— Падре, постойте! — знакомый голос окликнул Анжело на полпути к аптеке, оглянувшись, священник увидел машущего рукой и спешащего к нему Леона. На юноше был надет синий комбинезон — неподалёку находилась стройка, на которой Леон работал каменщиком. Подойдя вплотную, он огляделся по сторонам и шепнул: — Рафаэллино у вас?

Священник вздрогнул и молча кивнул, напрягаясь в ожидании продолжения.

— Слава Иисусу, — облегчённо выдохнул юноша, — а я всё думал, куда он делся. В винограднике не было, нигде не нашёл… Как он?

— А ты как думаешь? — в свою очередь спросил Анжело.

— Думаю, плохо. Отец и раньше его бил, но чтобы так… Я же говорил, что так будет, как только отец про Джино узнает. Только… не ходите в полицию, падре, иначе брату конец. Отец сказал, если его арестуют, точно убьёт Рафаэля.

— Я не могу оставить это просто так.

— Вы же с севера, отец Анжело? — почесав в затылке, спросил Леон.

— Да.

— Ну вот, а у нас тут всё не так. Если пожалуетесь, будет только хуже, — юноша порывисто схватил священника за руку: — Я прошу вас, не делайте этого.

— Леон, на теле твоего брата нет живого места, а ты говоришь — не ходить в полицию? Ты же знаешь, что ещё собирался сделать твой отец?

— Вы про… — Леон смущённо отвёл глаза, — как не знать, если я ножницы у него отбирал? Этого раньше тоже не было, это всё из-за Джино. Отец… он терпеть пед… геев не может, а тут такое.

— Ты понимаешь, что Рафаэль мог умереть, если бы…

— Понимаю, — тяжело вздохнул юноша, — потому и влез. Отцу пить нельзя, падре, он совсем бешеный делается, может такого натворить, — тут Леон бросил взгляд на часы, оглянулся на площадку, с которой ему уже призывно махали рабочие. — Простите, но сейчас мне идти надо, я вечером принесу вам бальзам для Рафаэля, его мать сделала, пока отец спал.

— Хорошо, — согласился Анжело, прощаясь с Леоном..

Священник проводил юношу взглядом, а потом направился в аптеку, купил там всё необходимое, после посетил больницу и попросил врача заглянуть к нему домой, осмотреть Рафаэля. Поняв, о ком идёт речь, доктор Аллегри поморщился и обронил:

— Зря вы в это влезли, падре.

— Рафаэль пришёл ко мне в полночь, избитый и еле стоящий на ногах, по-вашему, я должен был отослать его обратно?

— Нет, но…

— Никаких «но». Моя вера в этом случае велит поступать именно так — дать приют страждущему, помочь больному. Рафаэль ребёнок, доктор.

— Ребёнок? — хмыкнул Аллегри. — Я бы так не сказал. От этого ребёнка много девиц плакало.

— Ему четырнадцать лет, — напомнил Анжело.

— Он с тринадцати не ребёнок, — Аллегри вздохнул. — Я, конечно, его осмотрю, это мой долг, но только не ждите от Рафаэля благодарности.

Покинув кабинет врача, священник пошёл к зданию полиции, но и оттуда вскоре вышел, не добившись ничего. Внимательно выслушав, усатый и тучный комиссар сказал:

— Ни о каком следствии не может быть и речи, пока у меня на столе нет заявления от Рафаэля Бароне, а его у меня не будет никогда. Я тут родился и вырос, в отличие от вас, падре, и знаю, чем всё это заканчивается. И лучше бы Рафаэлю держать своё хозяйство в штанах, это я вам не как полицейский, а как отец говорю. Он сам виноват в том, что случилось — вел бы себя нормально, Клаудио и пальцем его не тронул бы.

— Даже так?

— Падре, вам не понять, каково это, узнать, что твой сын, как та баба, с мужиками таскается!

— Значит, вам нужно заявление Рафаэля? — сделал свой вывод Анжело.

— Да, но…

— Благодарю, — священник поднялся и направился к выходу, не собираясь и дальше выслушивать советы.

Идя домой, Анжело думал о том, что все эти люди: родители, врач и даже комиссар отказывают Рафаэлю в одном — в понимании. Никто из них не видит в нём ребёнка, только воплощение порока. А сам Анжело? Разве не так думал о мальчишке всё это время? Разве не казался ему Рафаэль настоящим демоном? Именно так. А значит, не далеко он ушёл от тех, кого только что порицал!

Да и каким мог стать Рафаэль, если видел от взрослых только такое отношение? Если его или использовали, или наказывали за то, к чему сами же и склонили? Ведь никто из этих людей даже не попытался понять Рафаэля, услышать его правду. И Анжело решил, что обязательно постарается изменить подростка, спасти его душу и тело, которые созданы не для греха.

