Ваэль хлестким замахом стряхнул смердящие капли с клинка и осклабился. Переливчатая броня эльдара на боку торчала застывшими на крови ошметками, утратив свои свойства. Однако, даже ранение и слабость, предательская и такая глупая, не помешала ксеносу предаться самой настоящей оргии на поле боя.

Ваэль, бессильно созерцавший исчезновение ведьмы, не испытывал никаких приступов людского малодушия — обитателю Комморрага не было известно отчаяние и сопутствующие слабости, ведущие в бездну и мостящие путь воздаяния посмертно. Для проклятого нелюдя патовая ситуация существовала лишь до того мгновения, как он дотянулся до клинка. Стимуляторы взорвали мир брызгами развороченного взрывом цветного витража. Собственная медлительность была лишь иллюзией — эльдар двигался так, что вряд ли остался хотя бы один выживший, способный рассказать, что точно видели его глаза.

И вот теперь перед ним возвышался новый противник — тонкое лицо Ваэля скривилось, обретая четкие черты. Неуловимо этот гигант в темно-зеленой броне напоминал ему недалекого упертого мон’кея, уже заслужившего опеку недальновидной госпожи. Тот же каменный подбородок, та же ненависть с толикой любопытства, отвратительно маскируемого презрением и маской собственного превосходства, во взгляде. Для ксеноса все воины дохлого божка людей были слепками друг друга, не являясь достойными противниками. 

И все же... Груда модифицированного мяса нападать не торопилась и даже удивила Ваэля, беспечно, по мнению воина, отвлекшись на визжащую тварь, атаковавшую спину космодесантника. Между противниками лежал только труп еретика, безмолвно свидетельствующего о наличии общего врага... Или на наличие еще одного врага — что придет в пустую черепушку великана друичий предпочитал не думать, смакуя собственное состояние пресыщения бойней.

***

Кэссель зачарованно наблюдала за поединком колоссов, сошедшихся вместе с самим временем — и оно, это время, его тягучий поток, ограждало две массивные фигуры, сцепившиеся оружием, схлестнувшиеся взглядами. Алая броня влажно блестела, то ли источая впитавшуюся веками кровь, серебряная — пульсировала нестерпимо чистым, но таким неживым светом. 

А душа ведьмы вопила на два голоса, в равной мере исторгая ртом молитвы и проклятия. Стоя на коленях и опираясь на посох, женщина жадно хватала ртом смрадный воздух. Она была легкой мишенью — да было ли кому дело до хрупкой оболочки, когда в вихре грохота, воя сервоприводов, лязга клинков решалась сама судьба забытого Императором мирка? 

Артур Мендоза в сотый раз проверял свое оружие. Один единственный выстрел наверняка погасил бы тлеющую в его разуме мысль о мести, унял бы эту снедающую его десятилетиями агонию, вернул бы ему покой — и кончилась бы черная череда бессмысленных дней и бессонных ночей, проведенных в поисках. 

Вот она, та, что едва не лишила будущего и самого смысла существования его, инквизитора Ордо Еретикус... Она, мнящая себя бессмертной... Она, убийца и еретичка, подписывающая смертные приговоры достойнейшим... Она, вымарывающая одним своим видом страницы великих деяний служителей священных законов и поборников единственной допустимой веры...

Псайкер закрыл глаза, зажмурился так, что под веками побелело до слепоты. Он обратился к образу отца — и лицо Арока всплыло угнетающим воспоминанием, как еще одно свидетельство преступления коленопреклоненной женщины. Его, искалеченного и обезображенного почти до неузнаваемости, тварь бросила на полях Калластина. И выживший, лорд-инквизитор щедро оделил сына образом своего противника. Перепутать или усомниться было невозможно. Бледные губы беззвучно шевельнулись, называя имя. Давая имя твари. Обращаясь к ней.
Кэссель чуть повернула лицо, словно прислушивалась, так чутко обоняют животные, даже в тишине вышелушивая шаги хищника. Ртутно-серебристые глаза скрывала багровая поволока непонимания. Мир Рунны выглядел единым плоским, как безжизненное плато, пространством, испещренным ломкими черточками искажаемых судеб. Дух не видела смешанной с грязью крови и парящих внутренностей. Она осязала болезненно яркие эманации душ, рвущихся тлеющими нитями общего гобелена. 

