспешно — Рафаэль в церкви не появился. Неужели он исполнил своё обещание и уехал в Рим, не доучившись?

Служа мессу, Анжело думал о том, что как только закончит — обязательно спросит у Леона, где же его брат. Однако стоило священнику направиться к выходу, его окружили плотным кольцом прихожанки, засыпали поздравлениями с выздоровлением и вопросами, и пока он отвечал, Леон уже покинул храм. Расспрашивать о Рафаэле кого-то ещё Анжело не решился, а смутное беспокойство, поселившееся внутри, исчезать не желало.

Почему-то священник был уверен, что Рафаэль не сбежал бы вот так, не попрощавшись с ним, он обязательно пришёл бы, хотя бы для того, чтобы ещё раз попытаться добиться своего. Незаметное исчезновение совершенно не вязалось с тем, что Анжело уже успел узнать о мальчишке. Вернувшись после мессы домой, Анжело пытался заниматься накопившимися делами, но ничего не получалось. Мысли о Рафаэле настойчиво лезли в голову. Если подросток уехал — ладно, а вдруг с ним что-то случилось? А вдруг кто-то захотел отомстить за совращенных девочек? Учитывая пылкость южан, можно было предполагать что угодно.

В конце концов Анжело решил завтра же нанести визит семье Рафаэля, да и повод был — поблагодарить Мичелу за еду и замечательную растирку, которая действительно помогла отменно, а заодно можно будет и узнать, куда же делся Рафаэль. Однако этим планам не суждено было сбыться, потому что мальчишка сам пришёл к дому Анжело, постучав в окно практически в полночь. Удивившись столь позднему визиту, священник поспешил открыть и тут же отшатнулся, увидев, кто стоит на его пороге, опираясь рукой о косяк.

— Рафаэль? — Анжело шагнул навстречу и в свете фонаря, висящего над дверью, увидел, что подросток еле стоит на ногах, а его лицо представляет собой сплошной кровоподтёк. — Что случилось?

Рафаэль поднял голову — правый глаз заплыл совершенно, а левый превратился в узкую щель, губы опухли, а верхняя была рассечена. Он попытался разлепить их и что-то сказать, но не смог — бессильно сполз по стене, потеряв сознание. Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, Анжело подхватил мальчишку, оказавшегося неожиданно тяжёлым, и кое-как затащил в дом, уложил на свою постель, но стоило спине Рафаэля коснуться кровати, как он пришёл в себя и болезненно застонал.

— Что случилось? — повторил вопрос Анжело и снова не получил ответа.

Вместо этого Рафаэль с трудом перевернулся на живот, и священник увидел пятна крови на его рубашке. Осторожно приподнял её и невольно перекрестился: вся спина была в багровых следах ударов, от которых полопалась кожа. Живого места на спине и, как подозревал Анжело, на ягодицах, просто не осталось. Кто же мог сотворить такое?

Вспомнилось сказанное Леоном: «Мать не одну розгу об него сломала», «Отец башку свернёт, когда узнает», но от розги такого не будет. Спина подростка выглядела так, будто его от души отходили кнутом, причём били, вкладывая в каждый удар столько силы, что удивительно — как мальчишка вообще выжил и сумел добраться сюда. Но кто? Кто сделал это с Рафаэлем?

— Пить… — еле слышно прохрипел подросток, и Анжело сорвался с места, спеша исполнить просьбу. По пути он отыскал в аптечке обезболивающее, перекись и ранозаживляющую мазь — нужно было срочно спасать Рафаэля. Каким бы грешником ни был мальчишка — такого не заслуживал, особенно если учесть, что ему всего-то четырнадцать лет.

Напоить Рафаэля оказалось не так-то просто. Лечь на спину он не мог, даже повернуться на бок не получилось, и тогда Анжело нашёл в столе трубочки для лимонада, неизвестно как там оказавшиеся, и дал подростку напиться. Судя по всему, у него был жар, потому что осушил кружку Рафаэль моментально и попросил ещё. Священник выполнил и эту просьбу, заодно заставив его принять лекарство, и только потом приступил к обработке ран.

