Однако не забивать голову у Эйлера не получилось. Стоило только посмотреть на Яевинна, и память услужливо подсовывала тот разговор и прикосновение, которое, казалось, до сих пор горело на коже. Это смущало и заставляло тут же отводить глаза и усердно вспоминать что-то не очень приятное, поскольку тело... Оно тоже начало вести себя отвратительно, отказываясь подчиняться рассудку и идя на поводу у желаний, которые раньше почему-то не возникали.

Ночи, до этого отравленные кошмарами, стали еще большей пыткой, потому что порой приносили с собой сновидения, о которых и вспоминать-то поутру было неловко. И если днем держать в руках и вести себя как обычно получалось, то ночью дела обстояли намного хуже. Больше всего Эйлер боялся, что однажды во сне с его губ слетит имя, известное каждому в отряде, но явно не в таком смысле, который придаст страстный стон.

Спасти могло только постоянное бодрствование, но выдержать это долго Эйлер бы не сумел. Да и какой воин будет из того, кто почти не спит? Сонная муха и та покажется пущенной из лука стрелой, по сравнению с ним! Кроме того, хронически невысыпающийся, будет подвергать опасности не только свою жизнь, а этого никак нельзя было допустить.

В конце концов, Эйлер решил махнуть на опасность разоблачения рукой. Будь что будет. Эльф был уверен, что Яевинна подобная новость не удивит и не шокирует. Разве что заставит приподнять бровь и иронично улыбнуться, поскольку сам он ничего подобного к Эйлеру не испытывал. Разговаривал по-прежнему ровно и холодно, словно не было того вечера и прикосновения, не выделял Эйлера из команды, не приближал к себе и не давал никаких поблажек.

Это наводило эльфа на мысль, что особенность тому прикосновению придал он сам, а Яевинн действительно просто помог смыть кровь. Никто ведь не может увидеть свою спину без зеркала, так что ничего удивительного в желании командира помочь члену отряда не было. И не его вина, что у некоторых оказалось слишком богатое воображение и неверно отреагировавшее тело.

И не только тело. Вскоре Эйлер понял, что ему хочется не просто лечь с Яевинном в постель и снова ощутить легкие горячие прикосновения рук, а потом поцеловать губы, так редко улыбающиеся. Узнать, каковы они на вкус, а после отдать командиру тело, как уже давно отдал душу. Хочется быть рядом не только на ложе, но и в бою, охранять, разделять его боль и воспоминания, которых у Яевинна было намного больше.

Эйлеру хотелось так отблагодарить за доверие, когда-то ставшее той соломинкой, что не позволила утонуть в море ненависти и отчаяния. Ведь если бы тогда Яевинн не принял его в бригаду, в живых его бы уже не было. Одиночке очень сложно выжить в мире, в котором убивают из-за формы ушей, количества зубов или роста. По сути, это невозможно. Особенно если ты не обладаешь каким-либо особым талантом, таким как магия или искусное обращение с оружием.

Эйлера богиня ничем подобным не одарила, он был самым обычным Aen Seidhe, разве что в жилах текла чистая кровь, но никаких преимуществ в плане выживания это не давало. Скорее наоборот. Внешность мгновенно становилась пропуском на тот свет, стоило только вспыхнуть пламени очередного погрома. Так что это Яевинну он был обязан тем, что до сих пор жив. Яевинну и... ведьмаку, который уже не вызывал у Эйлера ненависти или подозрений.

Кстати, желания сблизиться Gwynbleidd у него тоже не пробуждал, равно как и любой другой член отряда. Заставлял погружаться в неприличные фантазии только Яевинн. Это было мучительно и мешало сосредоточиться, а потому Эйлер дал себе слово как можно скорее избавиться от мечтаний, которые никогда не станут реальностью. Думать и вспоминать о чем и о ком угодно, кроме Яевинна. Однако и здесь ждало разочарование.

