«Знал ли я ее когда-то? Вообще кто-либо из нас может сказать, что он был ближе к нашей госпоже, чем тот, кто теперь усердно врачевал ее в каюте?» — Таковы были угнетенные отчаянием и беспокойством мысли добавившего в годах после отлета с Океании Стефана Красса.

«Тень» не убежала с низкой орбиты. Воплощение мыслей и чаяний своей хозяйки, этот корабль покинул планету и систему исполненным достоинства, замыкая эскорт черного левиафана лорда Призрака, стремительно появившегося и изрядно напугавшего оставшихся в здравом уме несчастных на поверхности.

Демонстративность, с которой судно властного и отрешенного господина проплыло перед приведенными в боевую готовность кораблями Маллеус, уже не впечатляла экипаж Бонеля. Люди собирались в крошечной часовне бывшего транспортника и там, замкнувшись в атмосфере золотого света и покоя, искренне молили справедливого Владыку о снисхождении к душе умирающей в своей каюте ведьмы.

Кэссель вернулась на корабль в надежных объятиях ксеноса, однако, следом, к изумленному недовольству сержанта Хоука, в одиозную компании влился незнакомый воин, знаки на броне которого истратило время и, несомненно, разгоревшийся в подземном городе, бой.

И все же, свобода, за которую, возможно, беглая дознавательница заплатит своей жизнью, забрезжила перед экипажем входом в варп. Таинственный наниматель леди Кэссель не препятствовал кораблю, более того, он выказал всяческую поддержку капитану Бонелю, позволяя пополнить запасы провианта и прочих нужд на своем огромном крейсере.

А сам... Да, многое бы люди ведьмы отдали, чтобы узнать, что же творилось в недрах каюты — среди них был и Красс, отмеряющий шагами узкий коридор, ровно от дверей каюты сержанта Хоука до покоев своей госпожи, когда добровольно заступал в импровизированный караул.

Лорд Призрак, как себя величал суховатый мужчина средних лет, пользовался безраздельным вниманием госпожи Лекс, владея каждым ее вздохом, быть может, взглядом, рассеянным и бессмысленным в предсмертной агонии — увы, все, что происходило в закрытом помещении там и оставалось. Изредка помощнику капитана мерещились шепотки неторопливой беседы и придушенные слабые стоны, однако это могло быть в равной мере плодами погрузившегося в отчаяние разума.

«Да, я откупилась. Я отдала желаемое своему мучителю без сожаления, не прельстившись властью, сокрытой в источнике. Я была переполнена состраданием и горечью более чем алкала этого могущества. Маленькая наивная девочка сполна заплатила за свободу моих людей, и я была просто обязана этот долг вернуть. Император свидетель — я ни о чем не просила инквизитора, он сам определил Деметрис на борт «Тени», взяв с меня обещание защищать юную душу.

Умирала ли я снова? Тело мое, раненое и обессиленное, скорее всего, приняло бы такой исход, отдавшись воле течения и предопределив судьбу слабого. И я могу понять тех, кто смыкает веки, навсегда оставляя этот жестокий мир, — но слабостью не считаю. Это просто выбор. Я сделала иной, полагаясь на волю и удивительные способности кристалла, все еще продлевающего мне жизнь.

Ледяные пальцы моего врачевателя завершили процесс, позаботившись и о чистоте ран, и о памятных вехах шрамов. Сиддар же оставил о себе неизгладимые воспоминания, но и это не печалило меня так, как ужаснула расползающаяся еще больше мутация. Покалеченная конечность моя совершенно перестала напоминать стопу человеческую, и искажение достигло середины бедра, как и голень, теперь лишенного плоти, блестящего крупными сухожилиями и тугими канатами мышц. Устойчивости, правда, стало больше, я могла опираться на пяточный коготь и неплохо удерживать равновесие.

