— Анжелино, тебя там какой-то столичного вида сеньор спрашивает! — громкий голос Агаты, одной из сиделок, отвлёк Анжело от подрезки кустов, которой тот занимался с самого утра. Отложив садовые ножницы, он повернулся к полной миловидной женщине:

— Меня? Ты не ошиблась?

— Если Анжело Сантини — это ты, то тебя, — Агата улыбнулась, — там такой весь из себя байкер, был бы чуток постарше, — вздохнула мечтательно, хоть Анжело знал: женщина давно и глубоко замужем, только детей Бог не дал.

Своего мужа Агата обожала, но при этом не упускала случая пошутить на грани приличий. Сначала Анжело это коробило, женщина казалась ему распущенной и грубой, но когда он стал свидетелем отпора, данного Агатой одному из посетителей, слишком буквально воспринявшему её улыбку, изменил мнение. А потом понял — эти шутки стали для неё просто попыткой продлить ускользающую молодость. Агате было за сорок. Её фигура начала терять привлекавшие мужчин изгибы, но душа мириться с увяданием не желала.

Эта черноволосая уроженка Тосканы была первой, с кем Анжело сумел подружиться. Она же пять лет назад уломала хозяина этого дома престарелых, а по совместительству — своего кузена, дать бывшему священнику шанс и принять на работу. Это было как нельзя вовремя. К тому моменту Анжело уже отчаялся и утратил надежду на то, что тень Рафаэля прекратит преследовать его, отравляя существование.

Все попытки собрать свою жизнь из осколков, которые оставил на память о себе мальчишка, проваливались одна за другой. Едва поняв, с кем имеют дело, работодатели указывали Анжело на дверь. Не умереть с голоду помогли деньги, которые он получал за аренду родительской квартиры, но жить самому было негде. Приходилось снимать комнаты в самых захудалых районах родного Варезе, питаться раз в день и… стараться не сорваться на дно окончательно, а это как раз и было самым сложным.

Первые несколько недель он пил. Почти беспробудно, пытаясь стереть из памяти всё, что было связано с Рафаэлем. Забыть. Вырвать из себя те несколько апулийских месяцев, не думать, не видеть подростка во сне и на страницах газет, не слышать имени, которое намертво вплавилось в мозг.

Но алкоголь не помогал, только срывал последние запреты и тормоза, и в один из вечеров, возвращаясь домой после неудачных поисков работы, Анжело увидел на улице паренька, чем-то напомнившего Рафаэля. Может — такими же ямочками на щеках, может — большими карими глазами, в которых уже давно не было невинности, потому что профессия юноши не вызывала сомнений, а может — хрипловатым голосом, которым он Анжело и окликнул:

— Сеньор, не желаете развлечься?

И сеньор пожелал, впервые познав то, в чем его обвиняли. Слушая заученно-громкие стоны парня, Анжело называл его Рафаэлем и сходил с ума от остроты незнакомых ранее ощущений. Это был его первый секс за последние семь лет, а проститут оказался умелым и знал, как доставить удовольствие странному клиенту.

А утром, подсчитывая полученные деньги, парень насмешливо бросил:

— Ты меня измотал, падре.

Анжело вздрогнул, услышав это обращение.

— Я не священник, — возразил, не поднимая головы от подушки.

— Теперь нет, тебя же за это дело, — проститут продемонстрировал похабный жест, — выперли. А Рафаэль — это тот малец, которого ты трахал, так ведь? Я видел его фотки — смазливый, и задница клёвая.

— Я не трогал его, — в который раз повторил Анжело.

— Ладно тебе! — махнул рукой парень. — Мне-то пофиг. Грубым ты не был, заплатил нормально, какие проблемы? Срать я хотел — кто ты такой. А вообще, дурак ты, что в священники пошёл, нормальный мужик без секса не может, вот у тебя крышу и сорвало, когда ссыкун тот стал жопой вертеть!

— Не твоё дело, — резко оборвал проститута Анжело, — уходи.

— Я-то свалю, а ты подумай, может, не так всё и херово, а? — подмигнул напоследок юноша, исчезая за дверью.

После этого падения Анжело почувствовал себя ещё хуже, несколько дней не находил себе места, пока не забрёл в одну из церквей на окраине и опустился на колени у окошка исповедальни. Однако… Исповедаться так и не смог — язык словно прилип к гортани, знакомые слова с губ не шли, вместо них в голове звенели совсем другие: «Нормальный мужик без секса не может, вот у тебя крышу и сорвало».