Беда была в том, что стараясь выбросить из головы командира, Эйлер невольно возвращался в прошлое, погружался в воспоминания, до сих пор мучившие, ощущал всю ту же вину и боль утраты. Он попал в заколдованный круг и понятия не имел, как выбраться. Что предпочесть: холод прошлого или жар настоящего? Во что погрузиться, зная, что и то, и другое обязательно причинит боль? Первое — напомнит о потерянном навсегда, второе — о том, что никогда не будет обретено. Молот и наковальня, между которыми смятым, бесформенным куском металла он сам.

Оказавшись между ненавистью к dh'oine и любовью к Яевинну, Эйлер ощущал себя так, словно попал в трясину и теперь медленно, но верно тонет, уходит на дно, а все попытки выбраться только ускоряют путь вниз. Вот и сейчас он сидел у костра, тщетно пытаясь согреться и избавиться от разбудившего кошмара, не думая о командире.

Слишком велика была опасность угодить из одной ловушки в другую, особенно если сам Яевинн вдруг бесшумно появился у костра, молча сел рядом и протянул к пламени руки. Он находился сейчас так близко, что Эйлер ясно ощущал запах, исходящий от одежды командира, видел серебристые нити в черных волосах Яевинна и блеск зелёных глаз, устремленных в огонь.

— Кое-что никогда не меняется, — глухо заговорил Яевинн, не глядя на Эйлера, — много лет назад я точно так же решил, что чужая смерть способна исцелить от боли меня самого. Я ненавидел людей и горел желанием убивать. Был уверен, что они могут быть только врагами Aen Seidhe. Я ошибся.

— Вы перестали ненавидеть? — спросил, чтобы не молчать, Эйлер, стараясь, чтобы голос звучал ровно, ничем не выдавая охватившее эльфа волнение.

— Нет. Я понял, что холодное презрение лучше пылающей ярости. В пламени можешь легко сгореть ты сам, а холод удержит от необдуманных и поспешных шагов. Можно геройски подохнуть в первом же бою, а можно десятки, а то и сотни лет выпалывать сорняки, высасывающие соки из нашей земли. Ты понимаешь, о чем я?

— Думаю... да, — не сразу ответил юноша.

— Думаешь? — иронично повторил Яевинн, поворачиваясь к Эйлеру. — Этого мало, чтобы выжить. Я хочу, чтобы ты это понял. И сохранил здесь, — ладонь командира легла на грудь юноши прямо над сердцем, гулкие удары которого теперь уже не были для Яевинна секретом. — И желательно сделать это до того, как твоя собственная жизнь будет висеть на протянутой над пропастью смерти паутине, грозящей вот-вот оборваться. До того, как ты узнаешь, что такое настоящая боль, увидишь, как твоя кровь заливает траву, ощутишь, как с каждым мгновением становишься слабее. До того, как проведешь ночь в обнимку со смертью, не зная, заберет она тебя с собой или уйдет одна, решив дать тебе шанс.

— Я видел... — начал Эйлер, но на губы тут же легли пальцы второй руки Яевинна, а сам командир наклонился ниже, теперь его волосы касались щеки юноши, пробуждая мелкую дрожь во всем теле.

— Ты думаешь, что видел, — совсем тихо произнес Яевинн, глядя в глаза Эйлера, — а я знаю. Смерть крепко обняла меня под Бренной и долго не хотела отпускать. В конце концов, лекари решили, что она уйдет со мной, но ошиблись.

— К счастью, — вырвалось само, прозвучало едва слышно, но по блеску глаз Яевинна стало ясно — он услышал.

— Согласен, — командир улыбнулся, снова протягивая обе руки к огню, — я не хочу, чтобы твоя жизнь оборвалась раньше, чем предначертано. В какой-то мере ты — это я сам. Потому-то я и говорю, что некоторые вещи не меняются никогда. Жизнь, смерть, ненависть... — и добавил, помолчав, — любовь. Мы ждем ее, словно драгоценный дар, а когда она приходит — бежим, прячемся, а порой отрекаемся и проклинаем то, чего так желали. Мы готовы убивать и умирать за тех, кого любим или... думаем, что любим, — сейчас в голосе Яевинна отчетливо слышалась страсть, к которой примешивалась горечь. — Но к главному мы не готовы. Никогда. Не готовы жить для них. Мы не думаем о том, каково будет им без нас. На беду, влюбленное сердце слепо и глухо, так ведь?