Рунна могла бы поймать своими тонкими чуткими пальчиками любую из исчезающих петель, сплести, изменить путь, что-то вернуть, а что-то отправить в небытие вопреки уже предрешенному. И лишь смертное тело, словно тугой ошейник одергивало, ломало ощущение власти, рушило такую реалистичную иллюзию прошлого в будущем. 

Ведьма поднялась, тяжело, неловко, представая перед приблизившимся силуэтом жалкой и немощной. Пламенный поток волос бился за сгорбленной усталостью спиной. 

— Я ошиблась... — Искренне и мягко, словно бы сожалея о еще не свершенном поступке, — Уходи и живи.

— Одно твое существование перечеркивает любому радетелю правосудия путь и обретение покоя, тварь. — Артур выругался про себя, понимая, насколько слабо звучит его голос и сколь сильные эмоции выдает. — Выходит, ты знаешь, кто я. А значит, должна знать, что в милосердии подобного толка я не нуждаюсь. Впору тебе вознести молитвы Императору и раскаяться — ибо не дам я тебе больше времени. 

— Слепота наследуется вместе с саном инквизитора? — Невеселая ирония и слабая улыбка прячется в уголках дрожащих губ. Звуки перекатываются на языке обманчиво мягко, дозируя презрение и снисходительность. — И ты желаешь уплатить ту цену, что твой отец не потянул когда-то? Хотел бы ты меня убить — уже убил бы, трясущимися ручками, стрелял бы до тех пор, пока не разрыдался бы от облегчения. Щенок.

***

Красс проклял Ваэля всеми известными проклятиями Империума приличного, гвардейского, комиссарского. Добавил кое-что из личного, помянув родичей ксеноса до того колена, которое перевернулось в варпе еще до Падения. Сабля помощника капитана рассекла грудину одного из еретиков, защищенную лишь ветхой тканью рабочей робы. Стефан знал, что на «Крадущуюся Тень» мало кто вернется — по крайней мере, тот отряд, что сопровождал его с челнока, уже изрядно поредел, но оглядываться и рисковать целью собственной безрассудности офицер не собирался. В конце концов, проклятый Императором и всеми святыми инквизитор сам отдал ему людей. 

Само появление на капитанском мостике лорда Призрака во плоти вызвало неоднозначную реакцию — увы, она никак не льстила гостю, да и выражений никто не выбирал, — вся команда находилась в крайнем напряжении, не получая никакой информации с поверхности. Очевидно, наниматель разделил мнение Бонеля и обеспокоился исходом миссии своего тщеславия. Красс не был свидетелем разговора капитана и инквизитора, однако, зная первого и пытаясь понять второго, помощник капитана предположил, что они нашли компромисс. 

Паскудный, надо сказать. С орбиты, заявленный, как спасательный, прибыл челнок, в набиток укомплектованный индивидами, чьи портреты наверняка были развешаны по всем крупным мирам-ульям с припиской «Их разыскивают за вознаграждение!». 

«Конечно,» — размышлял про себя Стефан, стараясь, чтобы мысли скакали синхронно его собственным прыжкам и перекатам, — «Спасаем-то мы какого-то идиота, недошпионившего за госпожой, а не ее... Так и поверил бы Толлен в высосанную из пальца историю о позабытой миссии Эклезиархии. А госпожа...» — мужчина ткнул кончиком клинка в висок очередному фанатику и следующим замахом взрезал его от паха до горла. Сталь не встретила никакого сопротивления — большинство рвущихся к ангарам людей были никак не защищены, да и с вооружением у них тоже было плоховато. 

Краем глаза Стефан успел заметить, как вклинился в неровный строй растерянных и потерявших предводителя работяг мечник. Ворон, так, кажется, представился худощавый неприметный вояка, отряженный Призраком в спасители. Спину ему прикрывала блондинка с вытатуированной лилией на щеке. Ее, казалось, совершенно не заботило ограничение боекомплекта, но надо было отдать должное наемнице — как в старой поговорке «Один выстрел — один труп».

На разного рода бунты Красс налюбовался досыта, искренне не понимая стремления к отупению и всяческой одержимости. Моресби исключением не стал, хотя какое-то внутренне ощущение подсказывало офицеру, что не все так просто... И «не просто» действительно таковым и было. Красс никогда в жизни своей не видел проклятого Астартес. Досадное упущение? Вряд ли человек счел его таковым. Аура отвращения, отторжения всего того, что воспитывалось в душе богобоязненного гражданина Империума и насаждалось в академии флота, разливалась вокруг хрипящей и подвывающей фигуры великана, чей шлем уже не отличался от демонической маски — изуродованное забрало срослось с верхней челюстью, лишенной губ. Клиновидные зубы жадно вспарывали воздух, а глотка исторгала обжигающее дыхание вовне вместе со смрадом гнилой плоти. 