Всё время, пока Анжело занимался его спиной, Рафаэль не проронил ни слова, только сжимал в кулаки пальцы с обломанными ногтями. Он даже ни разу не застонал, хотя, видимо, было очень больно. Обработав спину, священник нерешительно потянулся к шортам мальчишки — он должен был знать, как обстоят дела с ягодицами, и медленно потянул одежду вниз. Рафаэль не сопротивлялся, даже бёдра приподнял, чтобы Анжело было удобнее. Задница оказалась в таком же плачевном состоянии, как и спина, а потому священник обработал и её. Шорты он стащил с Рафаэля полностью, бросил их на пол рядом с окровавленной рубашкой, и сказал:

— Я вызову скорую.

— Не надо, — еле слышно ответил тот, не поворачиваясь и не поднимая головы, — если кто-то узнает, он вообще меня убьёт. Мне отлежаться просто надо, падре, не в первый раз…

— Он? Кто?

— Отец… — такое обычное слово сейчас прозвучало пугающе, — он часто меня…

— Но за что? — не мог не спросить Анжело.

— Я скажу… только завтра, — каждое слово давалось подростку с трудом, губы едва слушались и разбирать, что он говорит, было сложно.

— Конечно, сейчас лекарство подействует, и будет не так больно, — священник коснулся кудрявых, испачканных в крови волос, не понимая, за что же можно так избить собственного сына.

— Спасибо, падре, — ответил Рафаэль и затих.

Анжело же сел в кресло рядом с кроватью, намереваясь сторожить его сон и прийти на помощь по первому зову.

***

Ночь выдалась беспокойной, и уснуть священник смог только под утро. И не столько потому, что в кресле было неудобно, а потому что Рафаэль очень часто просыпался, просил воды или, полусонный, переворачивался на спину и тут же со стоном открывал глаза. Анжело помогал подростку снова лечь на живот, поил его, стараясь не смотреть лишний раз на обнажённое, истерзанное кнутом тело.

В голове священника не укладывалось, что это мог сделать отец Рафаэля. Желание пойти и побеседовать с мужчиной крепло с каждой бессонной минутой. Задремал Анжело, только когда усталость взяла своё, но и тогда сон был поверхностным, и от первого же болезненного стона Рафаэля священник открыл глаза:

— Воды?

— Да, — с трудом шевелил разбитыми губами подросток, — и ещё мне нужно отлить.

— Сейчас, — священник поднялся и направился за водой и ведром, в которое обычно выливал помои. Принёс, поставил стакан на стол, а ведро у кровати: — Вот, а я пока выйду.

— Не обязательно, — стиснув зубы, Рафаэль медленно поднялся и, пытаясь не упасть, схватился за плечо Анжело, а потом принялся мочиться, нисколько не стесняясь священника. К счастью, крови в моче не было — это давало надежду на то, что внутренние органы в порядке.

— Кайф, — попытался улыбнуться Рафаэль, но тут же скривился от боли, — я же говорил — жить буду.

— Ты расскажешь, что случилось, или сначала позавтракаешь? — спросил Анжело, укладывая подростка обратно в постель.

— Не, жрать мне неохота, ну… молока, может.

— Сейчас будет, — прихватив ведро, священник направился к двери, продолжая думать о том, что же делать с Рафаэлем. Осмотр врача по-прежнему казался необходимостью.

Молоко было у Анжело всегда. Прихожанки приносили его — только что надоенное, парное и вкусное, чтобы побаловать священника, и наотрез отказывались брать деньги. Наливая холодное молоко в кружку, Анжело мысленно ещё раз поблагодарил и благословил этих женщин.

Мальчишка выпил молоко через ту же самую трубочку, смакуя и стараясь не торопиться, а потом Анжело снова обработал его раны, отмечая, что мази осталось совсем немного, а значит — нужно будет обязательно сходить за ней в аптеку. Рафаэль словно прочёл его мысли:

— Ну вот, всю мазь на меня извели, а денег у меня нет. И по-другому я тоже сейчас заплатить не смогу…

Пропустив намеренный или случайный намёк мимо ушей, Анжело ответил:

— Не беда, она стоит немного. А твоя мать… она делает какие-то заживляющие бальзамы?