***

Вернувшись домой, Анжело застал Рафаэля спящим и мог беспрепятственно его осмотреть. Мальчишка был гибок, худощав и пропорционально сложен, смуглая кожа казалась шелковистой, да и была такой на ощупь, теперь Анжело это знал. Бог щедро одарил Рафаэля красотой, а люди превратили её в проклятие. Подросток оказался в первую очередь жертвой, игрушкой чужой похоти, его душу целенаправленно уничтожали, одновременно растлевая тело.

Анжело закашлялся и заставил себя отвернуться — смотреть на него такого уже было грехом. К чему устраивать себе лишнее испытание? Но это негромкое покашливание и разбудило Рафаэля, он застонал и открыл глаза — сегодня уже оба.

— Падре…

— Как ты, Рафаэль?

— Как побитая собака, — скривился тот, — и есть охота.

— Это хорошо, — улыбнулся Анжело, — сейчас я приготовлю поесть, а вечером Леон принесёт бальзам, я видел твоего брата сегодня. И ещё, ты должен написать заявление в полицию.

— Это ещё зачем? — приподнялся на локте мальчишка.

— Отец едва не убил тебя, но пока ты не заявишь об этом, ничего не изменится. Принести бумагу?

— Нет, падре, — спокойно и решительно отрезал Рафаэль, — я не совсем дурак, и жить мне ещё охота, да и кто же на своего отца стучит?

— Он хотел тебя оскопить. Скорее всего, ты умер бы от потери крови, понимаешь? — продолжал настаивать Анжело.

— Но яйца-то на месте! Я вот отлежусь тут у вас, оклемаюсь и свалю в Рим, давно хотел так сделать.

— У тебя там есть родные?

— Нет, но какая разница? Найду работу и буду делать, что хочу, — он даже улыбнулся этой идее.

— Рафаэль, ты когда-нибудь был в Риме? — внимательно глядя на подростка, спросил Анжело. Священник отметил, что сегодня лицо выглядело уже лучше, да и спина не так пугала кровавой росписью.

— Нет, — отрицательно покачал головой Рафаэль, — а что?

— Это… большой город, в котором свои правила. И там никто не ждёт тебя с распростёртыми объятиями, — осторожно начал Анжело.

— И что? Тут мне всё равно житья не будет, теперь же каждая собака знает про меня с Джино. И отец… он же не отстанет, пока не отрежет мне…

— Я понял, но ты не думал о том, чтобы вести себя иначе, Рафаэль? Прошлое быстро забывается, через полгода никто и не вспомнит, что произошло, — продолжил свою мысль священник. Договорить ему не дал хрипловатый смех и брошенное иронично:

— Падре, может, у вас на севере оно и так, а тут все только и делают, что кости друг другу перемывают!

— Ладно, оставим это пока. Рафаэль, ты можешь рассказать мне о той… женщине, которая…

— О сеньорите Карле, что ли?

— Да. Сейчас я приготовлю тебе поесть, и поговорим.

— Исповедоваться? А ничего, что мы тут, а не в храме?

— Ничего. Неважно — где. Отец Небесный всегда видит и слышит своих детей.

— Ну, ладно тогда, — милостиво согласился мальчишка, — только поесть дайте! И в сортир, но я сам, — он начал медленно подниматься, шипя и ругаясь сквозь зубы. Попыток прикрыть наготу Рафаэль не делал, в чём мать родила прошёл в указанную Анжело дверь туалета и пробыл там достаточно долго.

На кухне подросток появился точно так же в неглиже, привлечённый вкусным запахом — священник заканчивал готовить суп-пюре.

— Отменно пахнет, падре, только есть мне придётся стоя. Не могу сидеть, зад болит, — пожаловался Рафаэль, останавливаясь совсем рядом с Анжело. Так близко, что это уже было опасно — насморк больше не спасал от застилающего сознание запаха.

— Тебе стоит одеться, — наполняя тарелку, сказал священник, стараясь не смотреть на мальчишку.

— А не получится, — нисколько не расстраиваясь, подошёл почти вплотную тот, — прилипнет к рубцам, потом больно отдирать. Да и нет у меня ничего, а моё всё в крови.

— Я могу дать тебе свой халат.

— Вы меня стесняетесь? — потянувшись за ложкой и наклоняясь ещё ближе, осведомился Рафаэль.

— Нет, — поспешно ответил Анжело, — но не стоит ходить голым, ко мне могут прийти прихожане, что они подумают, увидев тебя?

— Что вы — мой любовник.

— Рафаэль! — закашлялся священник, пытаясь скрыть смущение.