Так и не раскаявшись в содеянном, Анжело покинул церковь и продолжил поиски работы — всё такие же безуспешные. Иногда ему удавалось устроиться на пару-тройку недель в какую-то забегаловку мойщиком посуды, но и от этого пришлось отказаться. То ли от бытовой химии, то ли из-за пережитого стресса у Анжело началась экзема, за несколько дней превратившая руки в распухшие, горящие адским огнём куски мяса.

На лечение ушло последнее, что оставалось в карманах, и хотя болезнь удалось остановить и вернуть рукам прежний вид, платить за жильё стало нечем. Хозяин квартиры прозрачно намекнул, что если в ближайшие три дня деньги у постояльца не появятся — он может убираться на все четыре стороны.

И в этот момент Анжело стало по-настоящему страшно. Чтобы болезнь не вернулась, ему приходилось пить недешёвые гормональные препараты. Найти работу стало ещё сложнее, а взять деньги было просто негде. В тот день в голову бывшего священника впервые пришла мысль о самоубийстве. Это казалось выходом, способом избавиться от всего и сразу. Оборвать существование, ставшее пыткой.

Собираясь претворить это в жизнь, Анжело поднялся на самую высокую многоэтажку в городе, подошёл к самому краю, но глянул почему-то не вниз, а вверх. На небо, молчавшее всё это время, небо, оказавшееся таким равнодушным к его боли и страданиям. Неужели Бог такой? Тот, кому он когда-то обещал служить? Отец Небесный, любящий всех своих детей? Неужели на самом деле Ему просто плевать? И достаточно оступиться однажды — и Он отворачивается от тебя навсегда?

Глядя в небо, Анжело пытался прочесть ответы среди облаков. Но там были только белые следы самолётов, чёрные точки — птицы, и солнце, которое вскоре заволокло тучами. Устав ждать ответа, он опустился на колени у самого края, закрыл лицо ладонями, и в этот момент с неба хлынул дождь, холодный зимний дождь, смешанный со снегом. Он мигом набился за воротник, засыпал волосы и начал стекать по щекам, словно слёзы. Смерть — это ещё не конец, не стоит врать себе и обольщаться. Самоубийство — ещё худший грех, чем всё, что совершил Анжело до этого. Так, возможно, не стоит делать последний шаг?

Решив, что даст себе ещё один шанс, он спустился с крыши и купил в ближайшем киоске свежий выпуск газеты с вакансиями. И среди многих объявлений заметил одно: в дом престарелых, расположенный в Комо, требовался уборщик. Почему-то именно это объявление привлекло внимание Анжело, и он позвонил по указанному номеру, договорился о собеседовании и уже через несколько часов ехал в автобусе в Комо, надеясь, что сумеет обрести там приют.

Тот разговор с хозяином — сеньором Жиральдо Амелио, Анжело запомнил навсегда. Указав ему на кресло, толстяк долго и внимательно вглядывался в лицо кандидата, а потом сказал:

— Назови мне хоть одну причину, по которой я должен тебя взять? На кой чёрт мне тут такой, как ты?

— Вы… знаете, кто я? — затеплившаяся было надежда тут же угасла.

— У нас тут не такая уж глушь! — усмехнулся мужчина. — А твоё имя полоскали все, кому не лень. Ну, Анжело Сантини, почему я должен взять тебя на это место?

— Мне очень нужна работа, — как можно спокойнее ответил бывший священник, — но это не ответ, так?

— Типа того, — покачал головой хозяин, — у меня тут не санаторий, почти все старики с альцгеймером, ты знаешь, что это?

— Да.

— Ну, так вот, а потому мне не просто поломойка нужна, а человек терпеливый и любящий людей.

— Я понимаю…

— С одной стороны ты, как священник, хоть и бывший, подойдёшь, если бы не…

— Слушай, Жиральдо, — вмешалась в разговор полная брюнетка, всё это время молча сидевшая в кабинете, — дай парню шанс. И даже если про него писали правду — тут у нас мальчиков нет, так что… Никаких соблазнов, верно? — она подмигнула Анжело, и тот смущённо опустил голову.

— Агата, этого парня выперли из попов за любовь к попам, — выдал каламбур хозяин.

— В курсе, но таких поп у нас тут нет. Самой молодой мужской заднице в этом доме седьмой десяток, если твою не считать, — продолжила женщина, нисколько не тушуясь. — Уважь кузину, дай парню шанс. Под мою ответственность.

— Ты готова за него поручиться?

— Умный мальчик, — улыбнулась Агата, — всё правильно понял.

— Значит так, — сказал после паузы сеньор Амелио, — считай, что во всём виноват рождественский дух, Сантини. Но не дай тебе Бог хоть что-то вытворить!

