— Забавная вещица! — произнес до боли знакомый голос. Зевран медленно открыл глаза и невольно застонал, попытавшись пошевелить руками — его запястья были плотно стянуты кожаным ремнем, равно как и щиколотки. — Ты теряешь сноровку, Араннай! Так глупо попасться!

— Рик? — зачем он спросил? Ведь прекрасно видел, кто стоит перед ним, подбрасывая на ладони игрушку.

— Он самый, — по резко очерченным губам темноволосого мужчины скользнула улыбка. — И кто бы мог подумать, что мы с тобой встретимся вот так, да, Зев?

— Ну, почему же? — усмехнулся Араннай, оглядываясь по сторонам: маленькая, темная, грязная комната без окон. Из мебели — кровать, на которой он сейчас лежит, столь профессионально связанный, и стул, на котором сидит Рикардо Ферено, бывший товарищ по учебке. — Я предполагал, что рано или поздно это произойдет. О том, что я жив, мастерам в любом случае стало бы известно.

— Ты знал, но вместо того, чтобы поглубже зарыться в какую-то нору, продолжал открыто жить в Денериме, появляться на приемах и даже младенца заделать умудрился! — Ворон снова подбросил игрушку. — Что это было, Зев? Наглость или вызов? Или и то, и другое?

— Теперь-то какая разница? — хмыкнул Араннай. — И сколько ты думаешь за меня получить, друг мой?

— Не знаю, мне приказано доставить тебя в Антиву живым, уж очень Рейнари хочет с тобой лично побеседовать. А убить я должен некую чародейку и ребенка-полукровку, ясно? Вот только... я этого делать не буду! — он поднялся, аккуратно положил на стул погремушку, вытащил из ножен кинжал, подошел к Араннаю и резко опустил клинок вниз, разрезая ремни на руках эльфа, а затем бросил оружие на кровать. — Ножки свои сам освобождай, carino!

— Но в таком случае, что ты со мной собираешься делать? И к чему был весь этот цирк? — спросил Зевран, рассекая ремни на ногах.

— А зачем мне что-то с тобой делать? Ты не в моем вкусе, Зевран! А связать тебя пришлось вовсе не потому, что мне так уж этого хотелось. Нам надо было поговорить без свидетелей, а я сомневаюсь, что ты пошел бы со мной добровольно.

— Правильно сомневаешься, — бросил эльф, растирая запястья. — Но все же — почему, Рик?

— Почему я не собираюсь выполнять контракт? — расшифровал вопрос Рикардо, и Зевран согласно кивнул. — У тебя на удивление короткая память, Араннай. Неужели ты забыл ту неделю в карцере?

Нет, такое забыть невозможно, сколько бы не прошло лет. Тогда Зевран вступился за молоденького вороненка Рикардо, с которым собирались побаловаться старшие. Араннаю почему-то стало жаль этого худенького, черноволосого паренька, который и без того был напуган. А тут еще и эти домогательства! Тогда эльф влез в драку, защищая новенького. На шум явился мастер, разнял сцепившихся воронят при помощи посыпавшихся градом ударов плетью. Потом он нещадно выпорол Аранная и его соперников, и приказал продержать неделю в карцере на хлебе и воде, чтобы поостыли.

Когда срок наказания истек, и Зевран вернулся в комнату, тех любителей молодняка уже успели перевести в Риалто, а Рикардо преисполнился горячей благодарности к своему спасителю. Постепенно они сдружились, но это не могло понравиться мастеру. Кто-то из соседей по комнате услужливо доложил, что между Араннаем и Ферено слишком уж теплые отношения, и вскоре Рикардо перевели в Салле, и Зевран больше никогда его не видел. А Рик, оказывается, не забыл ничего. Странная черта, так несвойственная Воронам. Но этот кареглазый парнишка всегда отличался пылким нравом, сильным характером, и сломать его до конца мастерам так и не удалось.

