Бун нашел Курьера на берегу реки. Ада сидела на камне, опираясь локтями о колени, и даже не видя лица, можно было заметить, насколько она устала.
– Смотришь, как плывут трупы врагов? – поинтересовался он, подходя ближе.
Девушка обернулась.
– Я думала, ты обиделся.
– Я и обиделся, – Бун опустился прямо на землю, опираясь спиной о камень, на котором сидела она. – Мы отпустили Зверя Востока.
На самом деле, «обиделся» звучало не совсем правильно. Несколько месяцев назад он бы просто проигнорировал прямой приказ, попытавшись убить Лания – неважно, какой ценой. Сейчас... ему глубоко претило то, что легат ушел невредимым, но самоубийственные атаки хороши, только когда рискуешь лишь собственной жизнью.
– Четверо преториацев, – девушка достала из кармана пачку сигарет, предложила напарнику. Бун взял одну, поблагодарив коротким кивком, затянулся.
–… и сам легат… – продолжала Ада. Помолчала, прикуривая от протянутой Буном зажигалки, – …который получил звание, не в штабе штаны просиживая. Там бы нас и похоронили.
– Зато и они бы не ушли.
– В Биттер-Спрингс оно того стоило. Сегодня – нет.
Биттер-Спрингс… Бун сам не знал, зачем попросил ее вернуться туда, где совершил величайшую в жизни ошибку. Почему захотел снова увидеть красные холмы, среди которых он из солдата превратился в убийцу. И снова оказался в центре бойни – но в этот раз Господь повернул ситуацию с ног на голову. Словно для того, чтобы ткнуть носом, точно нашкодившего щенка – смотри, кем ты был в прошлый раз, когда расстреливал толпу стариков и детей. Ничуть не лучше этих, в юбках, которых ты так ненавидишь.
Внизу лежал беззащитный лагерь беженцев, меж холмов неотвратимо приближался отряд Легиона, нападать вдвоем выглядело сущим самоубийством. Бун не удивился бы, если бы Ада отказалась. Но она лишь кивнула: «Я с тобой», и голос звучал совершенно спокойно, а выражения глаз не было видно в темноте. А потом добавила кое-что еще, что он тогда пропустил мимо ушей, решив, что ослышался, занятый предстоящей дракой, и вспомнил, только когда, кляня себя на чем свет стоит, обкалывал почти безжизненное тело стимпаками и думал, что несет несчастье всем, кто оказывается рядом. По справедливости это ему бы лежать на проклятой красной земле, а еще лучше – остаться там насовсем. Но Господь, старый засранец, снова заставлял платить по его счетам женщину. Сказавшую, что любит его.
Симпаки помогли, Ада пришла в себя. И, встретившись с ней взглядом, Бун понял, что она жалеет о словах, сказанных перед боем, который она не рассчитывала пережить. Она знала про Карлу.
Тогда они дошли до Новака, не перекинувшись ни словом, и там Ада сказала, что больше не нуждается в его помощи. Бун облегченно выдохнул – пожалуй, это и правда было лучшим выходом. Успокоится, поймет, что за каким-то чертом приглядела себе далеко не лучший вариант, и забудет. С глаз долой – из сердца вон… а что ему самому эта нехитрая мудрость не помогла, ничего не значило. Ада была единственным человеком, который знал, что на самом деле случилось с Карлой. Единственной женщиной, чье сочувствие не ранило. Другом, защищая которого, Бун был готов умереть. Но не любимой.

Довольно долго от Ады не было никаких вестей, разве что слухи доходили. Как ни странно, Бун по ней скучал и отчаянно жалел о потерянной дружбе. Лучше бы она тогда промолчала. Он уже начал думать, что больше они не встретятся, но Ада снова явилась в Новак. Пришла под вечер, не заходя в свой номер, прямиком отправилась в пасть громадного динозавра, в котором Бун держал ночную вахту, охраняя городишко.
– Хочешь пострелять в легионеров? – спросила она вместо приветствия. Голос звучал по-прежнему ровно, а глаз снова было не разглядеть в стремительно сгущающихся сумерках. – Цезарь собирается отбить дамбу. А я собираюсь ему помешать. Ты со мной?
Он согласился не раздумывая.
– Биттер-Спрингс… – сказала Ада, выбрасывая окурок в реку. – Я так и не спросила – ты нашел там то, за чем возвращался?
Бун поднял на нее взгляд, но девушка смотрела в зеленоватую воду Колорадо, и он не смог разобрать выражения глаз.
