Псайкер прикрыла глаза, но ее взор даже под опущенными веками все еще был обращен на космодесантника. Он совершенно не напоминал человека. В огромную ладонь наверняка поместились бы обе руки Кэссель, сила, таящаяся в напряженных мышцах, была удивительна — ведь встречались и очень сильные простые граждане Империума... Нет, созданные одним из гениев, эти воины отличались.

Есть цель... Цель, оправдывающая кровавую баню на Гехэлле XI, цель, спасающая утраченные души горящих местью инквизиторов, умирающих в ослепительной хватке обезумевшей в желании спасти, псайкерши. Цель, неведомая простым человечкам, пешками падающим по прихоти игроков-палачей... Кэссель уже совершила паломничество на планету, на которой заботливо похоронила всех, кто отправился к Императору и дала этому миру с орбиты новое название — Скорбный лабиринт, ибо дорожки меж курганами были пострашнее иных головоломных переходов в катакомбах. Виновны ли были смертные в том, что прилетели искать сюда бесстрастные служители Инквизиции, женщина не знала. Она знала лишь то, что у ребенка, сгоревшего в потоке огня, последние секунды жизни были посвящены восторгу виденного — гигантов в серебристых доспехах, лучащихся светом веры обожаемого Императора.

Цель... Она могла понимать любые мотивации и оставлять жизнь самым мерзким существам, если те имели наглость говорить ей правду. И каждое такое чудовище вело ее к финалу, к тому моменту, когда оковы ее бессмертной плоти падут и душа ее будет свободна, а зов, раздирающий ее, умолкнет навсегда. И тот, ради кого она шагнула в бездну, вернется в мир со своей чудесной справедливостью, со своей добротой и взглядом, так отличающимся от косных аналогов...

***

Деметрис пришла в себя резко, словно от толчка, однако, она все еще была в полу-обвалившемся коридоре, уложенная между каменными плитами. Девушка застонала от боли, пытаясь перекатиться хотя бы на бок, однако, через пленку, покрывающую слипшиеся сшитые губы не пролилось ни звука, а сама медичка обессиленно, с исказившимся от ослепляющей боли лицом рухнула обратно, худенькие плечики вздрагивали, рыдания душили ее — но Деметрис не была бы собой, если бы приступ малодушия длился слишком долго. Она все еще была жива, она должна была выполнить свою миссии и просто обязана спасти всех, кого только возможно.

Уложив к боку здоровую руку, девушка оперлась на локоть и привстала, потом, ухватившись содранными пальцами за острый край каменного обломка, подтянулась, стараясь сделать упор на неповрежденное бедро. Тело, совсем недавно молодое, энергичное, ловкое, казалось ей теперь ужасающе неуклюжим, тяжелым и совершенно недееспособным. Возможно, с помощью рыжеволосой псайкерши ей удастся выбраться на поверхность, а уж там... Кстати, а где она? Мотнув головой, Деметрис согнала с глаз предобморочную пелену и вгляделась в сероватый полумрак. Сначала медичка едва не расплакалась — не увидев своих компаньонов, она решила уж, что незнакомка и воин Императора всеблагого — всего лишь морок, лишающий любой надежды, но потом, взглянув на то место, где покоился космодесантник, Деметрис едва не вскрикнула.

Рыжеволосая ведьма сидела верхом на неподвижном защитнике Империума, оплетая того не только руками и ногами, темно-медные в лишенном света пространстве, бесконечные волосы ее свивались вокруг рук космодесантника, опутывая их обоих — женщину и его, слабо отблескивающим коконом. Деметрис видела лишь тонкий профиль псайкерши — вздернутый носик, чуть приоткрытые полные губы, темную тонкую черту изгиба длинных ресниц на бледно-золотистой коже. Ведьма, служащая ее господину, обернулась к медичке, распахивая глаза — и улыбнулась. Даже в лишенном окраски и полу-тонов свете, ее ртутно-серебристые глаза мерцали далекими холодными звездами.