— Да, но отец запретил ей меня лечить, падре. Сказал, что на кобелях и так хорошо заживает.

— Рафаэль, так за что тебя? — вернулся к волновавшей теме Анжело.

— За Джино, — вздохнул подросток, — вы же знаете, кто это?

— Сын мясника?

— Он самый. Маленький хреносос не умеет держать язык за зубами! Простите, падре.

— Ты хочешь сказать…

— Можно я потом исповедаюсь? — карий, залитый кровью глаз умоляюще уставился на Анжело. — Я в курсе, что это тоже грех, хоть мы просто играли.

— Рафаэль, это не игра! — строже, чем собирался, сказал священник. — Это мужеложство.

— Угу, — не стал спорить мальчишка, — но ему-то нравилось. И член мой сосать, и в зад…

— Рафаэль! — слушать эти излияния спокойно у Анжело не получилось. — Как о ваших играх узнал твой отец?

— Так сучонок этот своему брату растрепал, как я круто… — на сей раз Рафаэль прикусил язык сам, — а тот — своему отцу. Ну, сеньор Вито взбесился и припёрся к нам. Скандал был такой, что вороны с деревьев падали. Вот мой отец и пообещал, что накажет меня, и больше я никого не… испорчу, а сбежать я не успел. Он меня вожжами в сарае привязал, ну и кнутом…

— А что же мать? Не вмешалась?

— А зачем? — удивился Рафаэль. — Да и когда отец пьяный, лучше под руку не попадаться, это все знают. С ним один Леон справиться может, да он на работе был…

— Тебя только били? — по наитию спросил священник.

— Почти. Он собирался яйца мне отрезать, чтобы слово сдержать, — после небольшой паузы сообщил подросток.

— Что? — похолодел Анжело.

— А то! В Библии же написано: «Если член твой соблазняет тебя — отрежь его и выброси вон».

— Ты же знаешь, что это трактуется не так.

— Я-то да, а отец — нет. Он овечьи ножницы схватил, ну и ко мне… Хорошо, что тут Леон вернулся, услышал, как я ору, и прибежал. Оттащил папашу, в доме закрыл, потом меня отвязал, а пока он пытался отца успокоить, я свалил по-тихому. В виноградник уполз, а как стемнело — к вам. Вы же не выдадите меня, падре?

В этом последнем вопросе было столько мольбы, что ответить иначе Анжело просто не мог:

— Нет. Тут ты в безопасности.

— Спасибо, — Рафаэль схватил руку священника и поднёс к губам. Поцеловать не смог, всего лишь немного коснулся, но и этого хватило — Анжело вздрогнул и медленно высвободил руку:

— Теперь ты отдыхай, а я пойду за лекарством, — он поднялся и поспешно вышел из комнаты.

К этому Анжело оказался просто-напросто не готов — провести несколько дней, а то и недель, наедине с Рафаэлем, который будет быстро поправляться и совсем скоро станет таким же привлекательным, как был. Видеть его каждый день, ощущать его запах, касаться кожи, с которой скоро сойдут следы жестокой порки… Искушение, совладать с которым разве под силу?

Но и выгнать подростка нельзя. Тут же вспоминалось Евангелие от Матфея и притча о козлах и овцах:

«Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его:

ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня.

Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! Когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?

Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне».

Сейчас Рафаэль был тем самым больным странником, отказать которому в приюте значило отказать Христу. К тому же Анжело уже успел узнать многое о своих прихожанах, и крутой нрав отца Рафаэля — сеньора Клаудио Бароне — не был для священника секретом, равно как и пристрастие к вину.

И точно так же Анжело знал, что в этом обществе существуют свои законы и правила, зачастую отличающиеся от общепринятых. Считалось верхом неприличия вмешиваться в семейные разборки, даже из самых что ни на есть благих побуждений. Ни о каком равенстве прав между мужчиной и его женой у южан речи просто не шло. И если женщина жаловалась полицейским на побои мужа, ей совершенно серьёзно советовали его не злить, не то и убить может. Ребёнку позволялось всё, но подросток, нарушивший отцовский запрет, подвергался обязательному наказанию — авторитет отца должен быть незыблем.