– Нет, – ответил он наконец. – Я надеялся на искупление… Но оказалось, что прошлое невозможно изменить. Убийца остается убийцей, даже если потом он спас чьи-то жизни – те, что он взял вначале, уже не вернуть.
Маленькая ладошка легко легла ему на плечо, короткий жест, призванный сказать – понимаю, сочувствую, ты не один. Бун кивнул, благодаря за это, невысказанное; и за то, что у нее хватило ума промолчать, добавил:
– Есть вещи, за которые приходится расплачиваться всю жизнь.
– Я бы поспорила, – сказала Ада. – Но ты все равно не поверишь.
– Не поверю, – согласился Бун.
Они снова замолчали, занятые каждый своими мыслями.
– Пить будешь? – поинтересовалась, наконец, девушка. – Победа как-никак…
С места основного расположения армии уже доносились нестройные песни и выстрелы, призванные изображать фейерверк.
– Давай, – согласился Бун. Хлопнул ладонью по земле рядом с собой. – Слезай, голову задирать надоело.
Ада послушно устроилась рядом, едва-едва касаясь рукавом. Вытащила из мешка фляжку, отпила глоток, закашлявшись, протянула напарнику.
– Чего со всеми не празднуешь? – спросил он, пригубив.
– А ты?
Бун пожал плечами.
– Шумно, – сказала она. – Да и не нужна я там никому. Они победили. Пусть радуются.
Фляжка неторопливо переходила из рук в руки. Двое сидели молча, глядя на воду. Медленно опускались сумерки, со стороны дамбы по-прежнему неслось пение вперемешку с пальбой. Ада тяжело привалилась к плечу, Бун заглянул ей в лицо и увидел, что девушка просто уснула. Усмехнулся углом рта, осторожно прислонил ее к камню и полез в вещмешок. Расстелил спальники, с сомнением глянул: будить? Не будить? Решил, что не стоит, присел рядом, осторожно подхватив на руки. От нее пахло дымом, кровью, алкоголем и еще чем-то неуловимо женским, почти забытым. Бун вздохнул, поняв, что спиртное и долгое воздержание могут сыграть злую шутку. Осторожно опустил девушку на постель. Вздрогнул, когда тонкие руки обхватили шею. Ада сонно пробормотала:
– Крейг…
Он замер. Перед ним была Карла, его Карла, по которой он тосковал столько времени. Бун судорожно втянул воздух в полувздохе-полувсхлипе и потянулся к ее губам.
Он брал Карлу несколько раз, без устали, не открывая глаза. Мягкую, податливую со сна. Изнемогающую от желания. Расслабленную, уставшую от его ласк. Зарывался лицом в пушистые волосы, чувствовал, как под его ладонями твердеют соски, как колотится сердце, и пальцы впиваются в его спину. Слышал свое имя в шепоте, полном нежности и любви.
Потом он открыл глаза и увидел Аду, и какое-то время не мог понять, что она делает здесь. Низко висела луна, заливая все вокруг мертвенным серебром, и было видно, что девушка плачет. Бун запоздало понял, что все это время исступленно повторял одно и то же имя. Не ее имя.
–Так нечестно, – прошептала она. – Я могла бы попробовать соперничать с живой женщиной. Но никто не может тягаться с духом покойной.
Она резко села и принялась натягивать комбинезон. Бун молчал, полулежа наблюдая за ней, и чувствовал себя последней сволочью.
– Подожди до утра, – сказал он, увидев, как она затягивает завязки вещмешка – Ночью опасно.
– Нет.
–Тогда я провожу, – он схватил ее за руку, пытаясь удержать. Ада вывернулась приемом, которому он сам же ее и научил. Повторила:
– Нет.
Подхватила на спину мешок и пошла прочь.
Бун выматерился и начал собираться. Хочет-не хочет, но проводить надо. Он и без того наворотил дел, не хватало еще потом узнать, что ночью она нарвалась на рейдеров или каких-нибудь недобитков из Легиона. Двинулся следом, держась на таком расстоянии, чтобы не раздражать, но успеть помочь, если вдруг что. Молча проследил до ворот Фрисайда, заковыристо выругался, глядя на стены, и пошел в Новак. Всю дорогу домой он думал об одном и том же. Есть вещи, расплачиваться за которые приходится всю жизнь. Но почему счет все время выставляют другим? Сперва Карле, теперь…
Спустя несколько недель он взял пистолет с двумя патронами и отправился разыскивать офицера, отдавшего приказ атаковать Биттер-Спрингс.