Было в ее позе, в движении, в том, как ладони скользили по нагрудной пластине брони, что-то потрясающее, прекрасное, опасное, притягательное — и сильно попахивающее ересью...

«Узкие коридоры... Кельи — крошечные, спартанские, безликие комнатушки, серые, неуютные, одинаковые... Узкие окна с лоскутами бесцветного тяжелого неба. Бритвенно-острые, словно осколки стекла, шпили крыши монастыря. Запустение и разруха, пылевыми клубами мечущаяся по стертому тысячами подошв полу. Шепот-шорох разбросанных завывающим сквозняком пергаментов. Пустота и бесцветие. Слишком плотный, таким не надышешься, воздух. Даже шаги не рождают звука — хотя Кэссель знала — этот мирок более не существует нигде и попасть в него невозможно ниоткуда. Она просто двигалась, ощущая легкое жжение кожи, словно та начинала тлеть по мере того, как псайкер подбиралась к чему-то неизвестному.

Разломанные гигантские двери скорбно приветствовали незваную гостью — одни за другими, направляя ее по запустелому, лишенному красок и жизни пути, опустошенному храму души воина Императора.

Кэссель рванулась так, что взвилась над полом, на который прахом осела еще секунду назад липкая пыль. Огромные створы разошлись с оглушающим грохотом, впуская ее сознание в обширную обветшалую залу храма. Свет все еще продолжал литься в витражные окна, утратившие способность передавать волшебство цвета, да и внушающие трепетное благоговение сцены жития великих героев и святых как-то стерлись, размылись на фоне все того же белесого неба вовне.

Некогда прекрасный, главный зал храма был похож на дурной сон, живыми в котором были лишь подсыхающие пятна густой крови и пожирающие камень языки чадящего мраком пламени. Священные стяги пылали и текли скорбными ошметками к каменным плитам пола. В жерле же этого нечестивого огня, склонившись над распростертой фигурой Иллариона, возвышалась тварь, сочащаяся гневом и жаждой.

Кэссель пылала, ее рыжие волосы, плывущие в липком густом воздухе, стали тем же обжигающим огнем, но не ранили золотой кожи, охватывая медленно текщую фигуру женщины ослепительным коконом.

«Что ты позабыл здесь?» — Она говорила чужим, злым, гулким голосом, звучащим и здесь, и толкающимся тяжелыми звуками в каждой молекуле материального, осязаемого и видимого. — «Ты его не получишь, он мой...»

Она была миражом, нечетким бликом, галлюцинацией — покровы падали, обнажая мягко парящую лиловой дымкой существо, вперившего ртутно-сребристый взгляд в черное изваяние, зависшее над космодесантником все еще с протянутой отвратительной рукой.

«Ангел, — взгляд был знаком, но и чужд, он умолял и требовал, — Сопротивляйся, я воззываю к твоей вере и памяти. Ты — воин Императора, ты меч Его, ты длань Его, гнев Его, защитник. Не дай этой трусливой малодушной твари исковеркать замысел Его в твоем существовании.»

«Взывая к трупу на троне, ты, тварь, оскорбляешь само свое существо. Ты пришла сюда за его душой, ты должна выпить ее, отбросив жалкую плоть, познать... Что ты делаешь?!» — Возмущенно взвизгнул демон. — «А ты, предатель, малодушный трус, ты, один из тех, кто присягнул Падшему первым, ты, видевший последние мгновения, агонию Калибана... Ты сделал свой выбор тогда, ты отдался, продался, ты служишь богам!»

«Мне не достанет силы, она есть у тебя. Вставай и изгони эту мразь из своей души, слишком много чести скормить ее лживому приспешнику непостоянного божества.» — Кэссель вновь стала собой — на мгновение, с улыбкой взглянув прямо в глаза космодесантника, вспыхнула, как древний свиток, скрываясь в ревущем столбе всепожирающего пламени. Отзвук ее голоса был физически ощутим, как и горький пряный привкус просьбы, вытолкнутый вместе со слитным дыханием...

