«Что бы я могла еще поведать о своей невероятно и противоестественно долгой жизни? Пожалуй, после пробега на паломничьем судне в обществе бывшего актера и мошенника Тобиаса Вальпуа, в моей судьбе наступил перелом. Я бы назвала этот этап затишьем, вырванным кусочком покоя из вечного бегства от опасностей вселенной, в которой я была рождена.

Путь привел меня туда, откуда волею Инквизиции я была выброшена и уже не чаяла вновь ступить на земли, много способствовавшей моему становлению. Паломники устремились к святыням Ультрамара, я же — к обветшалому храму на Аяксе. Тобиас считал это чистым самоубийством, однако удача продолжала сопутствовать нам и, спустя томительные мгновения ожидания в замкнутом пространстве старого грузового челнока, я, Кэссель Лекс, бывший дознаватель, вернулась домой.

Этот мир жил в своеобразной гармонии, когда-то очень давно не казавшейся мне неправильной. Цикличность и однообразность быта самых обыкновенных людей претила вкусившему знаний за пределами, но я упорно и сосредоточенно искала то, что призывало меня вернуться.

Не было никакой надежды на то, что в храме я встречу хоть кого-то, вспомнившего бы неуклюжую девочку-сироту, и от этого я испытывала сожаление, равноценное радости. Ступени, щербатые и полированные сотнями ног верующих, вознесли меня к потемневшей и осыпающейся арке входа. Теперь она не казалась столь гигантской и не повергали меня в священный трепет лики неизвестных, строго следивших за каждым преступающим порог обители.

Тобиас следовал за мной, вновь вернувшись к образу старца. Мы более не повторяли нашей беседы, но мужчина не оставлял меня своим вниманием, настороженно присутствуя в любом событии, которое настигало опасную случайную попутчицу.

Я склонила голову, едва окунулась в полу мрак залы. Возможно, волшебство, сохранившееся в моем видении, уже истаяло и покинуло эти стены — или витражные окна настолько запылились и утратили краски... 

Лучи солнца с трудом, словно бы нехотя, струились сквозь прорехи свинцового переплета, застревая в тенетах плотной паутины — они были лишены той мозаичной пестроты, которая когда-то поражала мое воображение. Пригас свет, наполняющий святые образы, будто божество покинуло обитель. Неживыми теперь выглядели гигантские фигуры прославленных героев и еще фальшивей пели невидимые хоры.

— Что ты здесь ищешь? — Взволнованный шепот Вальпуа вырвал меня из скорбного созерцания.

— Сама не знаю. Но здесь, именно здесь я впервые проявила свой дар. Возможно... Мне было видение мертвого мира. Спустя много лет я ступила на поверхность этой забытой Императором планеты и вершила суд над теми, кто отдал чужие судьбы во власть тварей варпа.

— И ты ожидаешь, что снова тебя посетит нечто подобное? Ради этого стоило покидать безопасность корабля? Да местные фанатики запросто сдадут нас своим бронелобым опекунам! — Возмущенный шепот звучал куда громче окрика.

— Даже если и так. Ты идешь за мной без моего на то требования. Что ты ищешь здесь, если желаешь безопасности? Можешь не подбирать бесполезных слов, хоть как-то оправдавших бы твое решение. Причин просто нет и твой выбор неясен самому тебе. Вот поэтому не суди меня... Если ты не знаешь, зачем двигаешься след в след за мной, то я вообще не уверена в смысле собственного существования! — Я огрызнулась, резко обернувшись к компаньону. В своих словах я отразила неуверенность, снедавшую меня на протяжении всего полета, позволяя человеку окунуться в страхи и пересмотреть свой выбор. Увы, Вальпуа, как впрочем и остальные люди, встречающиеся в моей жизни, стал одним из тех, кто пренебрег гласом рассудка. За что, в последствии, и поплатился...

Оборвав бессмысленный диалог, я шагнула дальше — и даже мысли не успело родиться в возмущенном разуме моем. Немощное тело швырнуло на колени к стопам величественной статуи...