Каюты я не покидала, совершенно не представляя, что я смогу сказать собравшимся на мостике людям. Терпение их и любовь, уважение к моей персоне взывало к искренности ответной, однако, я опасалась разрушительной волны страха, коий посеяла бы среди верных. И все же...

Призрак оставил мою скорлупу на десятый день, в тот самый миг, когда «Тень» вышла из варпа, отчаянно вырываясь из цепких объятий нематериального, следом за гигантским кораблем-собором. В сознании моем бессвязными отрывками всплывали ушедшие мгновения — но я слышала по сей миг предсмертный вой, я ощущала агонию гибнущего мира, живых существ, оставшихся на покинутой планете, если не сгоревших в пламени боев и очистительных ритуалов, то погибших позже, обреченных последними увидеть огненный дождь с небес. Безапелляционное решение, кровавый росчерк приговора.

Поборники воли Богов ушли раньше. Искалеченные собственной верой, еретики Сиддара канули в бездонную пропасть портала, увлекая за собой тех немногих, кто перепоручил свои души новым владыкам.

Первым же, кто переступил порог моего жилища, был Илларион..."

Ссутулившись, воин протиснулся в дверной проем, цепко оглядывая открывшееся пространство. В нем не было осторожной подозрительности Хоука, лишь явное любопытство.

Ведьма, укутанная в просторную серую мантию, совершенно не шедшую ее восковой бледности и болезненности, восседала у иллюминатора. Казалось, непроницаемая чернота завораживала ее, не отпускала, наполняла замерший взгляд, погружая в стылое оцепенение.

Илларион знал, с кем имеет дело и не поддался впечатлению — Кэссель чувствовала его присутствие, возможно, в гораздо большей мере, нежели любой иной человек. Ресницы дрогнули, на мгновение скрыв неподвижный взгляд, и взметнулись вверх, открывая его уже куда более оживленным. Тени, залегшие на лице, немного сместились, стоило ей чуть повернуть голову, склонив ее набок.

Ангел приблизился и опустился в предложенное вялым жестом кресло, протестующее скрипнувшее, но выдержавшее немалый вес. Лишь часть его внимания, пусть и немалая, принадлежала сейчас псайкеру — космодесантник разглядывал каждую мелочь, каждый пикт, украшавший стены, каждую антикварную безделушку и, особо внимательно, — оружие, скромную его коллекцию, занимавшую стенной проем между иллюминаторами.

Молчание, казалось, было нужно им обоим. Ведьма не стремилась начинать беседы, поглаживая пальцами какую-то невидимую вещицу, спрятанную в ладони; гость же осваивался, с позволительной бестактностью игнорируя это безмолвное ожидание.

— Ты странный человек. — Илларион, наконец, встретился взглядом с женщиной, — Я видел экипаж этого судна и, признаюсь, ожидал чего-то иного. Есть исключения...

— Я полагаю, тебе встретился сержант Хоук, достойный воин Ультрамара. — Голос был едва осязаем, шорохом звучащий в тишине каюты.

— Что ты отдала этому служителю Инквизиции? Или ты обманула меня еще тогда? — в голосе Ангела не звучало угрозы, однако, выражение лица Кэссель изменилось, откликаясь на нотки презрения.

— Я отдала ему то, что должна была отдать. Сделка. Возможно, знай я о всех хитросплетениях судеб, потери удалось бы минимализировать. — Тело псайкерши немного изменило положение, мантия зашелестела, складками стекая к полу. — Я искала вещь, а она искала меня.

— Это как то связано с девчонкой?

— Ты удивительно проницателен для космодесантника, — ведьма слабо усмехнулась, медленно поднимаясь. Тело ее, скрытое слоями ткани, задрапированное пышностью одежды, все равно было слишком тонким и слабым. Поступь стала еще более неровной, ломкой и неуверенной. — Деметрис, сама того не ведая, была или стала носителем и хранителем нужной мне вещи. Но... — Кэссель остановилась у сундука, обыкновенного армейского стального ящика, грубо сработанного и серого, — Ты ведь не за этим сюда пришел, разогнав желающих удостовериться в моем здравии?