А потому выходило: пожаловаться властям на Клаудио — подписать Рафаэлю смертный приговор. Если сеньора Бароне всё же хоть ненадолго арестуют и посадят в тюрьму, Рафаэлю не жить. Выйдя на свободу, отец его просто убьёт, а смерть мальчишки мало кого тут расстроит, ведь тот успел нажить достаточно врагов. К тому же, слухи о том, что Рафаэль не прочь разлечься и с мужчиной, очень скоро облетят коммуну, и житья ему просто не дадут, а значит, наилучшим выходом для подростка будет уехать как можно дальше и как можно скорее.

А еще Анжело не понимал — зачем? Зачем Рафаэль всё это делал? Неужели настолько сильной была в нём тяга к греху? Неужто так хотелось плотских утех, что он наплевал на всё, даже на осторожность. Или предположить не мог, что Джино проболтается? Не имея практически никакого опыта в отношениях, так сложно во всём этом разбираться!

Решив, что попытается всё же поговорить с мальчишкой, выяснить причину его поведения — вызова всем и вся, Анжело направился в аптеку, намереваясь заодно зайти в больницу и пригласить врача, чтобы осмотрел Рафаэля. Да и на свой страх риск священник хотел заглянуть в полицию. Возможно, его послушают?..

нисколько не стесняясь священника. К счастью, крови в моче не было — это давало надежду на то, что внутренние органы в порядке.

— Кайф, — попытался улыбнуться Рафаэль, но тут же скривился от боли, — я же говорил — жить буду.

— Ты расскажешь, что случилось, или сначала позавтракаешь? — спросил Анжело, укладывая подростка обратно в постель.

— Не, жрать мне неохота, ну… молока, может.

— Сейчас будет, — прихватив ведро, священник направился к двери, продолжая думать о том, что же делать с Рафаэлем. Осмотр врача по-прежнему казался необходимостью.

Молоко было у Анжело всегда. Прихожанки приносили его — только что надоенное, парное и вкусное, чтобы побаловать священника, и наотрез отказывались брать деньги. Наливая холодное молоко в кружку, Анжело мысленно ещё раз поблагодарил и благословил этих женщин.

Мальчишка выпил молоко через ту же самую трубочку, смакуя и стараясь не торопиться, а потом Анжело снова обработал его раны, отмечая, что мази осталось совсем немного, а значит — нужно будет обязательно сходить за ней в аптеку. Рафаэль словно прочёл его мысли:

— Ну вот, всю мазь на меня извели, а денег у меня нет. И по-другому я тоже сейчас заплатить не смогу…

Пропустив намеренный или случайный намёк мимо ушей, Анжело ответил:

— Не беда, она стоит немного. А твоя мать… она делает какие-то заживляющие бальзамы?

— Да, но отец запретил ей меня лечить, падре. Сказал, что на кобелях и так хорошо заживает.

— Рафаэль, так за что тебя? — вернулся к волновавшей теме Анжело.

— За Джино, — вздохнул подросток, — вы же знаете, кто это?

— Сын мясника?

— Он самый. Маленький хреносос не умеет держать язык за зубами! Простите, падре.

— Ты хочешь сказать…

— Можно я потом исповедаюсь? — карий, залитый кровью глаз умоляюще уставился на Анжело. — Я в курсе, что это тоже грех, хоть мы просто играли.

— Рафаэль, это не игра! — строже, чем собирался, сказал священник. — Это мужеложство.

— Угу, — не стал спорить мальчишка, — но ему-то нравилось. И член мой сосать, и в зад…

— Рафаэль! — слушать эти излияния спокойно у Анжело не получилось. — Как о ваших играх узнал твой отец?

— Так сучонок этот своему брату растрепал, как я круто… — на сей раз  Рафаэль прикусил язык сам, — а тот — своему отцу. Ну, сеньор Вито взбесился и припёрся к нам. Скандал был такой, что вороны с деревьев падали. Вот мой отец и пообещал, что накажет меня и больше я никого не… испорчу, а сбежать я не успел. Он меня вожжами в сарае привязал, ну и кнутом…

— А что же мать? Не вмешалась?

