— Ну что же ты, лорд Арантир! — выговаривала мне укоризненно древняя мать Геральда, точно распекала непослушного сына.

      Худые пальцы наставницы крепко удерживали край моего дорожного плаща. Оставив утомленного вороного на попечение конюшего — прочим конюхам не доверял я любимца своего — и даже не успев переменить походное платье на приличное одеяние, я поспешил к Геральде с приношением, но она, словно почуяв мое приближение, с упреками поймала меня на пороге покоев своих:

— Снова исчез, владыка, никому ничего не сказавши, и опять, верно, путешествовал без охраны! Жаль, нечувствителен ты к боли телесной, а то покарала бы я тебя разок наедине, может, стал бы ты осторожнее! Уж прости, что говорю тебе это, но не одни друзья у тебя в Асхане, есть, верно, и те, кто тебя опасается и замышляет недоброе! Знаю я, сколь ты силен, но грешно тебе, правителю, пренебрегать безопасностью!
— Простите меня, матушка, — я, склонившись, поцеловал наставнице руку. — Не ожидал я, что мое отсутствие столь сильно встревожит вас. Впредь буду осмотрительнее и стану предупреждать об отлучках своих.

      Совладала с собою мать Геральда, отпустила плащ, покрытый серой пылью, и спросила, коснувшись лба моего холодной рукою:

— Куда и каким ветром на сей раз уносило тебя, мой мальчик? Если не желаешь, конечно, хранить это в тайне.
— Могут ли у меня быть тайны от вас, матушка? Отбывал в Нар-Харад — доложили мне, что обнаружились там древние реликвии наши и ценные документы, кои числились украденными или утерянными долгие годы.
— Ох, владыка, — сокрушенно молвила наставница, погрозила мне пальцем, и внезапно с уст ее сорвалось то, о чем она пыталась умолчать, — знаю я могущество твое и бесстрашие, но боюсь за тебя, не первый день угнетает душу мою тяжкое предчувствие! Не завлекли бы тебя в ловушку, зная любовь твою к древностям и то, что странствуешь в одиночку, не сообщая никому о пути своем!
— Не скорбите о тех, кто совершит подобную ошибку, драгоценная моя Геральда, они пожнут последствия собственного выбора. Впрочем, доброму сердцу вашему я могу обещать, что их смерть не будет мучительной.

      Мать Геральда покачала головой:

— Лучше доставь их сюда — обеспечишь запас мишеней для моего зала. Тех, кто на тебя посягнет, лорд Арантир, я предпочту подвешивать там еще живыми. Пусть-ка попробуют со вспоротым брюхом восстать против тебя... Так что же ты разузнал? Успешным ли было рискованное твое путешествие?
— Вполне, матушка! Вести оказались правдивыми; иные сокровища собственные наши купцы, рискуя головами, вывезли из руин в Аль-Бетиле, о прочих сообщили верные люди, обнаружив их в лавках Нар-Харада. Мало находок я забрал с собой, но описал их подробно в особой книге, измерил и зарисовал, что успел, и если вы взглянете при случае на эти наброски проницательным взором своим, госпожа моя, то, вероятно, сумеете узнать некоторые из предметов и поведать мне их историю. Странно то, что появились эти бесценные вещи в городе одновременно, так что я велел провести дознание, дабы выяснить, из чьих рук и какими путями они попали туда, и приказал после того отправить реликвии в Нар-Анкар, да обретут они по воле Асхи долгожданный дом.
— Дельно, лорд Арантир. Сегодня же посмотрю твои записи. И все же, прошу тебя, более не рискуй напрасно!
— Обещаю, почтеннейшая матушка. Прошу вас сердечно извинить меня, менее всего я хотел причинить вам беспокойство. Признаю я прегрешение свое, да простит меня Асха за то, что я невольно встревожил верную ей, — сказал я без тени притворства. — Но явился я к вам, достойнейшая, не с пустыми руками. Есть у меня подарок для вас, и дерзну предположить, что он придется вам по вкусу, — с этими словами я расстегнул седельную суму, что принес с собою, и вынул оттуда небольшой, но увесистый сверток.
— Это что же там у тебя? — удивилась мать-наставница. — Неужто ожерелье, точно невесте, привез мне?
— Взгляните сами, добрая госпожа моя, — я с поклоном протянул подарок.

      Развернула мать Геральда драгоценную ткань да так и застыла на месте.

— Ножны новые, матушка, — прежние, увы, безвозвратно утеряны. Впрочем, главное, бесспорно, не они, а их содержимое.

      Никогда прежде не видел я у Геральды такого взгляда.

— Много их у меня было, — тихо промолвила она, — но эти я никак не могла забыть. Первые мои, подарок наставника и друга. Столько лет, любезный мой Арантир, прощалась я с ними и не в силах была смириться с потерей… А теперь ты вернул мне их. Могла ли я ожидать?