Илларион тяжело поднялся, неудобно чувствуя себя сидя в кресле. Пронзительный взгляд остановился на лице ведьмы.
— Наш договор исполнен. Я помог тебе, ты помогла мне. И теперь я хотел бы узнать о твоих дальнейших планах. Ты сказала, что следуешь по пути Клятвы. Мне это знакомо. Только вот куда тебя ведет твоя Клятва?

— А-а, так вот что тебя тревожит, — говорила она с толикой сожаления, словно бы укоряла сама себя в недогадливости, — Моя цель проста. Я должна добраться до Кадии. Но сначала нужно решить ряд вопросов... — То, что сжимали пальчики ведьмы, кануло в недрах сундука и крышка тяжело стукнула, скрывая содержимое. — Ты уже познакомился с Хоуком? Скорее всего, я ощущаю источаемый тобой скепсис. Он здесь добровольно. И он считает, что теперь чем-то кому то обязан. Увы, я хотела бы помочь ему вернуться в Орден... Возможно, ты сможешь объяснить мне причины, которые заставляют сержанта отказываться от моего предложения. — Кэссель медленно и осторожно приблизилась к воину, сохраняя, однако, уважительную дистанцию настолько, насколько это позволяли габариты каюты, — А ты? Куда ты можешь держать путь? Я не буду обещать, что смогу доставить тебя на всеблагую священную Терру, но ведь и ты не паломник, верно?

— Кадия... — едва слышно произнес Илларион, словно пробуя название этой планеты на вкус, — Врата в Око Ужаса, в царство Хаоса. В место, где скрылись легионы нечестивцев и...предателей. Да, это подойдет. — Ангел поднял глаза на Кэссель.

— Это подходящее место. С твоего позволения, я отправлюсь с вами. Единственное, в таком случае у меня есть к тебе еще одна просьба. В этом субсекторе есть планета, Миркент. Много лет назад я оставил там кое-что, имеющее для меня большое значение. И я бы хотел забрать это.

Кэссель слабо кивнула. Возможно, в какой-то мере она могла бы и порадоваться такому спутнику, позволяя благоговению, рожденному еще в детстве, при виде воинов Бога-Императора, затмить на мгновение осязание реальности... Но чем ближе была начальная цель пути без возврата, тем сильнее овладевало ведьмой осознание гибельности для всего, что становилось ей близко и дорого — в любом случае не заслуживающего подобной участи. Здравый же рассудок напомнил псайкеру о предназначении любого из тех, кого избрали бесконечно давно в ряды космодесанта.

— Хорошо. Мы отправимся к этой планете. Останешься ли ты на ней или последуешь за мной, будет твоим выбором, с которым я соглашусь. Так или иначе, у каждого из нас он есть...

Кэссель неуверенно протянула руку вперед, ладонью вверх, открыто, выражая жестом высказанную когда-то уже просьбу. Открыто посмотрела в глаза Ангелу, надеясь, что болезненно-лихорадочный блеск не выдаст ему ее слабости.

Ангел задумчиво взглянул на Кэссель, отметив то, как изменился звук её сердцебиения. Сверхусиленные чувства комсодесантника позволяли ему легко замечать подобное. Некоторое время Илларион стоял, замерев в нерешительности, но скрытность и паранойя, воспитанные с детства и усиленные годами изгнания, взяли свое.

— Миркент. Я передам координаты вашему навигатору. — Ангел накинул на голову капюшон и покинул каюту.

***

Совершенно неосознанно к ней стремились прикоснуться, подойти ближе, смотрели на нее с необъяснимым чувством удовлетворения и теплоты, волнуясь и переживая настолько искренне, что Кэссель становилось душно и тесно даже в просторном грузовом отсеке.