Всё ещё не веря, что получил работу, Анжело подписал контракт на полгода, а потом вышел вслед за Агатой, почему-то решившей ему помочь.

— Слушай сюда, парень, — сказала женщина, ведя его к комнате, в которой жил прежний уборщик, — место это — не райские кущи, тут не каждый выдержит, но ты через ад прошёл, а значит — справишься. Не подведи меня.

И он не подвёл. Старался изо всех сил, и через некоторое время сеньор Амелио перестал скептически хмыкать, глядя на нового работника. А спустя ещё полгода он доверил Анжело и работу садовника, потому как прежний уволился, получив предложение получше.

Это место благотворно повлияло на самого Анжело. Выполняя свои нехитрые обязанности, помогая санитарам и сиделкам, выслушивая стариков, он постепенно успокаивался. Экзема отступила, и нужда в гормонах, от которых он резко поправился, исчезла. Через несколько месяцев к Анжело вернулся его прежний вес и вид, а появившееся свободное время он использовал для чтения, потому как в Доме была хорошая библиотека.

Местную часовню он посещал только по воскресеньям, приходил последним и покидал мессу первым. Через призму пережитого Слово воспринималось совсем иначе. Перечитывая Библию, Анжело словно впервые увидел слова Апостола Павла:

«А о чём вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины.

Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа.

Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу.

Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена.

Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим.

Впрочем это сказано мною как позволение, а не как повеление.

Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет своё дарование от Бога, один так, другой иначе.

Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я.

Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться».

Бог не требовал от своих слуг невозможного, не Он придумал обет безбрачия. Изучая в свободное время религии мира, Анжело убеждался — целибат пришёл не с неба, его выдумали люди, которым секс был уже не нужен. Учитывая возраст Пап, несложно понять, откуда всё это взялось.

Анжело вспомнил самого себя: давая этот обет, он и примерно не представлял, на что именно подписывается. Ему было всего лишь восемнадцать, и в тот момент Анжело был уверен — ему нужен только Бог, а на плоть можно не обращать внимания. Но… он ошибся. И не только он.

Случаев грехопадения священников и возникновения связи с подростками обоих полов было слишком много. Это ли не доказательство того, что люди в очередной раз ошиблись, трактуя Его слово? Сначала эти мысли пугали еретичностью, ведь противоречили догмату о том, что Папа — Его наместник на Земле и передаёт Его волю, но потом они стали казаться всё разумнее.

Анжело прекрасно знал, что православным священникам жениться дозволено, и это теперь не казалось глупостью. Напротив. Господь создал человека по Своему образу и подобию — так же триединым: дух, душа и тело — так стоит ли воевать с собственной плотью?

Эти размышления посещали Анжело всё чаще. Он наблюдал за стариками, которые иногда пускались в повествование о юношеских похождениях, и видел, как начинают блестеть глаза у этих мужчин, не способных донести ложку до рта, не расплескав её содержимое. Воспоминания возвращали им силу и радость, хоть на время, но возвращали.

А ещё он наблюдал за одной парой: оба они поступили сюда недавно, познакомились и стали часто гулять в саду под руку, тихо беседуя о чём-то своём. Ромео было восемьдесят, Джульетте — семьдесят шесть, но… В эти мгновения они не казались старыми, и глядя на них Анжело испытывал странное чувство. И только спустя несколько недель, он понял, что это было. Зависть. Обычная человеческая зависть к тем, кто даже сейчас живёт полной жизнью, хоть этой самой жизни осталось не так много.

У Анжело на этом фронте было тихо, как в местном морге. Редкие партнёры никогда не задерживались дольше, чем на одну-две ночи. Он до сих пор не мог принять себя таким, примириться с тем, что влечение к мужчинам в нём сильнее, чем к женщинам. Церковь однозначно называла это грехом и определяла подобных Анжело в ад, но не был ли он и так в Преисподней?

И всё же эти пять лет были хорошими. Он обрёл относительное душевное равновесие, работа не в тяготила, и, казалось, тень Рафаэля навсегда осталась в прошлом. Впрочем, слухи о мальчишке докатывались и сюда, Агата просто обожала жёлтую прессу, внимания которой Рафаэль удостаивался очень часто.

Тогда, после разбирательства, он так и не вернулся домой. Смазливая физиономия привлекла внимание одного из апулийских богачей, и вскоре Рафаэль Бароне стал звездой молодёжных сериалов и быстро вошёл во вкус богемной жизни. Скандалы с его участием постоянно попадали на страницы газет: алкоголь, наркотики, частая смена партнёров — Рафаэль не отказывал себе ни в чём. В какой-то момент Анжело понял — от того мальчика не осталось ничего. С последних фотографий на него смотрел рано повзрослевший юноша, которому нельзя было дать его девятнадцать.

