Следующая неделя в доме священника прошла быстро, но оказалась нелёгкой для Анжело. Кормить Рафаэля и ухаживать за ним было не в тягость, близость мальчика — вот что оказалось испытанием. Рафаэль ходил за ним по пятам, совершенно не стесняясь своей наготы, да и запахом его, казалось, пропитался весь дом, даже простыни дивана, на котором спал Анжело.

Священник не знал, что когда он покидал дом, подросток вольготно устраивался на диване, лениво листая какую-то из богословских книг. Это чтиво Рафаэлю не нравилось, слишком быстро он начинал зевать, клевать носом и почти засыпал. Бормоча под нос, что у Анжело нет ни одной нормальной книги, нет телевизора и радио, он поднимался и возвращался на свою постель. Вот потому-то каждая ночь становилась для Анжело искушением.

Рафаэль выздоравливал быстро: бальзам, который Леон принёс, как и обещал, значительно ускорил заживление. Уже через неделю мальчишка мог сидеть за столом и спал на боку. Но появилась новая проблема — заживая, спина начала ужасно чесаться, и Анжело приходилось следить, чтобы Рафаэль не сдирал образующиеся корочки.

За всё это время родители подростка так и не появились, чему священник был, честно говоря, рад. Если бы сеньор Клаудио пришёл забрать сына, то был бы в своём праве, но, как сказал Леон, отец не горит желанием видеть собственного ребёнка. Запретив матери и остальным членам семьи упоминать имя «этого пидора», Бароне-старший продолжал жить, как ни в чём не бывало.

Мичела несколько раз передавала через Леона бальзамы и кое-что из еды, но сама так и не решилась прийти проведать сына. За годы, прожитые с мужем-деспотом, женщина научилась беспрекословно его слушаться и не злить понапрасну: тяжесть кулаков Клаудио она успела почувствовать много раз.

Врач осмотрел Рафаэля, как обещал, и подтвердил выводы Анжело, что внутренние органы мальчишки в порядке, а через две-три недели не останется и следа от кнута. И уже уходя, доктор Аллегри сказал на ухо священнику:

— Ему действительно лучше уехать, падре. Если можете помочь — дайте Рафаэлю денег на дорогу. Тут ему не жить. Вы слышали, что Вито Алесси отослал своего Джино в пансионат для мальчиков? А сам распродаёт имущество и собирается уехать.

— Из-за Рафаэля?

— Да. Если бы пацан у вас не прятался — Вито уже придушил бы его, — не стал скрывать доктор.

— Вот как… — протянул Анжело, — я подумаю, что можно будет сделать. Спасибо вам.

И всё это время, продолжая ухаживать за Рафаэлем, священник беседовал с ним, пытаясь пояснить, что греха нужно избегать, что плоть стоит обуздывать, подчинять её духу, но подросток, казалось, просто не слушал. Во всяком случае, вид у Рафаэля был в эти моменты совершенно отсутствующий, он изучал глазами потолок, оклеенные простыми обоями стены, а порой даже зевал, не всегда успевая прикрыть рот.

— Тебе скучно? — спросил как-то раз Анжело, понимая, что ему никак не удаётся привлечь внимание мальчишки.

— Падре… — тяжело вздохнул тот, — давайте остановимся на том, что я грешник и гореть мне в аду, а?

— И тебя это не пугает?

— Так когда это будет-то? И будет ли? — теперь Рафаэль глаз не отводил, смотрел прямо на Анжело, и в тёмно-карей глубине взгляда вспыхивали странные искры. Или это просто были отблески настольной лампы?

— Что ты хочешь этим сказать? — решил уточнить Анжело.

— Ну так никто, кроме Иисуса, с того света не вернулся, падре, и не рассказал, как оно там.

— Но Библия даёт нам чёткие ответы, Рафаэль.

— Эх, — вздохнул подросток, — Библия… её же люди писали, так? А это как сплетни у нас. Один сказал, что у Пьетро была одна любовница, второй — ещё одну добавил, а третий — ещё, и так их целый гарем получается.

— Ты ошибаешься, — Анжело раскрыл Библию. — Смотри, что написано в Откровении, — развернул книгу к мальчишке: — Грешники Царствия Божия не наследуют. Ты говоришь, всё это — сказка, если так, то ты ничего не теряешь, а если нет? Что тогда?