Сквозь туман боли я взглянула в лицо безмолвному истукану и едва не закричала — увенчанный венцом обожествленный Император сменил личину, усмехаясь мне изуродованным ртом. Не превосходящий гением и мощью силуэт теперь восседал на троне — кошмарная тварь, драпирующая уродливое тело складками переливчатой ткани угнездилась на возвышении и созерцала немногочисленные верующих, которые, казалось, не замечали перемен в своем божестве, продолжая истово возносить молитвы.

Чешуйчатая когтистая лапа сжимала островерхий сверкающий энергетический шар-сгусток, вторая же покоилась на подлокотнике, скребя когтями по белоснежному мрамору. И как не силилась я разглядеть образ, глаза не смогли уловить его, до рези впиваясь в переменчивый лик. Но страшнее было даже не отсутствие определенности, а наполнившие залу храма голоса, ухающим эхом возносящиеся под купол. Я слышала их так, будто шла вместе с колоссальным потоком людей, подчиняясь ему, и проникаясь каждой высказанной материализованной мыслью каждого живого создания.

Это всколыхнуло в моем сознании воспоминание о храме Химгарла. Бесплотные существа, навеки заключенные в стенах древнего святилища точно так же наполняли голосами свое материальное обиталище, повергая в безумие любого, кто способен был воспринимать их кажущиеся совершенно бессвязными речи. 
Смазанные картинки чужих судеб не увлекали меня, хотя я и не могла запретить восприятию изредка выхватывать целые звенья самых различных жизней, поступков, предопределяющих путь или же наоборот — слабостей, способных ввергнуть самые смелые начинания в пучину небытия.

Возносящиеся к куполу крыши храма стены ввинчивались теперь в тяжелые низкие небеса спиралью, увлекая видения в невероятный поток, смешивая их и сгущая краски окружающей атмосферы.

Я интуитивно, хоть и не без невидимого сопротивления, шагнула дальше, глубже, погружаясь в этот невообразимый водоворот, существующий, казалось бы, только для меня. Существо, восседающее на троне владыки мира заходилось беззвучным хохотом, выражая удовлетворение происходящим и получая удовольствие от чередующихся видений, повторяющихся во всех возможных и самых невероятных интерпретациях.

Я протянула руку вперед, стремясь остановить или хотя бы замедлить поток — и пальцы истаяли в мгновенно вспыхнувшей ленте картин, подарив всему моему существу глоток чуждого тепла. Это ощущение было знакомо мне: стоило дару коснуться живого существа и все мысли и чаяния его становились частью моего сознания, рождая именно тепло, обжигая все мои чувства своей естественностью и квинтэссенцией чистоты, будь то искренняя любовь, страх, ненависть, сожаление, боль...

Спираль видений дрогнула, как марево наваждения под колебанием воздуха. Взгляд мой выхватил из общей картины то, что заставило человеческое сердце мое возликовать и оборваться, пронзая дрожью каждую клеточку всего моего существа.

Я вновь, словно отмахнувшись от десятилетий, уже завершенных в материальном мире, заглядывала в глаза Ловину Вэнсу, любуясь отблесками пламени костра в его кристально чистом взгляде. С болезненной тщательностью разум мой выдавал малейшую черточку его лица, дорисовывая в неясности общего видения упрямую складку рта и глубокую морщинку задумчивости между бровей. Явнее становились тени, очерчивающие скулы, цвет окатывал пепельно-серые формы.

Могла бы поклясться — захоти я, — и коснулась бы этого реалистичного образа... Но он истаял, будто порыв ветра сдул ставшую невесомым пеплом фигуру сержанта, уступая место следующему воспоминанию.
Увы, я уже не видела себя, но жадно впитывала то, что созерцали мои глаза — Ловин тяжело поднимался с раскисшей и вымешенной борьбой земли, даже не пытаясь очистить броню от ошметков растительности.

Я видела лишь, как беззвучно шевелились губы воина, не дарующие понимания моему видению, но радовалась тому, что не сбылись самые отчаянные мои страхи, раздиравшие душу в первые мгновения моего бегства.