— Рейн! — Окрик со стороны отвлек воительницу от созерцания соскальзывающего с руки еретика, которому разнесло голову прицельным выстрелом одного из парных пистолетов. Женщина в матово-черной броне гибко напружинилась и единым прыжком оказалась между Стефаном и пародией на воина Императора.

Освященные снаряды один за другим понеслись к цели, однако, ревущий урод не собирался дожидаться собственной гибели и зигзагообразными скачками рванул к наемнице, сметая на своем пути и распарывая когтями хрупкие оболочки новообращенных приверженцев богов.

Красс тоже стрелял, ощущая тяжелую отдачу, удары которой ввинчивались тянущей болью в локоть и запястье. Он высадил всю обойму, не отдавая себе отчета, попал ли хоть раз в гигантскую тушу отродья. Наперерез мутировавшему по прихоти владык варпа созданию устремился и Ворон, извлекая второй клинок из ножен на спине. 

***

Ваэля смело взрывной волной. Эльдар сквернословил так, что можно было бы заслушаться, ничего не понимая в весьма образном и красивом языке нелюдя. Силуэт потенциального противника скрылся в облаке пыли и мелких осколков, однако, ксенос не стал уповать на слепой шанс. В глубинах лиловых глаз полыхала жажда. Воспряв с земли, Ваэль с большей, нежели накануне, осторожностью устремился в том направлении, куда вело его чутье. 

Тонкий гибкий силуэт казался наваждением, обретая четкость лишь в момент последнего — а то и единственного удара, единым движением сметающего чью-то голову и исчезающий еще до того, как россыпь алых капель достигнет вымешенной сотнями ног поверхности.

Эльдар не щадил никого, он даже не вглядывался в пятна лиц и не снисходил до анализа выкриков и завывающей какофонии просьб и проклятий. Темный клинок отверзал раны и казался цельным кристаллом, переполненным изнутри карминовой влагой. 

Чей-то бритый затылок отделился от остальной головы небрежным взмахом, а узкий носок сапога тотчас же отбросил оседающий бурдюк тела с дороги, дабы не делать лишних шагов. Ваэль ощерился и смазал с губ собственную кровавую усмешку. Рана на боку, казалось, обессиливала его и вкушая бодрящий эликсир бойни он наполнял сосуд своего тела ненадолго этим живительным и целительным экстрактом.

Поразительная гибкость позволила ксеносу избежать рубящего прямого удара, который наверняка ополовинил бы его и поставил точку с существовании отщепенца Комморрага. Увы, распластавшись на скользкой земле, прильнув к ней после давшегося с головокружением кульбита, он впервые в жизни ощутил укол страха. 

Противник превышал эльдара силой и был куда свежее, нежели раненый нелюдь. Цепной меч сам по себе даже при обычном падении по вертикали способен был в этой руке вколотить здорового мужчину в землю по колено. Если гора мышц когда то и была космодесантником, сейчас перед друичием предстало нечто, навечно впаянное в свою броню, сросшееся с ней, изменившееся с ней, в ней, слившееся и ощерившееся во внешний мир бритвенно-острыми ало-бурыми шипами. То, что называлось лицом, представляло собой застывшую спекшуюся на крови маску, сшитую, соединенную лоскутками и выпуклыми бороздами швов. Только яркие, серо-голубые, как пронизанные солнцем воды океана, глаза созерцали все вокруг. 

Оружие взревело. Хаосит, казалось, вообще не ощущал ни его тяжести, ни сопротивления воздуха под стонущим металлом клинка. Он убил и рубил пространство перед собой, стараясь достать ловкого противника. 

***

Илларион рискнул подняться не сразу. Взрыв был слаб для того, чтобы убить его или окончательно разбить доспех, однако, его хватило, чтобы на несколько мгновений Ангел потерял ориентацию в пространстве — и врага, растаявшего в поднявшейся пыльной взвеси.

Зато имел удовольствие включиться в ожесточенный поединок — и еще раз удивиться, насколько живучими могут оказаться простые люди, противостоящие страшной и почти неистребимой угрозе из недр варпа...