— Я не знаю, — так же негромко ответил Эйлер, радуясь тому, что сейчас Яевинн снова смотрит в огонь и надеясь, что командир ему поверит. Врать не хотелось, но и правду сказать было нельзя.

— Знаешь, — прозвучало коротко и убежденно. — А потому в каждом бою будешь холоден и расчетлив и не позволишь ненависти толкнуть тебя в объятия смерти. Не отдавай ей свой первый поцелуй, — говоря это, Яевинн положил руку на плечо Эйлера, чуть прижал того к себе, — поверь, у нее очень холодные губы. Я чувствовал их под Бренной и до сих пор иногда просыпаюсь по ночам от холода. Как и ты.

— Сегодня...

— Одна из таких ночей. Обычно это случается перед серьезной операцией. Такой, которая предстоит нам. Ты слышал о банке Вивальди? — разговор ушел от опасной для Эйлера темы и эльф с трудом сдержал вздох облегчения. Сидеть так близко, ощущать руку Яевинна на плече — уже само это было испытанием, а если сюда добавить разговор о любви, получится нечто и вовсе невыносимое. — Dh'oine хотят наложить на него лапу, но я не позволю им это сделать. Нам эти деньги нужнее, не находишь?

— Конечно, — согласно кивнул Эйлер. — Когда?..

— Скоро. Очень скоро. У нас будет только один шанс, без права на ошибку, — Яевинн убрал руку и встал, — помни об этом. И о том, что я тебе сказал. Не отдавай смерти свой первый поцелуй. Она не оценит, — сказав это, командир повернулся и пошел к своему месту, а Эйлер еще долго сидел, обдумывая услышанное и надеясь, что понял всё правильно.

***

Сначала операция шла слишком легко. Подозрительно легко. Это невольно беспокоило, заставляя Эйлера ожидать чего-то нехорошего. И он почти не удивился, когда узнал, что банк окружили рыцари, а выход в канализацию перекрыт кикиморами, почему-то покинувшими болота.

И как последний гвоздь в крышку гроба появился Gwynbleidd. Эйлер ощутил, как ёкнуло сердце — неужели все же придется скрещивать с ним клинки? Теперь это будет на порядок сложнее, ведь он оставался должником ведьмака. Убивать, чувствуя вину вместо ненависти, не так-то просто, но если Яевинн отдаст приказ, выбора не останется.

Однако уже через мгновение эльф ощутил невероятное облегчение — ведьмак пришел не для того, чтобы их убить. Ипат хотел, чтобы он уговорил скоя’таэлей сдаться по-хорошему, не проливая кровь. В реальность такого поворота Эйлер не верил — не для того они сюда пришли, чтобы сдаваться. Да и цену обещаниям и милосердию dh'oine он прекрасно знал. Это сейчас они обещают сохранить жизнь, но стоит только бросить оружие и на шее затянется веревка. А умирать он не собирался. Не сейчас.

Теперь смерть уже не казалась эльфу милостью богини. Нет! Хотелось жить и... любить, пусть даже так — без ответа и надежды. Просто быть рядом с ним, безмолвной тенью следовать за тем, не думать о ком не получается. Радоваться тому, что дышишь с ним одним воздухом, ешь из одного котелка, а иногда — сидишь рядом у костра и слушаешь его. А большее... об этом можно мечтать, в тайне наслаждаясь фантазиями, такими сладкими и жаркими.

Одним словом, смерть больше не казалась Эйлеру благом. Но она, похоже, считала иначе и решила наконец-то заявить на него свои права, ответить на призыв, которого когда-то предпочла не услышать. Смерть, принявшая облик отвратительных кровожадных тварей, справиться с которыми без помощи ведьмака они не могли. А тот, похоже, никак не мог решить — на чью сторону встать. Покрепче сжав в руках меч, Эйлер приготовился защищать Яевинна, пусть даже ценой своей жизни. Командир должен жить — вот что имело значение.

