Сколько себя помнила, она всегда брала с собой в постель плюшевого медведя. Даже когда Наташенька стала Наталией и узнала, что мальчики умеют не только дразниться и дергать за косички. Удовлетворенная и расслабленная одной рукой она обнимала очередного любовника, второй – Потапыча. И когда Смотритель решил, что именно ей придется уйти в неведомый мир, простиравшийся за стенами Убежища, первым, что она сложила в рюкзак, был медведь. Многажды стиранный, кое-где залатанный, с одним глазом, висящим на нитке и вторым – вышитым, потому что пуговиц в Убежище, высокотехнологичном мире молний и люминесцентных ламп, просто не было. Он был первым, что Наталия достала из рюкзака, наткнувшись на скелет прямо за толстенной дверью в форме шестеренки.
Она обнимала Потапыча, отмахиваясь ножом от крыс-переростков, в той пещере, что вела от двери Убежища, благо нож можно было держать одной рукой. Она прижимала медведя к себе весь первый бесконечный день, когда поняла, что смотреть видео про отважных исследователей неведомого и самой изучать мир – вещи разные. В настоящей жизни небо слишком высокое, горизонт слишком далекий, солнце слишком жаркое, а дикие звери… их и зверями-то назвать нельзя было, чудовища из кошмарных снов.
Потом Наталия встретила караван, и шагая среди толпы крепких, сильных, вооруженных мужчин, готова была плакать от счастья. Когда они стали лагерем, она сама подошла к хозяину каравана – не потому, что жаждала плотских утех. Она не знала, какая валюта нынче в ходу в большом мире, но вряд ли пришел золотой век, когда женское тело перестало быть товаром, имеющим некую ценность. А кроме тела у нее ничего не было.
В Шейди Сэндс Наталии повстречался Ян, еще один большой сильный мужчина, который согласился ее сопровождать. С ним не было страшно даже войти в пещеру со здоровенными скорпионами. Она сама не знала, зачем ввязалась в эту авантюру: дома заканчивались запасы воды, нужно было искать чип, а не изображать из себя спасителя мира. Может быть, потому, что Ян показал детский трупик. Из развороченной груди выглядывали матово-белые осколки костей, в здоровенной дыре просвечивал позвоночник, а само тельце напоминало древнюю мумию: обтянутый пергаментной коричневой кожей скелетик. И она согласилась.
Вдвоем и в самом деле не было страшно, противно только. Грохот выстрелов, многократно усиленный пещерным эхом, влажный хруст ломающегося хитина. То ли кровь, то ли слизь, чавкающая под ногами, расползающаяся по одежде, рукам, лицу, холодной липкой пленкой. Потом ее долго тошнило, а Ян поддерживал за плечи и отпаивал маисовым самогоном. И утешал – тем способом, который мужчины почему-то считают универсальным. Она не возражала – расслабленная и вялая от слез и алкоголя, раздвинув бедра, механично подавалась навстречу, чувствуя, как он движется внутри, заполняет до отказа, как коротко вздрагивает, изливаясь. Потом долго лежала, глядя в потолок, изредка всхлипывая, уже по инерции. Пошатываясь, добрела до рюкзака и достала медвежонка.
– Что это? – вытаращился Ян.
– Потапыч.
– Potapytch… – неловко выговорил он, поморщившись от непривычного звучания. – Что за дурацкое имя?
Наталия не стала объяснять, что она внучка советского дипломата, попавшего в Убежище, когда посыпались бомбы. Просто обняла медвежонка, свернулась клубочком и заснула.
На следующий день они ушли из Шейди-Сэндс. Вечером Ян снова забрался к ней в постель. В этот раз Наталия была трезва и не слишком устала, тело охотно отозвалось, и они еще долго не могли уснуть.
– Слушай, да ты умеешь дать жару! – сказал, наконец, Ян, откатившись в сторону. – Я вчера подумал – бревно-бревном.
– Да иди ты… – отозвалась она. – Ты вчера тоже был не гигант большого секса.
Он обиженно отвернулся. Наталия полезла в рюкзак. Замерла, нахмурившись. Вывернула вещи на одеяло.
Потапыча не было.
– Куда он мог деться?
– Да выкинул я твое страшилище, – сказал Ян.
– Врешь… Я сама утром вещи собирала.
– Когда поссать пошла на дорожку – в помойку выкинул. Как вспомню, что ты это чучело обнимала, сразу весь стояк пропадает.
– Ты… – она сжала кулаки.
– Хорош херней страдать, – ухмыльнулся он, сел, ухватив Наталию за запястье. – Иди лучше сюда.
Она выдернула руку, отступила на пару шагов. Ян, ухмыляясь, наблюдал снизу вверх.
– Да ладно тебе, это всего лишь старая игрушка. И вообще: ты знаешь, что охуенно сексуальна, когда злишься?
Она нечленораздельно взвыла, подхватывая нож. Ян вскинул руки, защищаясь, лезвие вспороло мышцы, проскрежетало о кость. Он закричал, крик сменился хрипом и бульканием, когда нож рассек горло. Ян завалился на спину, в последнем усилии попытался зажать рану – нож тяжело врубился в кость, отсекая запястье. Наталия оседлала бьющееся в агонии тело, нож взлетал и падал бессчетное количество раз, с сухим хрустом прорубал грудину, входил между ребер, вспарывал живот.
Она остановилась только когда, вконец обессилев, не смогла больше поднять руку. Все еще голая, залитая кровью с ног до головы. Поднялась, несколько раз пнула тело, плюнула в разверзтый живот.
– Да ты его мизинца не стоишь, сучонок.
Спустя день она снова уходила из Шейди Сэндс, прижимая к себе еще влажного после стирки плюшевого мишку.