Она отпала, соскользнула с тела воина, как насосавшееся крови насекомое, делая жадные, рваные вздохи и отчаянно пытаясь найти опору в воздухе. Она была уязвима и беспомощна, слепа, глуха и едва могла заставить себя понять, кто она и где находится.

«Призрак... Я выживу хотя бы лишь для того, чтобы найти тебя, я разрушу все, во что ты веришь, я вырву твою многолетнюю память и выжгу все твои жестокие замыслы. Я познала ненависть...»

Деметрис услышала шорохи, пока еще далекие, но звуки эти сжали ужасом ее сбивчиво бьющееся сердечко. Немота стала проклятием, а псайкерша, лежащая теперь подле воина Императора, свернулась клубком, как раненая, шепча странные и страшные слова на грубом, текучем языке. Она наверняка тоже слышала приближающийся ужас, когти скребли покрытый каменный крошкой пол, однако, все пространство вокруг обвала заволокла легкая, как пленка или паутинка, дымка. Очертания даже самых близких обломков стали нечеткими, а люди — казались лишь миражами, игрой тени и слабого света.
Медичка прикрыла глаза и погрузилась в объятие и защиту молитвы. Что-то в ее душе обрело твердую уверенность в том, что страх стоит отринуть и ждать. Они обязательно спасутся.

Не было ничего прекрасней зрелища лижущих борта корабля языков варпа. Миллиардов звезд становящихся иными мирами. Умирающих светил. Рождающихся солнц. Десятков лун. Садов и промышленных пустынь. Все это было творением. Созидательным или разрушительным. Вызывающим восхищение или отвращение. Рождающим мысли и желание от них избавиться.

Она смотрела, как с высокого берега на окатанные некогда полноводным каналом камни ссыпаеся шлейф мелкого выбеленного солнцем песка. Слабого дуновения хватило, чтобы создать ажурный веер, швырнувший в обгоревшее лицо пригоршню колючих песчинок. Но она не закрывала глаз. Чернеющие узелки ниток придавали ее мягкой улыбке оттенок жутковатости — но и только, стоило бы заглянуть в бездонно-голубые глаза, слезящиеся, ясные.

Песок ссыпался, ища выхода, словно в тонкоствольной воронке стеклянных часов на широком письменном столе. Это было ее время. За секунду-песчинку проходили года подле измученной, но не утратившей осанки и юмора матери. Она так и осталась в госпитале на родной планете, которой не удосужились выдумать благозвучного названия. Или это ее распяли на воротине устья Фарнесской долины на Валенсе? А рядом, в ногах, клубочком свернулась сестра Изольда, баюкая в мертвых обугленных руках свой священный болтер...

Она сморгнула и даже успела пожалеть, что колдун не лишил ее глаз. Всем ведал Император. Немота дарована была лишь затем, чтобы укоротить язык, ставший глашатаем недостойных мыслей. Маленькая фанатичка истово сражалась с увядающей в оболочке женщиной. Но обе тянулись к жизни.

Вода текла почти у самых ног, будучи столь же свободной и естественной, сколь таковым мог быть свет, движение воздуха, звуки далекой канонады. Девушка качнулась вперед, выпуская свою опору. Не к чему было становиться навязчивой мошкой, окончив жизнь пять лет назад, присыпанной пеплом и тленом у крепостной стены.

Лицо познало ласковое касание воды прежде, чем она начала задыхаться, не в силах вытолкнуть всепроникающие прохладные струи из своих легких. Сопротивление становилось вялым, а соприкосновение с чистотой, обжигающей прозрачностью, давало умиротворение — так она тонула во взгляде не раз и не два, и не боялась же, так к чему теперь?..

Не было ничего прекрасней зрелища лижущих борта корабля языков варпа. Миллиардов звезд становящихся иными мирами. Умирающих светил. Рождающихся солнц. Десятков лун. Садов и промышленных пустынь. Все это было творением. Созидательным или разрушительным. Вызывающим восхищение или отвращение. Рождающим мысли и желание от них избавиться.

А она могла похвастаться, что испытала много больше, познав объятия холода, а не столь ценимого тепла.