— А зачем? — удивился Рафаэль. — Да и когда отец пьяный, лучше под руку не попадаться, это все знают. С ним один Леон справиться может, да он на работе был…

— Тебя только били? — по наитию спросил священник.

— Почти. Он собирался яйца мне отрезать, чтобы слово сдержать, — после небольшой паузы сообщил подросток.

— Что? — похолодел Анжело.

— А то! В Библии же написано: «Если член твой соблазняет тебя — отрежь его и выброси вон».

— Ты же знаешь, что это трактуется не так.

— Я-то да, а отец — нет. Он овечьи ножницы схватил, ну и ко мне… Хорошо, что тут Леон вернулся, услышал, как я ору, и прибежал. Оттащил папашу, в доме закрыл, потом меня отвязал, а пока он пытался отца успокоить, я свалил по-тихому. В виноградник уполз, а как стемнело — к вам. Вы же не выдадите меня, падре?

В этом последнем вопросе было столько мольбы, что ответить иначе Анжело просто не мог:

— Нет. Тут ты в безопасности.

— Спасибо, — Рафаэль схватил руку священника и поднёс к губам. Поцеловать не смог, всего лишь немного коснулся, но и этого хватило — Анжело вздрогнул и медленно высвободил руку:

— Теперь ты отдыхай, а я пойду за лекарством, — он поднялся и поспешно вышел из комнаты.

К этому Анжело оказался просто-напросто не готов — провести несколько дней, а то и недель, наедине с Рафаэлем, который будет быстро поправляться и совсем скоро станет таким же привлекательным, как был. Видеть его каждый день, ощущать его запах, касаться кожи, с которой скоро сойдут следы жестокой порки… Искушение, совладать с которым разве под силу?

Но и выгнать подростка нельзя. Тут же вспоминалось Евангелие от Матфея и притча о козлах и овцах:

«Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его:

ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня.

Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! Когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?

Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне».

Сейчас Рафаэль был тем самым больным странником, отказать которому в приюте значило отказать Христу. К тому же Анжело уже успел узнать многое о своих прихожанах, и крутой нрав отца Рафаэля — сеньора Клаудио Бароне — не был для священника секретом, равно как и пристрастие к вину.

И точно так же Анжело знал, что в этом обществе существуют свои законы и правила, зачастую отличающиеся от общепринятых. Считалось верхом неприличия вмешиваться в семейные разборки, даже из самых что ни на есть благих побуждений. Ни о каком равенстве прав между мужчиной и его женой у южан речи просто не шло. И если женщина жаловалась полицейским на побои мужа, ей совершенно серьёзно советовали его не злить, не то и убить может. Ребёнку позволялось всё, но подросток, нарушивший отцовский запрет, подвергался обязательному наказанию — авторитет отца должен быть незыблем.

А потому выходило: пожаловаться властям на Клаудио — подписать Рафаэлю смертный приговор. Если сеньора Бароне всё же хоть ненадолго арестуют и посадят в тюрьму, Рафаэлю не жить. Выйдя на свободу, отец его просто убьёт, а смерть мальчишки мало кого тут расстроит, ведь тот успел нажить достаточно врагов. К тому же, слухи о том, что Рафаэль не прочь разлечься и с мужчиной, очень скоро облетят коммуну, и житья ему просто не дадут, а значит, наилучшим выходом для подростка будет уехать как можно дальше и как можно скорее.

А еще Анжело не понимал — зачем? Зачем Рафаэль всё это делал? Неужели настолько сильной была в нём тяга к греху? Неужто так хотелось плотских утех, что он наплевал на всё, даже на осторожность. Или предположить не мог, что Джино проболтается? Не имея практически никакого опыта в отношениях, так сложно во всём этом разбираться!

Решив, что попытается всё же поговорить с мальчишкой, выяснить причину его поведения — вызова всем и вся, Анжело направился в аптеку, намереваясь заодно зайти в больницу и пригласить врача, чтобы осмотрел Рафаэля. Да и на свой страх риск священник хотел заглянуть в полицию. Возможно, его послушают?..