— Я-то помню, но ведь тебя самого за это прикончат. Неужели ты настолько мне благодарен? До сих пор? — продолжал недоумевать эльф.

— Зев, о том, что ты для меня сделал, Рейнари тоже знал. После твоего исчезновения, он с ума сходил от злости и все орал, что лично порежет тебя на куски. Когда стало известно, что ты в Денериме, он решил устроить мне дополнительную проверку — вручил контракт на тебя и твою семью. Исполнив его, я должен был доказать свою лояльность. А прикончить нас он сможет, только если мы вернемся в Антиву, как бараны на бойню! Слушай меня внимательно, Зев. Если ты хочешь раз и навсегда покончить с угрозой со стороны Воронов, тебе нужно завладеть Гильдией.

— Всего-то? — не удержался от улыбки эльф. — Так это раз плюнуть! Вот явлюсь к мастерам, тресну по столу кулаком и потребую отдать мне Гильдию, всю целиком, с потрохами ... Ты с ума сошел, Рик! Что можно сделать в одиночку?

— Разве я сказал «в одиночку»? — прищурился Рикардо. — Сейчас самое время для смены власти, Зев. Мастерами очень многие недовольны, и если мы их разыщем и сумеем объединить, у нас будут свои ячейки. Запрети насилие, отмени экзекуции, и за тобой пойдут. Особенно — молодежь, те, кому сильнее всего достается. И открою тебе небольшую тайну, друг мой, нынешний гильдмастер Салле Анатари тоже не очень доволен существующими порядками. Ему очень сильно хочется стать Принцем Дома, и он даже готов пожертвовать некую сумму тем, кто поможет осуществлению этого милого каприза.

— Но почему именно я? — спросил Зевран.

— Да просто потому, что ты уже стал для многих символом! Ты ушел от Воронов и остался жив, доказал, что Гильдия не всесильна, — пояснил Ферено. — И твоя смазливая физиономия почему-то приглянулась нашему другу из Салле.

— Допустим, что это так, — покачал головой эльф, глядя на Рикардо. — Но все же, что тебя-то заставило во все это ввязаться?

— У меня с Рейнари свои счеты, Зев, — глухо произнес тот. — Не думай, что только ты покупал игрушки младенцам. Нам с самого детства вдалбливали, что Ворон должен быть готов умереть и просто обязан молча терпеть любую боль. Но нам не сказали, что умереть может не только он сам... а и его жена и сын, иметь которых у него и права-то нет. «Они делают тебя слабым», — так сказал мне гильдмастер, — горько усмехнулся Ворон, отводя на мгновение глаза. — И, поверь, в глазах Рейнари это достаточное основание, чтобы лишить тебя всего, макнуть в дерьмо лишний раз и доказать, что ты — никто.

— Tua madre! — вырвалось у эльфа, который начал понимать, в чем истинная причина ненависти Рикардо к мастеру.

— Вот и я так думаю. Я хочу, чтобы Рейнари сдох, Зев, а вместо него появились два новых мастера Ферено и Араннай, как ты на это смотришь? Если мы объединим наши усилия, то поставим Гильдию на уши, вывернем ее наизнанку, вытряхнем всех засевших в ней паразитов и... раздавим.

— Вдвоем?

— В «Жемчужине» нас ожидают Вороны моей ячейки, — ответил Рикардо. — В Антиве есть еще люди, готовые пойти за нами. И это не только гильдмастер Салле. Собственно говоря, Зев, у тебя и выбора-то особого нет! В покое они тебя все равно не оставят. А я бы не хотел, чтобы с твоим сыном сделали тоже самое, что с моим. К тому же, он так на тебя похож!

— Ты видел Летоса? — невольно вырвалось у Зеврана. — Где?

— Вчера вы втроем гуляли на лужайке возле своего дома. У тебя красивая жена и замечательный сын. Ты согласен отдать их Гильдии? — прямо спросил Рикардо.

Араннай отрицательно покачал головой.

