— Дурная привычка у наших Грифонов — умирать молодыми. Поистине дурная…
Дочь Вячеслава лежит там, в соседнем зале, убитая собственным братом. Совсем юная. На платье разрез и кровавое пятнышко, небольшое — удар был точным, и девочка умерла почти мгновенно.
Выражение последнего испуга и отчаяния превратилось на мертвом лице в странную маску, Светлана все смотрела, смотрела на нее и молчала. Потом взглянула на меня:
— Вот так. Еще один Грифон попался в чьи-то сети. Скольких еще из своей семьи я переживу, Синеклюв?
Что мне оставалось? Только опуститься ей на плечо. Пропащая моя душа…
Да нет, не такая уж и пропащая. Если бы не Светлана, все могло быть намного хуже! Благодаря ей я могу жить, могу дышать… Даже летать теперь могу, хотя к крыльям привыкнуть — это вам не к доспехам, попробуйте-ка на досуге!
Светлана стоит у окна. Холодная, невозмутимая с виду, как и все некроманты, но Асха, откуда я, ныне просто ворон, знаю, что ее душа страдает, что из всех пор ее сочится боль?! Что мне сделать, как помочь ей?
— Послушай, ты же в силах все исправить! Более того — ты должна! Она не может остаться в памяти людей убийцей отца! — вместо речи у меня вечно вырывается лишь хриплое карканье, но она понимает. Она всегда понимает.
— Твоя правда, — она становится чуть менее мертвой и чуть более сосредоточенной, — кое-что мы способны исправить и найдем настоящего убийцу. Пока я еще могу обнаружить ее дух, медлить не стоит.
Она ободряюще почесывает мне крыло:
— Давай, Синеклюв, попробуем вернуть ее.
***
Девчонка постоянно жалуется на холод. Вот наказание!
— Ну что с ней не так, что она там может чувствовать, Светлана?! Что за выдумки? — недовольно каркаю я. Пока Анастасия кутается в мантии, безуспешно пытаясь согреться, госпожа собирается в путь. Хочет найти кого-то, кто проникнет в разум ее племянницы и позволит обнаружить проклятого убийцу.
— Да ничего она не чувствует, Синеклюв, — отмахивается хозяйка.
— Тогда что с ней творится?
Светлана протягивает руку, позволяя мне присесть, и в ее голосе мне чудится печаль:
— Она умерла слишком внезапно и слишком рано, Синеклюв. Она все еще ощущает себя живой, и ее душа, полная неизжитых сил, стремится продолжить ее прежнюю судьбу, воссоздать все, как было, — и не может, обманывает ее, обманывает себя, подсовывает ей воспоминания о чувствах, которые ранее казались ей присущими некромантам... Боюсь, Анастасия еще долго будет слаба — до тех самых пор, пока не смирится с неизбежным, с тем, что она никогда не станет той, кем была прежде. Мы все подвержены этому. Большинство таких, как мы, испытывают поначалу подобные страдания, неведомые живым, и это бремя ни с кем невозможно разделить. Лишь те, кто встает на наш путь добровольно, кто готов к нему, почти сразу становятся сильнее и радуются тому, что плоть не отвлекает их от важных задач... Да ты ведь знаешь.
Знаю. Как знаю и то, что она прекрасна и разумна. Лучшая, совершенная, единственная. Если бы можно было упасть перед ней на колени, преклоняясь перед ее мудростью, но какие там теперь колени… Мне остается одно — служить. Передавать вести, предупреждать, смотреть в оба, разведывать, советовать, сомневаться, утешать. Я — гонец, я — посол, я — защитник. Я глаза за нее выклюю кому угодно, печень вырву тому, кто попытается ей навредить, я смогу, я…
Я всего лишь птица, увы.
Нам пора в дорогу. Вечно в поиске, вечно в пути — она такая. Не боится ни императора, ни жуткой Матери Намтару. Она почти всегда погружена в себя и в мир духов, с которым так тесно связана, слушает его голоса. Она что-то знает о будущем, но никогда ничего не рассказывает. Только временами загадочно изрекает:
— Да… Среди нас немало ищущих истинный путь. Быть может, все не зря?
— О чем ты? — спрашиваю я наконец.
— У нас теперь немало врагов. Многие недолюбливают нас, но может статься, что именно мы однажды сослужим Асхе великую службу. Что за пути уготованы нам, как знать… Будь начеку, Синеклюв. Цель близка.
Она устремляется вперед, а я — вверх, не выпуская ее из виду ни на мгновение. Я на твоей стороне, я с тобой, лучшая из Грифонов. Всегда с тобой.