— Ну… — закатил глаза Рафаэль, — а тогда мне уже всё равно будет, падре, не тратьте слова, вы и так меня уже спасли.

— Только тело, — вздохнул священник, — к сожалению, этого мало.

— В самый раз, — подросток покровительственно похлопал Анжело по плечу.

Священник видел, что ему не удаётся пробиться сквозь панцирь цинизма, который надел на себя Рафаэль после случая с Карлой. Взрослая женщина, совратившая тринадцатилетнего мальчишку, сумела не только растлить тело, но и изуродовать душу. Анжело читал, что дети и подростки развращаются очень быстро, входят во вкус и чаще всего очень плохо заканчивают. Рафаэль являлся живым подтверждением этого.

Свою благодарность за заботу он выражал тем, что постоянно крутился вокруг Анжело, ластился, как щенок, не замечая или делая вид, что не замечает, как это действует на священника. Ещё никогда, с момента юности, плоть Анжело не заявляла о себе так часто и властно. Несколько раз он срывался, чувствуя, что не в силах больше выносить боль неудовлетворённости и… совершал то, в чём укорял Рафаэля.

Достигнутая быстро разрядка приносила облегчение телу, но падала свинцовой тяжестью греха на душу. Молясь и каясь, Анжело просил Бога простить и помочь устоять, не поддаваться более соблазну, но небеса молчали. Впервые с момента своего обращения Анжело не ощущал поддержки. Его молитвы просто проваливались в пустоту, и всё заслоняла собой стройная фигура обнажённого Рафаэля. Мальчишка усмехался краем губ, подмигивал карим глазом и был такой… красивый, что голова начинала кружиться, а тело снова властно требовало своего.

Чем здоровее становился Рафаэль, тем сложнее было Анжело видеть в нём только подростка, потому что каждое его движение дышало той порочной грацией, которая присуща настоящим искусителям. Каждый взгляд манил и обещал все наслаждения мира, а ломающийся голос отзывался дрожью.

Это была настоящая мука — видеть его, делить кров и пищу и пытаться наставить на путь истинный, постоянно ловя себя на мысли, что безумно хочется прижать мальчишку к себе, коснуться уже заживших губ и забыть обо всём на свете, ощущая под ладонями гладкую горячую кожу. Но остатками здравого смысла Анжело понимал, что если сделает это — возврата уже не будет. Он никогда не сможет забыть того, что сотворил, и простить себе мальчишку, о душе которого обязан печься, как истинный слуга Божий. Но с каждым днём здравый смысл сдавал позиции, уступая вожделению.

***

А потом была та ночь, забыть которую Анжело так и не смог, хоть пытался это сделать. Священник не помнил, что именно тогда его разбудило — расколовшееся прямо над крышей домика небо или гибкое тело, прижавшееся вплотную. Открыв глаза, он понял, что за окном бушует гроза: вспышки молний распарывали черноту ночного неба, а гром обрушивался на Землю, оглушая своей мощью. А рядом был Рафаэль. Обнажённый мальчишка прижимался к Анжело, дрожа и глядя на него полными ужаса карими глазами.

— Что ты здесь делаешь? — попытался отодвинуться священник, но ничего не вышло: диван, на котором он всё это время спал, был узким и рассчитанным на одного человека.

— Я боюсь, — прошептал в ответ подросток, — боюсь грозы. Всегда так было. Дома я приходил к Леону, падре, можете у него спросить.

— Вот как, — стараясь придумать повод, чтобы отослать мальчишку обратно, сказал священник: — Рафаэль, но ты же не ребёнок, да и что нам может сделать гроза?

В этот момент особо мощный раскат грома заставил вздрогнуть их обоих, а сверкание молний казалось какой-то дьявольской светомузыкой и бросало на лица странные и пугающие тени.

— Я боюсь, — жалобно проскулил подросток, и это так не вязалось с циничной наглостью того Рафаэля, которого Анжело уже успел узнать, — не гоните меня.

— Послушай, — чувствуя, что его тело начинает недвусмысленно реагировать на прижавшегося мальчишку, сказал священник, — тут тесно. Возвращайся к себе, я сейчас надену халат и приду, посижу с тобой до тех пор, пока гроза не кончится.