— Вот и я так подумал. А потому, отнеси игрушку сыну, попрощайся с ними и... в Антиву. У нас с тобой не так уж много времени, Зев. Пока мы будем плыть, успеем набросать кое-какие планы, — он поднялся, давая понять, что разговор окончен.

— Можешь дать мне пару дней?

— Да, но не больше. Встретимся в «Жемчужине» послезавтра вечером, — Ферено протянул эльфу руку.

— Si, — улыбнулся тот, крепко сжимая эту ладонь в своей.

***

Когда ты знаешь, что совсем скоро придется покинуть дорогих тебе людей и неизвестно, увидишь ли ты их вновь, начинаешь по-новому ценить улыбку возлюбленной, лепет сына, свой дом и мирную жизнь. Играя в тот вечер с Летосом, Зевран чувствовал, как внутри всё сжимается. Он не хотел уезжать, но... Иначе было нельзя. Здесь, в Ферелдене, под защитой Аноры и Алистера, Еве и Летосу ничего не будет грозить, если рядом не будет его. Гильдия потеряет к ним всякий интерес, как только он, Зевран, объявится в Антиве.

А появиться нужно будет как можно эффектнее, чтобы все мастера узнали — Араннай вернулся. Иного выхода у него нет. В этом Рикардо абсолютно прав. Вороны не любят, когда им натягивают носы, а он постоянно занимался этим с того момента, как примкнул к Серым Стражам. Но, похоже, права была та проститутка, что нагадала ему долгую жизнь, ведь контракт на его устранение достался Ферено. Это ли не знак? Не совершенно очевидный намек на то, что пришло время действий?

Слушая, как Ева укладывает Летоса спать и поет ему колыбельные, которым успела научиться у Лелианы, частенько посещавшей их поместье, Зевран думал о том, какими словами скажет магессе, что послезавтра покинет их и неизвестно, увидятся ли они снова. На мгновение мелькнула трусливая мыслишка просто исчезнуть, оставив чародейке записку, но... В следующий же миг Зевран с негодованием отбросил эту недостойную мысль.

Дождавшись, пока Ева уложит Летоса и скользнет в постель, эльф первым делом обнял её за плечи, заглянул в глаза и сказал:

— Помнишь, ты как-то спросила — скучаю ли я до сих пор по Антиве?

— Да, — не понимая, к чему он клонит, ответила магесса.

— Так вот, amora, послезавтра я уезжаю. Мне прислали персональное приглашение, которое, счастью, привел мой старый товарищ, — скороговоркой сообщил Зевран.

— Что? — изумленно расширились её глаза. — О чём ты?

— Мастерам прекрасно известно, что я жив, дорогая, и следующий контракт достанется уже не столь дружески настроенному Ворону. Я собираюсь положить этому конец, раз и навсегда.

— Один? Не смеши меня, Зев! — воскликнула она. — Одного я тебя не отпущу, мы поедем в Антиву вместе. Должна же я сама увидеть все великолепие, о котором ты мне столько рассказывал.

— А как же Летос? — спросил Араннай.

— А что — Летос? Сын будет с нами!

— Нет, mio caro. Похоже, ты не понимаешь, насколько это серьезно. Это не игра и не шутка, — теперь улыбка с лица Зеврана исчезла. — Разве можно ввязываться в драку с младенцем на руках? Каждые два часа ты должна кормить его грудью, а если, не приведи Создатель, с нами что-то случится, что будет с Летосом? Меньше всего я хочу, чтобы мой сын попал в руки мастеров! А потому до тех пор, пока я не решу эти проблемы, вы будете здесь, в Ферелдене.

— Но...

— Никаких «но», — оборвал он её протесты. — Тут не может быть двух мнений.

— А что, если этот твой «друг» лжет? Ты сам говорил, что Воронам нельзя верить! — продолжала противиться Ева. — Вы прибудете в Антиву, и он тут же сдаст тебя мастерам!