Песок ссыпался, сначала окружая неподвижную фигурку с широко раскинутыми руками серебристым, изменчиво-подвижным ореолом, а потом потихоньку вмешиваясь в огненно рыжие спиральки слипшихся комом волос, подобных кровавой луже вокруг головы. Песок шелестел, шептал, баюкал. Этот мир был ничем не хуже и не лучше. Он был сотворен и будет уничтожен.

***

Кэссель чувствовала истощение — и вместе с этим — полное удовлетворение, словно что-то в ней было рождено заново, склеено из безнадежных осколков, извлечено из утраченной сокровищницы.

К моменту ее пробуждения, Ангел сидел подле, с огромной осторожностью оказывая посильную помощь хрупкой девушке, вышедшей из катакомб. Кажущиеся такими неуклюжими сначала, его пальцы ловко справлялись с грубыми стежками ниток, накрепко сомкнувших губы незнакомки. Одна нога несчастной была убрана в импровизированный лубок, рука лежала в перевязи, некогда бывшей накидкой самому воину Императора.

Бледное лицо женщины осветила участливая улыбка. Однако, она тут же увяла — псайкер прекрасно знала, кто была эта девушка, а главное, зачем она оказалась на этой планете, в этом городе... И ее спасение было не иначе, как провидением Владыки Человечества, по другому и не скажешь. Шанс найти объект слежки был настолько мизерным, что Кэссель истерически фыркнула, представив иные варианты развития событий. Впрочем, посланнице Призрака досталось изрядно.

— Думаю, для твоих людей бой уже закончился... — Бесцветным голосом заметила псайкерша. Тело болело, как переломленное, однако, функционировало, напоминая о почти смертельном падении тяжелой тупой болью в позвоночнике и слабостью в ногах. Кэссель без удивления отметила, что искалеченный сустав вновь сросся, только вот подвижность и эстетичный вид к нему так и не вернулся.

— Подозреваю, для всех, кто был там, наверху, нынче был последний день. — Коротко бросил космодесантник, продолжая отирать личико Деметрис.
— Ты знала?

— Догадывалась. Я видела то, что так тщательно маскировали гвардейцы, внузданные инквизиторами или же властями, порча Хаоса дала глубокие корни, Ангел. Я оказалась здесь... — Женщина заметила, как дернулась раненая, но продолжила, словно бы была со своим собеседником наедине, — Я оказалась здесь не по своей воле. И сражаться, пытаясь спасать никчемные душонки обреченных не нанималась. У меня есть цель. И теперь у меня есть противник. Наши пути расходятся, Ангел. Договор в силе, я сдержу слово, доберись до космопорта и найди капитана Бонеля или Стефана Красса. Наш челнок все еще должен пребывать в частном доке.

— А ты? — Холодно отозвался космодесантник, продолжая нехитрые манипуляции с корпией.

— Я должна найти эту мразь... Он знает, кто я и он знает, где находится то, что купит мою свободу. Да-да, девочка, твой хозяин крепко меня прихватил, он ничем не лучше проклятого Императором Мендозы или Клэниса, тварь и бездушная скотина. — Впервые Кэссель не сдерживалась, воспитанность и тактичность были в сложившейся ситуации бессмысленны и, как минимум, глупы. — Но не переживай, я пока не трону его, если, конечно, лорд Призрак не умудриться нарушить наше соглашение.

Псайкер тяжело поднялась, опираясь на найденный посох. Предстоял путь, какого она не пожелала бы и клятому лорду, опасаясь, что окажись он здесь, причиной была бы гибель «Крадущейся Тени».

Зов затухал. Не слышала она более ни полнящегося бешенством и отчаянием крика, рвущего ткань реальности, ни затухающего и жадного шепотка, бьющегося в разуме ее именем.

Сейчас ее совершенно не волновала судьба шпионки Призрака, собственное бессилие и неприятие ситуации сводили на «нет» любые планы — да и были ли таковые, стоило начаться беспорядкам?