— А что? Я бы так и подумал, — продолжал разглагольствовать тот, — вы же тоже мужчина.

— Я священник, Рафаэль, — Анжело шагнул к выходу из кухни. — Я дал обет безбрачия, и уж тем более не могу иметь отношения с мужчиной.

— А хотели бы? — вопрос снова застиг врасплох. — Можете не отвечать, меня все хотят. Карла говорила, что я — демон-искуситель, — это прозвучало слишком самодовольно для четырнадцатилетнего.

— Не говори глупости, — пробурчал Анжело, — я принесу тебе халат.

Когда священник вернулся в кухню с коричневым халатом в руках, Рафаэль медленно и осторожно глотал суп. Видно было, что ему просто-напросто больно есть, но голод брал своё. И это был хороший признак, это значило, что воспаления нет и совсем скоро Рафаэль поправится.

— Вот, — Анжело осторожно набросил халат на плечи подростка, стараясь не касаться его кожи лишний раз, — молоко будешь?

Энергичный кивок послужил достаточно красноречивым ответом, и священник открыл холодильник, чтобы достать обещанное. Теперь стало легче — тело Рафаэля было хоть немного прикрыто, но последние слова о любовнике продолжали кружиться в голове. А ведь он прав: тут, в доме, они только вдвоём. Хорошо, хоть комнаты две, и сам Анжело будет теперь спать на узком диване в зале, уступив кровать гостю. Но если кто-то заглянет в неурочный час и увидит мальчишку голым — Анжело никогда не сможет доказать, что и пальцем не касался Рафаэля, ведь со стороны это будет выглядеть совершенно иначе. Тот самый случай, когда «это не то, что вы подумали» — действительно соответствует истине.

— Спасибо, падре, — послышалось громкое, сопровождаемое стуком кружки, которую Рафаэль поставил на стол, — мне прямо здесь рассказывать начинать?

— Нет, зачем же. Идём в комнату, нужно обработать твою спину.

— И задницу, — напомнил о такой важной части своего тела подросток.

— Конечно же, идём.

В комнате Рафаэль сбросил халат и медленно вытянулся на постели, ожидая обещанной процедуры. Присев на край кровати, Анжело начал осторожно смазывать спину, а мальчишка решил не тратить время даром и с места в карьер рванул:

— У неё были клёвые сиськи, падре, в жизни бы не сказал, что ей за тридцать, правда. И трахалась она классно.

— Ты о…

— Ну да. Вы ж хотели про Карлу знать. Она меня к себе домой почти сразу пригласила, сказала, что будем историю учить. Ну и… кино показала, про Калигулу, только оно не историческое было, падре, — Рафаэль снова увлёкся подробностями и даже приподнялся на локтях. — Ну, я такое в первый раз видел тогда, у меня, ясно дело, встал, а она… — он на секунду замолчал, но всё же продолжил, не слыша возражений со стороны Анжело: — Сосала она тоже круто. У меня крышу сразу снесло, представляете?

— Нет, — продолжая смазывать теперь уже поясницу, ответил священник, пытаясь понять — почему не останавливает подростка.

— Ой, ну ладно вам! — фыркнул Рафаэль. — Не верю я, что вы ни разу с бабой не спали!

— Это… было до того, как я стал священником. Очень давно.

— Ничего себе! — тот удивлённо уставился на Анжело. — Ну, вы даёте, я бы с ума уже сошёл.

— Я служу Богу, Рафаэль, а ты знаешь, что написано в Библии.

— Знаю, — смешно сморщил нос мальчишка, — но она мне другие книжки показывала, там картинки были… как трахаться надо, ну и учила меня всему. А потом просто послала, сказала, что я ей надоел… Теперь я первый их бросаю, всегда, — последние слова прозвучали неожиданно резко. — Я не такой дурак, как Ливио, не хватало ещё из-за бабы вешаться, да ещё и из-за старой шлюхи!

— Рафаэль, — всё же одёрнул Рафаэля Анжело, — нельзя так говорить.

— Почему, падре? Это же чистая правда! Она почти со всеми в моём классе трахалась. Отец так и сказал, когда узнал, — старая римская шлюха!

— Но зачем ты продолжал грешить после того, как сеньориту Карлу выгнали? Больше никто ведь не домогался тебя, так?

— А мне это нравится, — заявил в ответ Рафаэль, — это слаще всего… слаще мёда и хмельнее вина.

— Но это грех в глазах Бога.

— Да? Ну, так пусть тогда отвернётся, зачем смотреть на то, что не нравится?

— Ладно, — Анжело поднялся, — на сегодня хватит. Отдыхай, а я пойду готовиться к вечерней мессе.

— Спасибо, падре, — подросток поймал руку священника и снова поднёс к губам. — За всё.