— Нет, если бы Рик хотел моей смерти, мы бы уже не разговаривали, а моя голова болталась бы в ящике с солью на палубе уходящего в Антиву судна, — усмехнулся Зевран, не желая посвящать Еву в тонкости подписанного Рикардо контракта. Ей незачем знать, что их с Летосом тоже приговорили.

— Но что делать всё это время мне, Зев? — уже сдаваясь, спросила чародейка, касаясь его щеки.

— Ждать, растить Летоса. Беречь его для меня, для нас всех. Смотри сама, не приведи Создатель, со мной что-то случится, и Тедас останется без Аранная! Разве можно такое допустить? — шутка получилась грустной, но Ева все равно улыбнулась, и он продолжил. — Сейчас ты уже не принадлежишь себе, nizza, равно как и я.

— Но... я... не хочу... так, — выдавила она.

— Можно подумать, я хочу! — усмехнулся эльф. — Но что поделаешь? Это как раз тот наипаскуднейший случай, когда от нас ничего не зависит, — он уткнулся лбом в её плечо. — Сейчас в защите Серого Стража куда больше нуждается Летос! Я-то без твоей груди проживу, плохо, конечно, но проживу, а он — нет.

— Зев, — начала было она, но Араннай приложил палец к губам чародейки.

— Я тут кое-что вспомнил, дорогая. Кажется, я еще не говорил тебе этого... И, как по мне, самое время, потому как другого случая может и не представиться, — он на мгновение замолчал, и тихо добавил, глядя в глаза Евы. — Io ti amo, — и приник к её губам.

Она не знала антиванского, но прекрасно поняла, что означают эти слова, потому что в некоторых случаях переводчик не требуется.

***

Ева запретила себе плакать, потому что этим ничего нельзя было изменить. Всё уже решено и по-другому нельзя. Зевран уедет, а они останутся, потому что так надо. Гильдия — это не Архидемон и не порождение тьмы, у нее слишком много голов и на сей раз скверна в крови ничем чародейке не поможет. Равно как и не так давно вернувшаяся магия. Нельзя держать одной рукой оружие, а второй прижимать к груди сына. Ребенок, такой долгожданный, выстраданный и родной сделал её счастливой и... уязвимой одновременно.

Впрочем, есть один вариант — оставить сына Лелиане или отдать в приют, но... При одной мысли об этом ей становилось плохо. Не для того она дала Летосу жизнь, чтобы бросить на произвол судьбы. И если воевать с младенцем на руках не получится, значит...

Крепко прижав к себе сына, Ева смотрела, как Зевран шагает по улице, с каждым мгновением удаляясь от них, от спокойной, мирной жизни, о которой они все так мечтали. И больше всего на свете она сейчас ненавидела эти два коротких слова — так надо.

Привыкнув чувствовать рядом дыхание любимого, ощущать его тепло, слышать его голос и вдыхать запах его тела, так жутко в одночасье снова остаться совсем одной. Постель кажется просто необъятной, как ледяная пустыня, и такой же теплой. Пылающий в комнате камин дает ничуть не больше тепла, чем тоненькая лучина, а ведь совсем недавно всё было иначе. Но что толку постоянно думать об этом? Воспоминания не помогут вернуть прошлое, будет только хуже. Чтобы не чувствовать себя совершенно одинокой, Ева начала ставить кроватку Летоса вплотную к своей постели. И по ночам она долго лежала без сна, вслушиваясь в ровное и тихое посапывание малыша.

Прошло уже четыре месяца с того момента, как Зевран уехал, и она понятия не имела, жив её антиванец. Ни письма, ни весточки. Ничего. Он словно канул в бурные волны Недремлющего моря. Не сойти с ума от отчаяния и тревоги ей помогал сын. Его схожесть с отцом проявлялась всё сильнее, Летос даже улыбался точно так же, как Зевран. Он уже научился сидеть и пытался произносить первое и самое главное слово «мама», он согревал ее, не давая погружаться в себя. И пока сын не спал, всё было просто замечательно, ей некогда был скучать, но стоило ребенку заснуть — одиночество хватало чародейку за горло, отнимая возможность жить и дышать. А еще неимоверно хотелось куда-то поехать, потому что каждая мелочь в поместье напоминала ей о Зевране. Нет, не совсем покинуть это место, просто ненадолго развеяться.