      В ладонях матери-наставницы лежали кинжалы — невеликие, но необычайно тяжелые; составляли рукояти, в коих были пробиты отверстия, с лезвиями единое целое. Не было на них украшений, лишь выгравированные и уже полустершиеся инициалы — точно такие я видел на личной печати Геральды и на вещах ее. Когда в Нар-Хараде я обнаружил кинжалы сии, узрел на них знакомые литеры и понял, кому они принадлежали прежде, то решил, что любой ценой должен заполучить их и вернуть заботливой своей покровительнице. Всю силу убеждения использовал я и потратил немалые средства, чтобы исполнить задуманное, но добился своего. Перед тем как отправиться в обратный путь, я заказал по своему эскизу удобные ножны, а сами кинжалы попросил подправить одного из лучших городских оружейников. По счастью, они не слишком сильно пострадали, и вполне возможно было привести их в порядок.

— Хороши ножны, — задумчиво и так же тихо произнесла наставница, продолжая разглядывать и с нежностью поглаживать вновь обретенные сокровища, — узнаю твой тонкий вкус, владыка. Покойно в них будет моим малышам. Благодарю тебя, мальчик мой. Всей душой своей благодарю…
— Если бы они не вернулись к вам, мудрейшая госпожа моя, не простил бы я себе того никогда. Я счастлив, если угодил вам, и впредь готов предугадывать и исполнять любые желания ваши.
— Благороден ты, лорд Арантир, — прижимая к груди кинжалы, мать Геральда на мгновение приблизилась ко мне почти вплотную и, притянув меня к себе свободной ладонью, поцеловала в лоб. — Порой, знаешь ли, я жалею о том, что годишься ты мне в дальние потомки, и о том, что вся жизнь наша — лишь служение, ничему иному нет в ней места... Будь по-другому, так, пожалуй, и вернула бы я ради тебя прежнюю красоту свою, даже если бы пришлось пить все эти мерзкие зелья, что ты придумываешь на досуге для молодящихся наших.

      Сказав сие, Геральда решительно отстранилась от меня, отбросила с лица своего длинные белые пряди и быстрым шагом пошла прочь, так что не успел я и ответить ей. Обернувшись, она крикнула мне издали:

— Если будет на то твоя воля, владыка, приходи ко мне в зал! Я покажу тебе, на что способны эти малютки!

      Удалялась она почти бегом, покрывая благоговейными поцелуями холодные рукояти кинжалов, — знала, что никто не видит ее, кроме меня, а я смотрел ей вслед и думал о том, что со спины не отличить ее, тонкую, подвижную, порывистую даже в нежизни, от юной девы. Потом опомнился и отправился в комнаты свои, дабы привести себя после дороги в должный вид, побыть несколько минут в тишине и успокоить душу свою.
 

      Подходя к залу, где послушники, рыцари и опытные некроманты обыкновенно упражнялись во владении оружием, я еще издали услышал голос матери Геральды:

— Неверно держишь. Вот так… Можно бросать, расслабившись, точно медитируешь, но это годится лишь для того, чтобы красоваться на турнире, а в бою нужна сила. Если же сумеете, дети мои, передать оружию свою мощь, станет оно вам послушно так же, как собственные руки, а врагов сможете поражать с любого расстояния и из всякого положения, в каком бы ни находились… Приветствуем тебя, владыка.

      Ученики, столпившиеся вокруг наставницы, разом обернулись и в ответ на слова Геральды, прошипевшей: «Поклонитесь избранному Асхой, щ-щенки, где покорность ваша?» — склонились передо мной, но я сделал им знак не отвлекаться и встал неподалеку, наблюдая. Было послушников человек десять, все живые новички, не принявшие еще окончательного посвящения, и большинством молодые мужи. Лишь одну деву увидел я — именно ее руку с широким ножом сжимала мать Геральда. В дальнем конце зала было подвешено на веревках тело — видно, передали его для тренировок после неудачи в лаборатории. Только тут я приметил, что самый юный из послушников, совсем мальчишка, бледен до синевы и с ужасом отводит взгляд от мертвой мишени. Редко я видел подобное в стенах наших и подумал, что отрок не выдержит обучения, ведь ему предстояло ежедневно лицезреть неживую плоть и даже осязать ее.

— Матушка-наставница, — обратился к матери Геральде один из учеников, старше прочих; судя по виду, он давно достиг зрелости, — не сочтите мои сомнения за непочтение, но велика ли польза от ножа? Ведь применить его можно лишь в ближнем бою, да и пробьет ли он вражескую броню… Не лучше ли нам освоить другое оружие?