Стоило ей покинуть свое убежище, попутчиком к капитанскому мостику стал Красс, так по-человечески добро выражающий собственные чувства в кратком соприкосновении рук и излишне заботливом взгляде. Встречные офицеры и персонал улыбались и кивали, что-то говорили, сознания псайкера касались шепотки чужих благодарственных молитв.

И лишь Ваэль не подвел ожиданий — ксенос придирчиво оглядел свою хозяйку, словно выискивая дефекты у ценного товара и, отметив слабость и не такую уж и показную беззащитность, плотоядно усмехнулся, припоминая что-то, очевидно, ведомое лишь ему.

Бонель по-отечески обнял ведьму, задержав ее в объятии чуть дольше, чем было позволительно деловым партнерам. На короткую просьбу, по существу, являющуюся прямым приказом, капитан ответил удовлетворительно, задав совершенно необязательные протокольные вопросы.

Все это было лишь прелюдией — Кэссель отчетливо видела страх, маревом плывущий по переходам корабля, она чувствовала его кисловатый привкус в дыхании работяг, прикладывающихся к бутылке в попытках не задумывать о дальнейшей судьбе. Даже во взгляде убеленного сединами капитана жил этот неотвратимый ужас, делающий невозможным даже рождение крошечной надежды.

«Тень», отклоняясь от курса несколько десятков лет, наконец, отправлялась к цели, и даже перелет до Миркента не мог уже повлиять на дальнейший маршрут. Что-то заканчивалось, сворачиваясь в спираль, смешивая в единое целое судьбы, которые, впрочем, и без того неразрывно связывала чужая клятва, данная близким человеком кому-то далекому, почти утерянному, неизвестному... Имеющему почти мистическую власть над разумом ведьмы.

Конечно, персонал нижних палуб и машинного отделения не обладал знаниями о том, кого криком, истошным и злым, звала госпожа Лекс. Они, впрочем, как и большинство людей на корабле, даже представить себе не могли, какие шторма гнули изнутри переборки верхней палубы, стоило варпу впиться в защиту судна. Ни Красс, ни Бонель не слышали переполненного болью и отчаянием призыва, исторгаемого горлом умирающей Кэссель.

«А я же видела судьбу, отраженную во взгляде, наполненном тьмой. Чернее самой непроницаемой тьмы космоса. Я видела дрейф разбитого своего корабля, и я видела смерть тех, кто добровольно последовал за мной за Врата. Все это любезно мне открыл мой гость и врачеватель, рассуждавший так, словно бы уже мы проходили этот путь рука об руку. Он совершенно не интересовался причиной, его увлекали эмоции, способные менять расположение фрагментов уже сложенной головоломки.

Рунна безучастно дремала, словно истощив весь запас своих сил. Присутствие духа угадывалось по рефлекторно создаваемой защите, стоило кому-то нарушить или возмутить ход моих мыслей.

Тонкие пальцы мои с благоговением и нежностью касались бронзовой пластинки, созданной когда-то руками любимого мною человека. Человека ли? Для меня Ловин был куда человечней и терпимей многих известных мне жителей огромного Империума. Его незамутненная сомнениями и не уничтоженная пороками искренность заставляла душу мою трепетать и сжиматься в страхе потери. Конечно, для каждого из защитников колосса, завоеванного гением Императора, воины, носившие силовые доспехи, покрывающие себя бессмертной славой, все же были винтиками единой машины. Но не более. Безликие, обращающиеся посмертно в памятники самим себе и нетленным подвигам.

Только не он. Я не позволяла себе соединить бережно хранимую нежность и уважение к сержанту Вэнсу и протокольную сухую вежливую благодарность к его поступкам. Это было бы бесчестно... Ведь как бы я не желала окунуться полностью в тщательно оберегаемое чувство, будущего у изгнанной ведьмы и лишенного чести и заслуг космодесантника не было. Я могла лишь попытаться исполнить собственную клятву, отдавая дань и долг за свою жизнь».