А потому, когда Алистер сообщил ей, что нужно срочно провести инспекцию Башни Бдения, а у него как раз дел по горло и он никак не может, Ева ухватилась за эту возможность, как за спасительную соломинку. Эта короткая прогулка — именно то, что нужно!

Магесса собиралась взять Летоса с собой, но Лелиана отговорила ее от этой затеи. Он еще слишком мал, чтобы путешествовать! Пусть пока побудет у них с Алистером, а молока у неё хватит на двоих. Да и что такое неделя? Ева даже соскучиться за ним не успеет, просто немного отдохнет! Передавая сына рыжеволосой эрлессе и целуя его шелковистую, смуглую щечку, Ева и представить себе не могла, что снова увидит Летоса спустя полгода.

***

Когда Архитектор говорил ей о своих детях, перед глазами чародейки стоял её собственный сын. Архитектор хотел видеть своих детей свободными и счастливыми, она желала того же для своего сына, а потому предпочла поверить ему, а не отвратительной, безумной Матушке.

Отпечаток ладошки Летоса Лелиана прикладывала к каждому письму, и Ева читала их, тщательно заперев дверь в свою комнату. Никто не должен видеть Стража-командора закусившей до крови губы и прижимающей к давно опустевшей груди намоченный солеными каплями листок.

Единственное письмо от Зеврана ей переслали из Денерима незадолго до решающей битвы. Написанное в его неподражаемом стиле, с обязательным упоминанием неприличных сновидений. Он жив, а это значит, что всё у них обязательно будет хорошо. Рано или поздно.

Когда всё было кончено, Ева оставила в Башне Бдения Натаниэля Хоу, а сама помчалась в Денерим. В тот момент ею двигало только одно желание — увидеть сына, осыпать поцелуями такое родное личико, прижать его к себе и больше никогда не отпускать. Хватит с неё! Отвоевалась.

***

Летос сидел на ковре рядом с Дунканом среди живописно разбросанных игрушек. Её сыну уже исполнился год, он стал таким большим: длинные, черные, как и нее самой, волосы спускались на плечики, смуглая отцовская кожа и такие родные, медовые глаза.

— Летос, солнышко моё! — Ева с порога бросилась к ребенку, подхватила его на руки, и тут же в уши ей ударил его крик, полный неподдельного ужаса. Он отталкивал её ручонками, извивался всем тельцем, пытаясь высвободиться, и кричал все испуганнее и громче с каждым мгновением.

— Он успел забыть тебя, Ева, — Лелиана осторожно забрала у чародейки ребенка, и тот тут же обвил ее шею руками, прижался к груди, а плач постепенно стихал, сменяясь громкими, судорожными всхлипами.

Всё это магесса еще стерпела, но когда ее сын назвал Лелиану «мамой», чародейка не выдержала. Она закрыла лицо руками и съехала по стене на пол — её собственный сын успел забыть, кто его настоящая мать. И это что — награда за героизм? Спасая чужие жизни, она уничтожает свою. Сама. Собственными руками.

— Ева, успокойся, — эрлесса подошла к ней с Летосом на руках. — Он обязательно тебя вспомнит, дай ему время.

— За что, Лели? — спросила она, поднимая на подругу измученные глаза. — За что мне всё это? Я всю дорогу представляла, как обниму его, как зацелую всего-всего, как мы снова будем только вдвоем, но выходит — я ему не нужна? Теперь его мать — ты?

— Прошло полгода, — просто сказала Лелиана, — а у детишек очень короткая память. Теперь вам нужно заново привыкать друг к другу, так что пока придется и тебе пожить у нас.