Ангел не стал останавливать Кэссель. Илларион в чем-то даже поддерживал хромую псайкершу — было ли то результатом ее странной помощи или же взгляды самого отступника оказались схожими, понять было бы сложно. Он просто некоторое время смотрел ей вслед.

***

Стрельба оказала на Кэссель оживляющий эффект — в реальность она буквально впала, вернулись краски, звуки, запахи, все это стало кровавым ураганом и фонтаны крови смердели заразой варпа. Пройдя по инерции еще несколько метров, она застыла как вкопанная, посреди водоворота бойни. Бандитов было всего трое, сражались они яростно, но бывшая дознавательница уже предполагала исход, словно видела его совершенно недавно...

Или это были гнусные видения, которые послал в ее разум предатель? Ей казалось, что все вокруг двигается медленно, крики, стоны, грохот — все это стало абсолютно дикой музыкой, какофонией, кошмаром... Было ли ей страшно? Слишком противоречивые чувства владели сейчас Кэссель. Она корила себя за жалость к оступившимся слабым людям и брезговала протянуть руку ползущему к ее ногам крысу, лишившемуся большей части живота.

Она видела мир иным — словно кто-то накинул на все окружающее тонкую, почти прозрачную алую вуаль — так было в ее видении, и то был мертвый мир.

Холодящее душу рычание за спиной, перешедшее в тошнотворный булькающий звук, подхлестнули псайкера. Сорвавшись с места, не оборачиваясь, она бросилась вперед, но тут же упала, споткнувшись о тело поверженного еретика. Отголосок сожаления о своей легкомысленной прогулке по Океании вновь всколыхнул рябью ослабевшее сознание. Она поднялась вновь — и вновь попыталась идти, падая, — но к какой цели?

Арбитры, подоспевшие к заводскому комплексу, поливали пребывающих культистов плотным огнем лазганов, что им стоило повернуть оружие и срезать нелепую в этом хаосе хрупкую фигурку в разодранной одежде?

Император ли охранил Кэссель или это была просто случайность, но она все же миновала провалившуюся площадку перед заводским зданием, выбравшись на поверхность. Теперь она четко видела проблески начавшегося пожара, она чувствовала концентрированную ярость, исходящую от захваченных боем душ и испытывала странное теплое чувство покоя — сейчас она согласилась бы лучше доверить свою жизнь гвардейцам, чем надеяться на милость еретиков, обезумевших от запаха крови и ведомых яростью своих кровожадных господ.

Шаг... Еще один... Какова была цель? Эту мысль Кэссель не додумала — со стороны цехов чей-то меткий выстрел поразил ее некогда искалеченную ногу, и псайкер рухнула на землю. Испытав захлестывающую беспомощность и готовая разрыдаться, она нашла в душе кое-что еще — вернулась злость, чистая, ничем не замутненная ненависть к своим мучителям, тем, кто причиняет ей боль, тем, кому она может дать отпор. Страха быть опознанной больше не было — Император взирал на нее, Его священная сила наполнила ее слабое тело: привстав на здоровое колено, она сконцентрировала силу в выброшенных вперед руках с потяжелевшим и завибрировавшим посохом, и направила поток энергии прямо в бегущих под обстрелом культистов.

— Убить ведьму! — Заревел кто-то.

— А вот теперь я тактично предложу отступить для перегруппировки, — в зазвучавшем над головой голосе слышалась усталость, напряжение, человечность. Ангел, очевидно, презрев собственный кодекс и, оставив искалеченную компаньонку в безопасном месте, вернулся за недолгой гостьей своего логова.

Кэссель почти ничего не слышала, однако, чутье и надвигающаяся опасность заставили ее обернуться к своему неожиданному союзнику и спасителю. Космодесантник, продолжая яростно отстреливаться, отступал вглубь района, совершенно не заботясь о спутнице и ее ранении. Кэссель умоляюще протянула руку шагнувшему мимо Ангелу — и тот кивнул ей, в керамитовую перчатку скользнула хрупкая ладонь, утонув в тисках бронированных пальцев.