***

Ладони повлажнели. Пальцы стиснули гравированную пластинку. Первый ледяной стержень боли возник чуть ниже солнечного сплетения, там, где пульсировало второе «сердце», — слившийся с телом псайкера кристалл. Сознание Кэссель помутнело, подернулось серой вязкой пеленой.

Зов... Он рождался извне — и из глубины древней души ему вторила Рунна, связывая эти мучительные стоны в оглушительное крещендо. Человеческое же сознание Кэссель, трепещущее от отвращения и ужаса, яростно сопротивлялось — и кристалл оживал, пульсируя и разгоняя по телу неведомую, разрушительную энергию.

Женщина отшатнулась от иллюминатора, теряя равновесие, и упала навзничь. Искаженная конечность словно бы скомкалась, сжалась во власти чудовищной судороги. Тугие узлы связок заныли в предчувствии боли. Пересохшее горло исторгло первый хриплый вопль.

Разуму тело более не подчинялось. Изменения, затронувшие часть стопы еще на Химгарле, позднее охватили голень, обнажая блестящие волокна сухожилий; теперь же, лишаясь кожного покрова, тающего, словно воск под воздействием пламени, метаморфоза меняла ногу ведьмы до самого бедра, деформируя суставы. Резкие влажный хруст сопровождался хриплыми рваными стонами, Кэссель скулила и извивалась, конвульсивно стискивая пальцами густой ворс ковра.

Не сразу находящегося во власти ослепляющей боли сознания достигло понимание: шипящий шепот, цедящий каплями яда ее имя — реален.

Чья-то рука сгребла рассыпавшиеся слипшиеся от пота волосы на затылке в кулак, резко дернув голову псайкера вверх. Вторая рука подхватила обмякшую женщину подмышки. Распахнутые ртутно-серебристые глаза не выражали узнавания, будто взгляд принадлежал слепцу.

Ваэль чутко вздрагивал всем своим гибким телом, прижимая к себе воющую гортанным вибрирующим голосом ведьму. Она была так восхитительно уязвима, обнажена, ее душа была готова наполнить кубок и подарить невиданное наслаждение. И все же ксенос ощущал исходящую от нее опасность. Та, что жила под благочестивой приторной маской, дремала.

Эльдар сжал горло Кэссель тонкими пальцами, с легкостью отталкивая бьющееся в судорогах тело и приподнимая его над полом. Искаженное бледное лицо псайкера оказалось на уровне взгляда Ваэля, он видел собственное отражение в незрячих глазах, не в силах оторваться от этой сверкающей неизвестной бездны.

И все же... Ксенос прикусил губу до крови. Не таким он видел и желал это мгновение. Упоения не наступало, даже когда зубы надорвали тонкую бледную кожу на шее госпожи, освежив уже зарубцевавшийся укус. Она не понимала. И не от его прикосновений она мучилась и заходилась ласкающими слух стонами.

Ваэль швырнул содрогающуюся от приступов боли ведьму на постель. Мгновение спустя он уже вливал в лопнувшие губы капли воды, придерживая голову. Тонкие ловкие пальцы разорвали высокий ворот мантии шире, стаскивая тяжелую плотную ткань с плеч. В сторону лязгнуло богатое филигранной работы ожерелье, с раздражающим стуком скатились на пол оставшиеся шпильки и зажимы, когда то сдерживающие огненную массу волос.

Полы многослойных одежд разошлись. Эльдар с презрительной заинтересованностью, удерживая все еще мечущуюся по кровати женщину, осмотрел скребущую когтями покрывало ногу. Точнее, то, чем она стала. Искусный мечник едва сумел увернуться, выпуская из цепкой хватки запястья псайкера — полотно накидки взлетело и опало, а по широкой дуге к шее телохранителя метнулась гибкая плеть бледного длинного отростка. Кончик хвоста был увенчан таким же костяным когтем, как и стопа искаженной ноги.