Что ей еще оставалось? Слушать, как сын зовет Лелиану матерью, видеть, как ковыляет он к чужой женщине, испуганно косясь на нее. Завоевывать доверие собственного ребенка. И в эти страшные дни что-то в ней с хрустом надломилось. С пронзительной ясностью увидела Ева, что быть героиней и матерью одновременно не получится. А значит, что-то должно закончиться. И она прекрасно знала что.

К тому времени, как Летос перестал от неё шарахаться, Ева успела подать в отставку с поста Стража-командора, обрывая тем самым последнюю нить, связывающую ее с героическим прошлым. Хватит. Сыта под завязку! Пусть Хоу командорствует на досуге.

Увидит ли она снова Зеврана — неизвестно, и это зависит не от нее, а вот вернуть себе сына Ева еще может. В тот день, когда Летос снова назвал её «мамой» чародейке показалось, что она наконец-то поняла, для чего на самом деле когда-то родилась на свет.

Серый Страж призван защищать мир от зла — вот этим она и займется, соблюдая девиз Ордена. Весь её мир — это Летос, сын антиванца, покорившего чародейку раз и навсегда. Такой похожий на отца и самый главный на всей земле маленький мальчик с янтарными, миндалевидными глазами и слегка заостренными ушками.

О том, что она пережила за эти несколько недель, Зевран не узнал никогда. Ева не стала ему рассказывать, как чуть не потеряла сына. Не стоит. Пусть эта постыдная и страшная тайна останется только её. На вопрос эльфа — почему она отказалась от командорства, Ева ответила, что ей до чертиков надоело бегать, с посохом наперевес, по всяким там Глубинным и не очень тропам. Пусть теперь Хоу побегает в компании Андерса и Огрена. Её война закончена, хватит и того, что конца его сражениям пока что не видно.

И нет больше Стража командора и героини Ферелдена, есть просто Ева Амелл, мать полуторагодовалого малыша, отец которого бывает дома не чаще двух раз в год. Слишком уж далеко Антива от Ферелдена, да и позволить себе отлучаться надолго он не может, пока еще все так зыбко, неустойчиво и неопределенно.

***

Та неделя, что они проводили вместе, пролетала мгновенно, и Зевран снова возвращался в Антиву. Там шла война — жестокая, кровавая, на которой нет места женщинам и детям. Как-то ночью, после того, как сердце немного успокоилось, и выровнялось у обоих дыхание, она положила голову на грудь эльфа и, перебирая его волосы, сказала:

— Создатель, почему завтра ты снова уедешь? Мне так тебя не хватает, Зев... Не хватает всего этого, — она коснулась пальцами его губ.

— Мне тоже, mio caro, — в его голосе послышалось искреннее сожаление, — думаешь, это так просто — видеть тебя две недели в год?

И тогда она сказала слова, которые дались чародейке так же легко, как победа над Архидемоном:

— Я хочу, чтобы ты знал, Зев — я не требую от тебя верности. Я знаю, что в наших с тобой условиях это невозможно. Я просто не хочу ничего о них знать, обещаешь?

— Si, — эльф привлек её к себе и серьезно посмотрел в глаза. — Для меня «любовь» и «секс» совершенно разные вещи, amora. Я смешал их только однажды, — он бросил взгляд на спящего в кроватке сына. — Получилось весьма недурно, но больше ни-ни! Обещаю.


Проводив Зеврана в тот вечер, Ева долго стояла на пороге, обхватив себя руками за плечи и зябко поеживаясь под порывами холодного ветра. Летос с громкими победоносными воплями носился по холлу, преследуя пушистого и толстого до неприличия черного кота, которого им подарила Лелиана. Кот был настолько добродушен, что позволял Араннаю-младшему таскать себя за хвост, носить в охапке вниз головой и даже кусать за ухо. Он словно понимал, что является единственным другом этого черноволосого мальчишки с медовыми глазами.