Теплые ручейки крови из раны окрасили штанину рваного комбинезона густым кармином. Секунды ли прошли или в водоворот безумия, творящегося вокруг, ухнули целые часы, но тряпично-легкое тело Кэссель взмыло над землей, перед ее глазами замелькала земля и каменные обломки. Она еще пыталась ухватиться за ниточку реальности, вспомнить о боли, но судьба рассудила иначе. Кроме звуков своего сердца где-то в рухнувшей на сознании тьме, псайкер не слышала больше ничего.

***

«Рунна не ждала милости, как, в прочем, не ждала и развоплощения. Она находилась в том состоянии, в котором реальность с ее мелочностью была суетна и не важна. Так становится, когда понимаешь, что достигла осознания, постигла смысл и наконец-то приняла то, что не принимала, не веря. Все сбылось — не побеждали рабы мертвого бога, потому что она чувствовала их слабость, их немощность и смятение в вере, в том, в чем никогда, НИКОГДА, не должно быть ни единого пятнышка сомнения. Отступали, оставляя за собой стоны умирающих и смрад страха.

Раны начали давать о себе знать, но и они не могли бы нарушить созерцательного процесса и терпеливого ожидания — господин все еще не спешил обратить внимания на стоящую рядом женщину, а она не смела произнести ни слова, все еще восхищенная собственным величием и упиваясь силой.

Еретик довольно заворчал и оглядел поле боя. Да, сегодня костьми ляжет немало воинов. Но это то, чего они ждут годами: вступить в бой с врагом и доказать ему, что слово Хаоса вечно, а Темные Владыки покровительствуют своим сынам. Вот и сейчас, напичканный аугментикой командир трусливо покинул поле боя, оставив жалкий отрядец прикрывать свою спину. Господин был разочарован: он-то полагал, что этот лоялист сумеет согнать многовековую скуку хотя бы на мгновение.... Нечестивец, смазав сочившуюся с лопнувших губ сукровицу тыльной стороной перчатки, наконец вспомнил о том, что он здесь не один и обратил внимание на Рунну.

— На этот раз я горжусь тобой. Когда-нибудь ты будешь равна по силе тщеславному Зарафистону.

Воитель посмотрел спутнице в глаза и ничего более не добавил, вернувшись к созерцанию боя. Благо, было на что посмотреть. Воины разношерстных легионов не останавливались, чувствуя свою силу и жажду Богов. Возможно, рано или поздно сюда придут псы Империума и попытаются числом задавить, но Еретик свою задачу выполнил. Жертвы принесены, Боги довольны. И это лишь крошечный шаг вперед, но не осторожное прощупывание почвы, а точный укол, достигший разжиревшего брюха Империума.

Не было ничего, что способно было бы поддержать Рунну более, нежели рваный, обжигающе-ледяной, скручивающий разум голос ее господина. На бледном, перепачканном алыми потеками лице родилась слабая улыбка, хватка вокруг пострадавшего в схватке с цепным мечом космодесантника древка посоха усилилась, и демон вновь довольно заворчал, откликнувшись на энергию, бурлящую в теле его компаньонки — такой тщедушной и никчемной поначалу.

— Мой Лорд, не стоит ли мне вернуться в Храм и вознести благодарность Богам? — Женщина коснулась пальчиками когтистой перчатки, служившей ожившим продолжением тяжелой длани, — Я... Я видела, мой Лорд... Они вернули меня сюда; Зарафистон был прав, я пока еще никчемна и мне не по силам противостоять мудрому противнику, но я готова учиться, мне есть, ради чего... Ради кого... — Дух смутился и снова умолк, но руку из жалкой плоти не убрал, прислушиваясь к тихому трепету собственного существа.

Глаза женщины равнодушно скользили по горам трупов, — ведь теперь она понимала, что этих людей жалеть нельзя, они умирали не из собственного желания умереть, а от слепоты, дарованной глупой верой в высшее воздаяние, которого, конечно же, не было — это стало известно теперь, она побывала на грани. Оставшиеся еретики тащили к алтарной плите еще живых противников, судя по всему, войска Империума покидали город, бросив тех немногих, кто попрятался в жилых секторах и не смог преодолеть линию фронта, пока еще было относительно безопасно — сейчас эти несчастные либо примыкали к живой массе послушников, либо же должны были стать жертвами на алтаре. Рунна слышала тягучий и требовательный зов, она понимала его значение...»