Увиденное подернулось белесой дымкой, однако не пропало, повинуясь уже моей воле. Разум требовал движения и я глубже устремлялась в открывшийся мир, с вопиющей беспечностью. Возможно, я не видела никакой опасности, но она была... Разве что именно для меня таковой не являлась.

Я видела сержанта Вэнса в крошечной келье, его слившийся с убогим светом силуэт, его едва различимый профиль, его коленопреклоненную фигуру. Изредка мне казалось, что даже в этой фантасмагории я могу различить хрупкие пугливые звуки, части слов, посвященные кому-то, к кому Ловин обращался, устремляя взгляд во тьму. Незримо я присутствовала подле, едва ли не касаясь пальцами складок простой грубой ткани туники, покрывающей поникшие плечи космодесантника.

Испытывал ли он сожаление? Слабость? О да, именно слабостью было его желание помочь мне — и впору было бы угнетать себя правомерными сожалениями о незавидности участи того, кто преступил слово и кодекс. Но человечность моя отрицала подобные измышления и я продолжала наблюдать, как мой единственный друг то оставался в почти желанном одиночестве, то ускользал и почти терялся в сонме иных тел, круживших вокруг подобно стервятникам.

И никогда не бывав в местах, окрашивающих общую картину чужой судьбы, я узнавала величественные дворцы и храмы, пусть и не отдавая должного восхищения красоте. Мной владела теперь только уверенность — я знала, что произошло на Химгарле.

... — и полностью осознаю свою вину. Я отпустил ее, рассудив так, руководствуясь собственным мнением и пренебрегая советами брата по оружию и буквой Кодекса.

— Значит ли это, что упущенный еретик не был сочтен таковым?

— Именно так. Я не считал и не считаю Кэссель отступницей веры и служительницей Губительный сил...

— Однако, брат Волгрин не разделяет твоей уверенности. И сообщил нам некоторые факты, способные подтвердить справедливость обвинения в твой адрес, сержант.

«Уповать на помощь существа, пользующегося силами, претящими нам, обрекать его заведомо ложными обещаниями на плен и гибель, но как тогда должно чувствовать себя и напоминать себе о чести, если поступки, погубившие бы Кэссель наверняка, уже бесчестны, пусть и продиктованы ... осторожностью?»

— Брат Волгрин, как и я, был свидетелем каждого поступка дознавателя Лекс и усомнился ли он в необходимости ее действий, когда мы были атакованы сначала превосходящими силами ксеносов, затем, столкнувшись с необъяснимым проклятым колдовством, а позднее — лицом к лицу с приспешником хаоса?

— Хаос, брат-сержант Вэнс, подчас, принимает тысячи обличий и лживы посулы и дары его...

— С именем Императора на устах дознаватель даровала смерть врагам Его. И не обернула она своей разрушительной силы против нас, даже когда ей представилась возможность. Она не поддержала атаки своего падшего господина и продолжала всячески способствовать продвижению отряда через руины. Лишь с ее помощью мы нашли выход на поверхность, лишь с ее помощью мы узнали правду.

— Судить о мотивациях дознавателя Лекс не тебе, сержант. Нам нужно быть уверенными, что действия этой самой Кэссель не коснулись твоего рассудка. Брат Волгрин считает, что ты подвергался влиянию псайкера и не оказывал сопротивления, хотя и понимал, что подобного рода действия должно позволять лишь библиарию.

— Я не отрицаю, что подвергался контакту с дознавателем, однако ни в первый, ни во второй раз не получал никаких предложений, не испытывал давления и не слышал приказов нарушить свою верность и презреть долг. Осмелюсь заметить...

— Твоя смелость может стоить существования целого ордена, но продолжай же.

— Кэссель спасла мне жизнь в руинах...

— Магистр! Мы слышали достаточно!

Нечеткий силуэт в бирюзовой броне соскользнул в бездну, я потянулась следом, пытаясь поймать ускользающий образ, но все это больше напоминало жалкие попытки удержать сочащуюся меж пальцев воду. Он мерк, а звуки сливались в неразборчивое бормотание.