Белоснежные волосы, когда-то собранные в хвост, а теперь опаленные и рассыпавшиеся, впитывали жидкий багрянец, окативший фигуру женщины. Отбросив болтер, она с видимым усилием, одышкой и каким-то отчаянным безмолвным остервенением отражала удары клинков-когтей твари, которую Илларион даже с сильной натяжкой не обозначил бы как космодесантника-предателя. 

Спину воительнице прикрывал мечник, не раз и не два блокируя скрещенными клинками замах бронированной лапы и отводя смертоносные когти в сторону от напарницы. Чудовище ревело, скалилось и наносило удары, умудряясь уклоняться от беспроигрышных выпадов. Ангел сосредоточился. Доли секунды ему хватило на прикидку расстояния и расчет траектории. Меч, служивший ему веками, отозвался приятной полной тяжестью, блик неясного света скользнул по клинку и каплей, сверкающей и чистой скатился с острия.

Одержимого выгнуло, приподняв над землей — и швырнуло вперед. Тело еретика пролетело по инерции еще с десяток футов, повстречавшись с обломком стены — и застыло так, словно силуэт даже посмертно отдавал дань богам нематериального. Мечник и наемница едва успели отпрыгнуть в стороны — и почти мгновенно сменили цель: теперь их оружие устремилось против иного гиганта, настороженно следящего за тем, как разворачиваются события — а заодно и выискивающего новое оружие, пока собственный клинок находился в недосягаемости.

***

Артур ударил женщину наотмашь, унизительно, уничижительно возвращая ее на колени. Ладонь, соприкоснувшаяся с бледным лицом, загорелась, словно обожженная. Еретичка не издала ни звука, но и посох свой из пальцев не упустила, вновь поднимаясь, уже менее уверенно, повисая на древке и совершенно не глядя на инквизитора.

— Я могла бы дать твоему отцу повод искать меня. Еще один. Я могла бы лишить его тебя. Глумиться, напоминая ему того, кто уже однажды отобрал у него все, и едва ли — не жизнь. Однако, если ты и готов уплатить эту цену, ее не готова дать я. Убирайся и живи, повторю я тебе, господин инквизитор. Не с тобой и не сейчас моя встреча и не твоя рука отправит меня в бездну, из которой нет выхода. Не ты подаришь мне отчаяние и вскроешь старую рану. — Кэссель, наконец, подняла взгляд. Память сопоставляла образ Арока и того, кто теперь нерешительно, но свято веря в справедливость, сжимал оружие. Следующий удар не застал ее врасплох. Ведьма, дернув ртом и тихо рыкнув, перехватила руку Артура. Раздался хлопок выстрела. 

— Если ты искал встречи и желаешь убить — убей. Но не можешь — не трогай, не смей изображать из себя карающую длань и унижать меня своей нерешительностью! — Псайкер хлестко прошлась по лицу мужчины, увеча кожу ногтями. 

Следующим выстрелом, заставившим ее вздрогнуть, инквизитор поставил точку на своих сомнениях — еретичка охнула и плюнула под ноги кровью, наконец разжимая пальцы на посохе. Не упала, сильно качнувшись в сторону и как-то особенно нежно обхватывая свое плечо рукой. Кровь толчками выливалась из раны на груди, но проклятая воля все еще поддерживала в женщине жизнь. 

Артур, проклиная себя и малодушное желание свершения великого, подмененное банальным мордобоем посреди ангаров и сотен трупов, выстрелил еще раз, почти в упор. Ствол оружия взмыл вверх, а запястье, сначала неестественно изогнувшись, хрупко щелкнуло. Инквизитор заорал, не видя никого, кроме Кэссель и гигантской тени, в которой она утопала.

— Вся эта высокоморальность и отдающая тухлятиной церемониальность раздражает меня, — говоривший не скрывал усмешки, его огромная, закованная в керамит ладонь покоилась на голове инквизитора, а вторая удерживала руку человека одними пальцами, все еще позволяя Артуру в скрюченных пальцах сжимать пистолет. — Ступай, дитя варпа. Тебе более нечего искать здесь и не стоит ожидать, что служители богов окажутся столь же лояльны тебе, сколь этого требует моя мудрость, накопленная веками, впрочем, как и способность понимать желания богов лучше, чем это дано простым воинам. Темный Апостол уже поверг своего противника, твоего здесь — нет. — Зетус, казалось, не склонен был говорить ничего более, однако, через несколько секунд он продолжил, отбросив имперца от себя так, будто тот был кулем с тряпками. — Ты слышишь Его зов. Когда-нибудь тебе придется откликнуться и вернуться. Мы еще встретимся.