***

— Кэссель!..

«Рууууннаааа...»

— Варпова девка, очнись же! — От силы встряски ей показалось, что голова вот-вот оторвется от шеи, но этого не произошло и скоро ее расплывающийся взгляд окатил склонившийся над телом силуэт. Илларион хмурился и сквернословил, словно бы утратил хваленую выдержку. Или все было очень скверно на самом деле.

«Позволь мне, господин...

Бритвенно-острые когти пока еще только ранили тонкую бледную кожу, едва не отделяя ее лохмотьями от мелко дрожащего в экстазе ужаса тела.

Усмешка стала шире, из лопнувших уголков изъеденных порчей губ выступила вязковатая влага, очерчивая дорожки к подбородку. Обнажились острые частые зубы, способные, казалось, перекусить даже адамантиевую опору.

— Позволь мне...

Рунна чувствовала волнующий и раздражающий обоняние смрад тлена, смешанный с ледяным током редкого выдоха...»

***

— Кэссель, нам нужно убираться отсюда. Инквизиция наверняка спалит мануфакторию, здесь нечего и некого спасать. — Голос Иллариона все еще сохранял нотки беспокойства, но сам воин словно бы предавался спокойному созерцанию разворачивающегося вне этого их временного пристанища хаоса.

— Где мы? — Наконец выдохнула псайкерша, с трудом повернув голову в сторону темнеющего силуэта.

— Все еще на проклятом каменном шарике под названием Океания. Не знаю, кто уж так прищемил тебе хвост, но он не стоит таковых усилий. Еретики смяли последнюю линию обороны и сровняли с землей большинство построек в этом секторе. Гвардия отступила и, кажется, замуровала подъемники... Возможно, не все...

— Сомневаюсь, что еретики дадут нам добраться хотя бы до одного из них, — сухо ответила Кэссель, медленно приподнимаясь и шаря вокруг рукой. Ангел втащил ее в какую-то каморку, придавленную сбитой взрывом крышей. Из-за обломков перегородки внутрь ластились языки пламени, бросая на стены фантастические тени.

— Здесь есть система туннелей. Ее используют контрабандисты. Ну, и мои люди тоже использовали. — Илларион поскреб подбородок и откинул с лица припавшие пылью и слипшиеся от крови пряди волос. Его доспех был изрядно помят, а один из наплечников вовсе треснул, на месте знака легиона зияла неровная дыра.

— Девчонка?

— Она в безопасности. Пока. Если мы не доберемся туда быстро, есть шанс, что ее вывернут наизнанку и отрезанный язык будет меньшим ущербом, нежели вырезанная душа. — Ангел никак не выдавал своего раздражения. Хотя и испытывал его. Проклятая ведьма, обязав его заботится о раненой, ушла. И фраг бы с ним, но Кэссель оставалась теперь его единственной надеждой. Океания гибла в жерле бойни, а космодесантник ну никак не желал исчезать там вместе с обреченным городом... Да что там, воинство Императора не пощадит и планету, если не достанет сил искоренить этот очаг ереси...

***

— Капитан, Ваэль исчез. — Лейтенант Феррасим тщетно пытался скрыть страх и волнение, глядя в глаза Бонелю.

— Оно и к лучшему, лейтенант. Ксенос пошел за своей хозяйкой и, видит Император, он ее почует. А я обожду паниковать. Не солидно... Есть новости с поверхности? Красс вернулся в док? Связь вообще работает?

— Никак нет. Последний запрос был сделан четверть часа назад и диспетчер не ответил. Капитан... — Феррасим замялся, но рискнул продолжить, — У меня нехорошее предчувствие...

— У меня тоже. Свяжись с «Железным Спасителем».