И вот сегодня покой, который Анжело так тщательно оберегал, снова мог оказаться под угрозой. Для чего-то же сюда явился «столичного вида сеньор», о котором сообщила Агата.

— Скажи сеньору, что я сейчас приду, — сказал Анжело, направляясь к душевой, чтобы смыть пот и пыль.

— Только не копайся слишком долго! — по-матерински напутствовала его женщина.

***

Сиделка не ошиблась, весь вид визитёра был кричаще нездешним: светлые джинсы в облипку, чёрная майка, открывающая загорелое тело и крепкую шею, на которой болталось сразу несколько витых серебряных цепочек с медальонами, и даже запах сигареты, которую он курил, рассеянно выпуская дым, говорил о том, что гость — птица столичная.

Пальцы незнакомца были унизаны серебряными кольцами, похоже, он питал слабость к украшениям, которых и навешал на себя, словно на рождественскую ёлку. Кудрявые тёмные волосы мужчины почти достигали плеч, а глаза оказались карими и цепко-внимательными. Это Анжело отметил сразу, как только тот поднял на лоб солнцезащитные очки. Улыбка, которой он сверкнул, была по-голливудски дежурно-белоснежной, а вот голос оказался приятным.

— Добрый день, сеньор Сантини, — щелчком отправив окурок в урну, он протянул руку и продолжил уже после рукопожатия: — Меня зовут Орландо Дамиани, я из «Il Messaggero».

— Вот как? — услышав название одной из центральных газет, Анжело резко шагнул назад. — И что вам от меня нужно, сеньор Дамиани? Если вы собрались писать о нашем Доме, вам следует обратиться к сеньору Амелио. Проводить?

— Нет, — журналист оттолкнулся от мотоцикла, о который всё это время опирался. — Мне нужны именно вы. Где мы могли бы поговорить?

— О чём? — продолжая изучать мужчину внимательным взглядом, спросил Анжело.

— О Рафаэле Бароне, не думаю, что вы забыли, кто это, — негромко и чётко произнесли обветренные губы Дамиани.

— Не забыл, но говорить о нём не желаю. Вы зря сюда ехали. Той истории уже пять лет, не думаю, что кому-то это будет интересно.

— Я в курсе, но… Неужели вы ещё не слышали? — приподнял густую бровь журналист.

— Чего именно?

— Три дня назад Рафаэля Бароне нашли мёртвым в его квартире.

— Что?

— Его убили, сеньор Сантини. Вот фотографии с места преступления, — Орландо протянул газету, передовицу которой украшал кричащий заголовок: «Скандальная звезда молодёжных сериалов зверски убита неизвестным садистом».

Машинально взяв газету, Анжело увидел фотографии, и что-то в них его смутило. Он не сразу понял, что тело было прикрыто простынёй, на которой проступили кровавые пятна. Из-под неё виднелись только слипшиеся от крови волосы и изрезанные ножом ноги.

— Я видел то, что под простынёй, — глухо сказал Дамиани, снова закуривая, — я проработал в газете уже пятнадцать лет, но в этот раз блевал, как малолетка. Этот «неизвестный» отрезал Рафаэлю член и засунул в рот, а в заднице у парня торчала ножка от стула. И то, и другое было сделано при жизни.

Чувствуя, что сейчас просто потеряет сознание, Анжело выронил газету и схватился за калитку. Лицо бывшего священника стало белым, а глаза — почти прозрачными.

— Зачем? — прохрипел он. — Зачем вы всё это мне рассказали? Или вы считаете, что это сделал я?

— Ни в коем случае, — журналист наклонился, поднимая газету.

— Тогда чего вы от меня хотите?

— Я же сказал — поговорить о Рафаэле. О том Рафаэле, которого знали только вы. Так где мы можем это сделать?

— Нигде. Мне нечего сказать, — выдавил Анжело. — Я не даю интервью о… — он пытался заставить себя произнести въевшееся в память имя вслух, но так и не смог. Само сочетание звуков причиняло, казалось, физическую боль.

— Погодите, — Орландо схватил собеседника за руку, — не рубите с плеча. Вот, — он сунул в карман рубашки Анжело визитку. — Я пробуду в мотеле неподалёку ещё дня три, думаю, нам всё же стоит встретиться. Я никогда не верил в то, что о вас писали, — тихо добавил Дамиани и тут же убрал руку. — Буду ждать вашего звонка, Анжело.

Сказав это, журналист сел на мотоцикл, надел шлем и завёл мотор, чтобы уже через несколько минут скрыться из глаз, увозя с собой покой, который Анжело обрел в этом месте.