— Не гоните меня, — повторил прямо в ухо Рафаэль, и губы случайно или нарочно коснулись мочки. — Мне очень страшно… Обнимите меня, падре… Пожалуйста.

Казалось, подросток просто не слышал того, что говорил ему Анжело. Оставалось либо выполнить жалобную просьбу, либо просто прогнать его, чуть ли не насильно стаскивая с дивана, а это было бы просто смешно. И священник положил руку на спину подростка, почти полностью очистившуюся от струпьев, ведь с момента избиения прошло уже две недели. Потом Анжело переместил руку на плечо, по которому и погладил Рафаэля, пытаясь успокоить. Мальчишка действительно дрожал и, похоже, не лгал, говоря о своём страхе.

— Спасибо, — прошептал Рафаэль, рвано и шумно выдыхая и… прижимаясь ещё ближе. Слишком поздно Анжело понял, что теперь его возбуждение уже не является секретом для подростка. Он надеялся, что испуганный Рафаэль сделает вид, что ничего не заметил, но…

— Падре… я хочу заплатить вам добром за добро, — прозвучало глухо и провокационно, а горячие пальцы легли на бедро Анжело. — Этому же учит Библия?

— Она учит не ждать воздаяния, — священник положил свою руку на кисть Рафаэля, не давая пошевелить пальцами, — а просто творить добро, так, как делал Иисус. Мне ничего от тебя не нужно.

— Ложь — это грех, отец Анжело, — послышалось в ответ, — ваше тело говорит другое…

— Рафаэль… ты же знаешь, что у мужчин это бывает. Просто так, — чувствуя, как горит лицо, и радуясь тому, что мальчишка этого не видит, сказал Анжело.

Ответ Рафаэля утонул в очередном раскате грома, а губы оказались совсем близко. Слишком близко. Невыносимо близко…

— Нет, — ещё никогда это простое слово не давалось священнику с таким трудом. Кровь молотила в виски, напряжение в паху уже стало болезненной судорогой, и так просто было от всего этого избавиться. Всего лишь… — Нет. Иди к себе, Рафаэль. Немедленно, — оторвав пальцы подростка от своего бедра, резко бросил Анжело, понимая, что просто не выдержит больше этой близости — такой опасной и желанной.

— Но гроза… — снова жалобно произнёс мальчишка.

— Иди к себе. Я сейчас приду и посижу с тобой.

— Не надо, — обиженно донеслось в ответ, а потом Рафаэль встал и бросил, перед тем как уйти, — а твоему Богу всё равно плевать. Думаешь, крылья только что заработал? Хах.

И, не дожидаясь ответа, он пошел в свою комнату, то и дело вздрагивая от вспышек молнии и громовых раскатов.

***

На следующее утро Анжело дождался, пока подросток соизволит проснуться и появиться на кухне, поставил на стол тарелки с завтраком и только потом сказал:

— Рафаэль, ты говорил, что хочешь уехать в Рим? Так?

В ответ тот кивнул, не размыкая губ. Весь его вид говорил о том, что ночью священник нанёс мальчишке смертельное оскорбление, выставив из постели и не дав того, на что Рафаэль рассчитывал.

— Так вот, я решил, что так будет действительно лучше. У меня есть немного денег и друг в одной из римских школ для мальчиков. Я дам тебе рекомендательное письмо к Габриэлю, деньги на дорогу и на первое время. Это всё, что я могу для тебя сделать.

— Давайте, — коротко бросил в ответ Рафаэль, соизволив всё же заговорить.

— Подожди, мне нужно написать письмо, — Анжело поднялся и пошёл в свою комнату, но вскоре вернулся оттуда с запечатанным конвертом и пластиковой карточкой, на которой хранил свои сбережения. — Вот. Код к карте я написал тут, — положил на стол перед подростком конверт, карту и небольшой листок бумаги. — Распорядись ими с умом.

Благодарности священник не услышал, Рафаэль просто сгрёб всё это со стола и сунул в карман, а потом поднялся и пошёл к двери. И уже на пороге он всё же обернулся. Губы мальчишки дрогнули, но ни слова он не сказал и вышел за порог, изо всей силы хлопнув дверью.