      Геральда выпустила девицу, спрятала руки в рукава одежд своих, точно в муфту, повернулась спиною к послушникам и висящему трупу и, обращаясь ко мне, заговорила, притворно сокрушаясь:

— Видишь, владыка Арантир, ничем не удивить учеников наших. Чему же может научить их древняя Геральда? Устарели взгляды мои, как и оружие мое. Не уйти ли смиренно на покой?..

      Я знал, что произойдет, и наблюдал внимательно, но все же упустил самый важный момент — слишком быстро случилось ожидаемое. Я едва успел заметить, как на мгновение напряглось тело наставницы, уподобившись до предела натянутой тетиве, как молниеносным движением высвободила она руки из широких рукавов. Не слышал я ни шороха, ни свиста, лишь раздался на другом конце зала неприятный чмокающий звук — не глядя, всадила Геральда кинжалы свои в глазницы висящего по самые рукояти. Подмигнула мне, словно озорная девчонка, но сразу скрыла торжество и сделалась вновь невозмутимой.

      Потрясенные, послушники обернулись — тело на веревках раскачивалось, а мать Геральда, скрестив на груди руки (я увидел поверх легкого исподнего платья ее ремни новых ножен), ждала, что скажут духовные чада. Когда ученики перестали хватать ртами воздух, точно рыбы в корзине удильщика, — разразились восторженными возгласами, а старший, что спорил с наставницей, преклонил перед нею колени, искренне сказав:

— Простите, матушка Геральда, что я усомнился! Никогда я ничего подобного не видел и даже представить не мог!

      Грозная воительница смягчилась и положила тонкую руку ему на темя:

— Так-то, сын мой. Встань и впредь не суди поспешно. Не всегда хорош грубый меч, да и лук, пусть и самый удобный, порой не достать, когда потребно. Такое оружие, что у всех на виду, могут выбить из рук, а то и просто отобрать, если, да убережет тебя от сего Асха, ты попадешь в плен... Можно защищаться и атаковать при помощи магии, если владеешь ею как должно. Вот, к примеру, владыка наш, если он дозволит сказать о себе, — я кивнул. — Ему нет надобности вооружаться, столь совершенны дух и тело его, столь отточены навыки, но на то, чтобы достичь подобного великого мастерства, уходят столетия. Кинжалы и ножи, особенно те, которым предначертано не лежать в руках, но летать, поражая далекие цели, не просто изящные и неприметные вещицы — это стражи твои, хранители твоей жизни. Уничтожить, ослепить или по-иному вывести из строя врага, перерубить веревки, даже передать весть — все это они смогут, если ты с ними сдружишься. Когда они станут частью тебя самого, даже глаза тебе не понадобятся, чтобы поразить цель, — ты будешь чувствовать помощников своих и направлять их сердцем, и ты видел это минуту назад.

      Тут я обратил внимание, что юный послушник, который и до того был напуган, еле держится на ногах и готов, по всей видимости, лишиться чувств. Заметила сие и мать Геральда, недовольно покосилась на бледного отрока и скомандовала, указав перстом на мишень:

— Принеси-ка кинжалы, мальчик.

      Глаза юнца расширились от ужаса, он растерянно переводил взгляд с матери Геральды на мишень и отчего-то на меня, избегая смотреть на своих товарищей: одни, казалось, жалели его, другие посмеивались, а лицо девицы исказила гримаса презрения.

— Позвольте мне, матушка-наставница, — старший послушник явно желал загладить свой промах.
— Нет, — покачала головою Геральда. — Пусть он принесет.
— Высоковато для него, не достанет, мать Геральда, — я понял, что нам придется вскоре призывать лекаря или собственноручно приводить мальчишку в себя, и пришел на помощь; впрочем, я не покривил душой — никто из присутствующих в зале не добрался бы до изуродованного лица висящего. Воздев руки, не без усилия вытянул я наружу знакомые кинжалы, поймал их на лету, бережно отер заготовленной для того ветхою тканью и с почтительным поклоном вручил матери-наставнице.
— Благодарю тебя, владыка Арантир, — ровно произнесла Геральда, окинув меня непонятным взглядом. Оглянувшись на юного послушника, она бросила ему холодно:
— Выйди вон и на глаза мне не показывайся. Не того я от тебя ожидала.
— Простите, мать-наставница, — пролепетал отрок и внезапно после резкой бледности своей покраснел. От стыда запунцовели не только щеки, но даже уши его.
— Нечего, нечего теперь. Убирайся отсюда!

      Мальчишка закрыл рукавом лицо и под смешки товарищей своих побрел, пошатываясь, прочь. Я подумал, не последовать ли за ним, — опасался, что он в пути упадет с лестницы, но не желал еще более задеть Геральду. Она же как ни в чем не бывало снова обратилась к деве:

— Ну, дочь моя, где же нож твой? Доставай и на сей раз сама возьми его правильно. А вы смотрите внимательно, потом ваш черед…