Человеческая память весьма коротка и очень избирательна. Сколь бы великий подвиг ты не совершил, рано или поздно о тебе забудут. Если, конечно, не напоминать о себе периодически появляясь на приемах или совершая из ряда вон выходящие поступки. Последним громким поступком Евы был отказ от титула Стража-командора, она никому ничего не стала тогда объяснять и доказывать. Просто подала в отставку, и за прошедшее время о том, кто такая Ева Амелл почти забыли.

Они с Летосом жили в своем поместье, не особо показываясь на людях. Все дело было в ребенке-полукровке, который вызывал у ферелденских аристократов брезгливое, тщательно скрываемое презрение. Они никак не могли понять — зачем Амелл его вообще родила? Ну, спуталась с эльфом-убийцей, с кем не бывает, особенно, если учесть, как хорош собой был тот антиванец, но зачем же от него рожать? Да еще и оставлять себе эту... зверушку и невероятно ею гордиться, будто и впрямь что-то стоящее!

Конечно, в глаза Еве этого никто из них никогда бы не сказал, они льстиво улыбались и сюсюкали, глядя на хорошенького мальчугана, но стоило ей повернуться спиной, и змеиное шипение сплетен свивалось в тугие клубки, а с языков капал яд высокомерного презрения. Впрочем, чего еще можно было ожидать от чародейки?

Да и в глазах самой Евы все эти светские посиделки не имели ни малейшей ценности, и она старалась появляться там как можно реже. В конце концов, магесса стала посещать Королевский дворец один раз в год — в годовщину победы над Архидемоном. Отвертеться от участия в этом пафосном празднике не получалось никак.

Гораздо большее значение имели для Евы те короткие дни, что она проводила с Зевраном. Они оставляли на губах горечь и медовую сладость, и неясно, чего было больше. Пылко отдаваясь ему ночами, магесса понимала, что скоро снова останется одна, и неизвестно, когда они увидятся снова. И увидятся ли вообще.

Одна? Что за ерунда! У нее есть сын. Прехорошенький и невероятно капризный, который и часа прожить без неё не может. И что бы ни случилось в будущем с Зевраном, часть его останется с ней навсегда. Но было и еще кое-что.

Эльф видел сына очень редко, а тот только успевал привыкнуть к отцу, как им приходилось расставаться вновь. И чем старше становился Летос, чем яснее читалась в его глазах ревность. Почему этот неизвестно откуда взявшийся, смутно знакомый эльф обнимает маму? Что это еще за вольности! Громогласно заявляя свой протест, Летос отталкивал Зеврана от Евы, забирался к ней на руки и бросал на отца взгляды исподлобья. С одной стороны это было забавно, но почему-то всякий раз тихо звякал внутри предостерегающий колокольчик. Это неправильно. Но разве может быть иначе?

Она ведь и сама почти успевала забыть, что у нее есть мужчина. Чтобы погасить вспышки желания, охватывавшего чародейку одинокими ночами, она изобретала всевозможные успокаивающие зелья, не задумываясь о том, как под их влиянием постепенно теряет часть своей страстности, как незаметно меняется ее темперамент. Но в противном случае можно просто сойти с ума, ведь две недели в году — это так мало...

Зевран никогда и ничего не рассказывал ей о том, что происходило там, в Антиве. Отмахивался, отшучивался, переводил разговор на другую тему. Он приехал сюда отдохнуть от бесконечной спешки, от следующей по пятам смерти, от льющейся рекой крови. В последнее время эльф почти перестал ощущать аромат антиванских цветов. Или они тоже пропахли кровью? Сколько еще продлится эта война, Араннай не знал, не умел он прорывать завесу времени и заглядывать в будущее.

Не ведала этого и чародейка, задувающая почти до конца сгоревшие свечи. Хватит воспоминаний, сын давно уже спит, пора отдохнуть и ей.


___________________________________________________________
Примечания автора (перевод с антиванского):
carino - милый
mio caro - моя дорогая
nizza - милая
Io ti amo - я тебя люблю