Оцепенение, завладевшее моим телом, исчезло, позволяя отринуть нематериальное и вновь окунуться в пыльные лучи света, пробивающиеся извне. Я вновь оказалась в храме, неловко распластавшись на вытертых временем каменных плитах пола. Пальцы мои бессмысленно хватали пустоту, а сверху, со своего трона на меня взирал суровый лик Владыки Человечества...»

Миниатюрный вокс ожил именно в тот момент, когда Ваэль замер над решеткой вентиляционной шахты, отделяющей его и его ношу от внутренней части одного из помещений ангара. Чуткий слух ксеноса улавливал движение сервиторов, отдаленные шумы, характерные машинам и изредка — голоса людей. Распластавшись в узком туннеле, эльдар подтянул неподвижную женщину выше, стаскивая со спины и укладывая рядом.

— СсссШшшТТтттт...

Тонкие пальцы Ваэля, освобожденные от перчаток, коснулись бледного лица Кэссель, белым пятном выделяющегося даже в окутывающем рукав вентиляции мраке. Она все еще находилась где-то слишком далеко, но не отбирала надежду — тихий клокочущий звук был именно слабым дыханием раненой ведьмы.

— Если она еще жива... ШшшшшТшшш... Двигайся вдоль левой стороны. Доставь свою хозяйку... Шшшшш... Группа покидает ангар... — Механический голос не принадлежал никому, кто был знаком ксеносу. Воин передернул плечами и на мгновение опустил голову, коснувшись лбом лба псайкера.

Ваэль не мог знать тех мельчайших подробностей, которыми была оделена ведьма, спустившись в этот маленький ад жителей Морэсби, однако он вычленил из сложившейся обстановки максимальное количество ответов на родившиеся вопросы и удовлетворился этим. Неважное теперь количество времени назад он голодным хищником бродил у дверей каюты Кэссель, вслушиваясь в каждый шорох за створами дверей.

Гость, ступивший на борт «Тени», не вызывал доверия ни на йоту, распространяя вокруг себя специфическую вонь существа, живущего по собственной прихоти слишком долго. Убийцы, отличного от тех, с кем можно и должно спорить оружием. Кукловода, от которого несет страхом и восторгом испытателя. Мертвеца, погребенного в пыльной пустоте своего бессрочного существования, как в саркофаге.

Но тогда она не позволила сверкающему и жаждущему клинку найти новые ножны в ветхой плоти чужака, а потом Ваэль уже не получил должного удовлетворения, кромсая подсунутую обманку, пусть та и весьма натурально выла и извивалась, не давая разубедиться в мастерстве рук эльдара.
И ему нужна была Кэссель, он желал ее, словно хрупкая мон’кей была глотком воды в безводной пустыне — и все с тем же ужасом он осязал ее пребывание подле.

О чем бы не договорилась ведьма с этим безликим интриганом, жизнь ее, как и любая иная, теперь могла обесцениться совершенно, если раньше и представляла собой обмен по адекватному курсу предательства. 
Усмехнувшись темноте, ксенос подхватил псайкера под руки и, отталкиваясь ногами, пополз дальше, миновав столь очевидный выход на свободу в угоду полученным координатам. 

Ваэль уже не опасался привлечь внимание к себе, стараясь двигаться тише. Обмякшее тело госпожи инертно болталось в его руках, голова женщины безвольно свесилась, изредка ударяясь об металлические стенки туннеля. 
Преодолев несколько десятков ярдов, эльдар замер. Впереди колебалась колонна неясного света, не оставляя сомнений в том, что кто-то сдвинул закрывающий проход вниз стальной щит.

Довольно небрежно избавившись от обременительной ноши, Ваэль передвинулся ближе к краю отверстия и выглянул наружу. Небольшое помещение было освещено несколькими нестабильно работающими лампами, защищенными стальным каркасом, накрепко вкрученным в низкий потолок. Короб вентиляции здесь выдавался наружу, повисая над противоположной от входа стеной. Крышка воздуховода не была сбита случайно, она была снята и аккуратно отставлена.