— Ты не можешь вечно сидеть на заборе, Gwynbleidd — негромко произнес Яевинн, — особенно если этот забор стоит на поле битвы.

Ведьмак молчал, внимательно глядя на эльфа, который напряженно ждал. И Эйлер не смог сдержать облегченного вздоха, когда Белый Волк согласился помочь расправиться с монстрами. Однако юноша и представить себе не мог, что это будет за бой. До этого Эйлер никогда не видел кикимор и не знал, какими громадными и сильными могут быть эти твари.

А когда увидел, испугаться не успел, сражался, не выпуская из поля зрения Яевинна. Именно поэтому он первым заметил огромную кикимору, появившуюся из темноты за спиной командира. Увидел и понял, что сейчас Яевинн умрет — просто не успеет защититься, поскольку в этот момент дрался с такой же огромной, яростно наседающей на него тварью.

И тогда Эйлер рванулся вперед, закрывая командира собой, ощутил, как когти кикиморы вспороли одежду, вонзились в грудь и живот, зацепили бедро. Эльф из последних сил ударил мечом, но тот только скользнул по хитиновому панцирю и шмякнулся на пол бесполезным куском металла. Следом упал и сам Эйлер, безуспешно пытаясь зажать рану, из которой хлестала кровь. Но добить его кикимора не успела, ведьмак и Яевинн разделались с тварью, а потом одновременно склонились над ним.

Остановить кровь Эйлер уже не пытался, понимая, что это бесполезно, да и сил поднять руку просто не было. Он только надеялся, что проживет достаточно долго, чтобы успеть сказать Яевинну то, на что никогда не решился бы, если бы не смерть, ледяное прикосновение которой он уже ощущал.

— Еще немного, и он истечет кровью, — послышалось над головой. Эйлер с трудом сфокусировал взгляд и увидел, что это сказал Gwynbleidd, осматривая его раны, а командир молчал, глядя на искаженное болью лицо своего спасителя. — Нужен целитель, чародей и чем быстрее, тем лучше.

— Можно отнести его в лагерь, — сухо и равнодушно предложил Яевинн, но дрогнувшие пальцы, которыми он сжал окровавленную руку Эйлера, говорили о том, что равнодушие — всего лишь маска. — Возможно там...

— Он умрет, — закончил за него ведьмак. — Ты прекрасно это знаешь. У вас нет чародея, способного лечить такие раны. Собственно, он даже до лагеря не дотянет... Если только ты сумеешь заставить портал из храма перенести его в дом Трисс.

— Ты предлагаешь?..

— Да, это единственный выход.

— А если нагрянет стража, у которой к тебе теперь есть вопросы, что тогда? — не отрывая взгляда от смертельно-бледного лица Эйлера, спросил Яевинн.

— Ничего. У тебя нет выбора. Или довериться мне, или...

— Зачем ты это сделал? — словно не слыша ведьмака, спросил Яевинн, наклоняясь к самым губам Эйлера.

— Потому что... — говорить было сложно, сознание уплывало и становилось все холоднее, но и не сказать он мог, потому что объятия смерти сжимались крепче, — essea eaminne te, — на эти слова сил Эйлера хватило. Эльф увидел, как вздрогнул, услышав это, командир, а потом губы Яевинна коснулись его губ. Только были они такими же ледяными, как уста смерти. А может, это она приняла облик того, кого Эйлер любил, чтобы подарить ему тот самый первый поцелуй?

Добавить что-либо еще эльф не успел, темнота и холод сомкнулись над ним, словно трясина, в которой он так долго и безуспешно барахтался. Сознание померкло, и Эйлер не слышал, как Яевинн, резко выпрямившись, отдал приказ отнести раненого к храму. Не видел, как крепко пожал руку ведьмаку, не говоря больше ни слова, а потом направился к выходу в канализацию, уже не оглядываясь назад.
_________________________________________   

Примечания:

essea eaminne te - я люблю тебя