Ваэль отступил. Неведомо, какие мысли обуревали далекое и чуждое милосердию существо, однако, ксенос, после недолгого размышления, шагнул к дверям каюты.

Вряд ли на корабле существовал хоть кто-то, кто способен был бы помочь Кэссель, не осудив и не заклейми в ее. Эльдар пребывал в гордом меньшинстве, не испытывая ни положенной гордости за доверие, ни закономерного отвращения. И все же он понимал необходимость открыть тайну.

***

Деврос поправил латунную оправу очков, предмета столь же старомодного и нелепого в обиходе, но куда более привлекательного, нежели импланты. Медик перечитал последние несколько строк своего скромного труда и отложил не менее старомодный планшет. После того, как оборудованный в отсеке бокс покинул воин Императора, там стало тихо и мрачно. На «Тени» случались несчастные случаи, конечно, но редкие из них обогащали будни немолодого доктора. Хвала Владыке Золотого Трона, опять же. И госпожа как будто бы пришла в себя...

Деврос вздрогнул. Он заметил упавшую из-за плеча тень не сразу. Мелкие капельки пота выступили на лбу и предательски потекли из-под волос за воротник медицинской военной робы.

Однако доктор умел сохранять лицо. Мужчина обернулся медленно, словно нехотя, вновь поправляя очки, соскользнувшие почти на кончик крупного носа. Ксенос стоял в дверном проеме, слегка изогнувшись, опираясь на стойку стеллажа. Лиловые глаза смотрели насмешливо, презрительно. Сидящий перед Ваэлем человек, захоти тот, умер бы десяток раз, даже не успев понять, кто оборвал его жизнь...

Молчание нарушил Деврос, интуитивно ощущая опасность, порождающую страх. Верный пес госпожи не стал бы приходить сюда, не будь на то причины.

— Леди Кэссель хотела меня видеть? — голос у медика дрожал явно, хотя и сохранял некоторую твердость — это вызвало у Ваэля ухмылку.

— Хотела. Но ты, мон’кей, никому не скажешь о том, что увидишь. — Интонация окатила Девроса волной леденящего ужаса. Легкий румянец волнения сменился бледностью, а сердцебиение загрохотало в ушах.

Неловко всплеснув руками, медик встал, засуетился, бестолково пробегая взглядом по многочисленным полкам. Это было так не похоже на повседневную сосредоточенность и невозмутимое спокойствие человека, который жил и служил на имперском судне.

***

— Сержант, вы уже прояснили личность нашего нового пассажира? — Бонель совершенно освоился в общении с Хоуком, несмотря на мрачность Ультрамарина и полнейшее пренебрежение вежливостью. — Учитывая, что вы не пристрелили его сразу, могу предположить, что воин он благородный и принадлежит к братскому ордену?

Любопытство старого капитана, чего скрывать, изрядно досаждало космодесантнику. Впрочем, как и отсутствие возможности «прояснить личность» у хозяйки всего этого содома. Ведьма оставалась для Хоука недосягаемой. Неизвестный же космодесантник укрылся где-то на нижних палубах, посетив, однако, корабельную часовню.

Сержанта проинформировали о маршруте — и именно его изменение вновь пробудило пригасшее на время недоверие. Миркент... Что мог забыть там безвестный воин? Миркент был обломком, а когда-то — небольшой планетой, непригодной для легкой жизни. Удивительно, что она не заинтересовала Механикум. Богатая всевозможными породами и отсутствием людей, Миркент оказалась привлекательной для авантюристов и кеносов. Но не выдержала священного гнева карающей длани Императора. Колоссальное количество орков и прочей нечисти кануло в небытие, но зеленая зараза никогда не искоренялась окончательно — и Хоук был просто уверен, что даже осколки, некогда бывшие единой планетой, до сих пор служат пристанищем для кровожадных тварей.

— Я проясню. — Рыкнул космодесантник и, развернувшись, грохоча тяжелыми подошвами, покинул мостик. Ведьма не могла прятаться от него вечность.