Впрочем, встречающих не было, крепкая дверь не отходила от коробки ни на дюйм, а иных отверстий в стенах этого закутка не было. Эльдар подтянул тело Кэссель ближе к люку и, бесшумно выскользнув из трубы, вытянул ведьму следом, успевая подхватить ее и уберечь от падения.
Ведьма выскользнула из рук своего телохранителя и бескостной массой замерла у снятой крышки вентиляционного люка. Темный клинок сгустил воздух, стоило чуткому слуху вышелушить из слишком напряженной тишины звуки осторожных шагов.

Так ступал тот, кто был уверен в своих силах, обладал силой — и знал, с чем может столкнуться. Изогнутое лезвие с невероятной быстротой опустилось, рождая четкий звук, точно раскалывая хрупкую оболочку, а не керамит. Следующий удар, выверенный, как танцевальное па на натянутом канате, завершился в сомкнутых ладонях. Лишь незаурядная сила и реакция спасли носителя перчаток от незавидного исхода калеки — перед Ваэлем, выталкивая массивное тело вперед, в помещение, возвышался космодесантник, а следом, пытаясь обойти спутника, маячил Стефан Красс.

— Ни к чему обнажать оружие, твоя госпожа выказала этому воину свое доверие, — старший помощник капитана старался говорить как можно спокойней, впервые в жизни осознавая, что совершенно не может предположить, как отреагирует ксенос, ставший частью команды годы назад.

— В таком случае, сообщите ему, чего делать не стоит. — Эльдар окинул презрительным взглядом облаченного в темно-зеленую броню пришельца и вернулся к распростертому на полу телу. Даже этот глупый спектакль, разыгравшийся в дверях, мог отвлечь его слишком надолго, слишком долго он не мог положиться на инстинкты, позволяющие ощущать биение жизни в тряпичной оболочке псайкера.

— Носитель не найден, но я уверен, лорд Призрак даст госпоже иной шанс. Нам нужно убираться с Океании. — Стефан опустился подле эльдара и заглянул в лицо хозяйки корабля. Землистый цвет кожи и отталкивающая гримаса, исказившая тонкие черты давали не самые лучшие предположения о последних минутах леди Кэссель во внешнем мире.

Голубые ниточки вен теперь набрягшими лиловыми канатами выпирали из-под бледного покрова, а кусок синтеплоти казался грязной заплатой.

Ваэль с преувеличенной осторожностью взял тонкие пальчики ведьмы в свою ладонь. Он еще помнил вкус крови, бьющейся в жилах сумасшедшей хозяйки, а теперь слабая пульсация под кожей едва не сводила с ума все его чувства, словно бы подталкивая надорвать слабое запястье и вновь погрузить зубы в восхитительную плоть, позволяя острому кончику языка впитывать вкус.

Кэссель не смогла открыть глаз. Веки налились свинцом, давя на глазные яблоки, порождая боль, способную разорвать череп изнутри. Слабость от кровопотери не позволяла сосредоточиться, собрать воедино все образы, доступные отпущенному на волю сознанию.

После соприкосновения с Сиддаром вселенная одного единственного человека вновь сменила оттенки, приобретая грани и очертания иного вида, словно бы сама она, ведьма, разглядывала его только с одной стороны многогранного кристалла. И все же, ничто не смутило душу более осознания собственного приятия.

Но самое главное было знание, которым проклятый еретик поделился с ней, не предлагая более помощи, не суля власти сверх той, что уже была дана, не пытаясь вновь проповедовать о пути Единого и Неделимого. Протус отдал ей то, что она искала.

Пальцы стиснули руку эльдара и лиловые глаза его застыли на разорвавшуюся, расколовшуюся секунду. 
Ксенос послушно подхватил ведьму на руки, Красс, повинуясь уверенному жесту гиганта в силовых доспехах, первым покинул серый короб помещения.

— Заберите девочку. — Не своим голосом выдавил Ваэль, почти нагнав спутников у входа в подземный ангар.