Странствование мое было трудным, но удачным. В тех местах, что отметил на карте наставник, действительно можно было найти немало пригодных для войны тел и душ, кои не в силах были покинуть мир наш и вернуться к Асхе. Я призвал их на служение, обещая придать их существованию смысл, и они последовали за мною.

      Когда я вернулся из почетной ссылки своей, за мною шли не пятьсот воинов, а добрая тысяча. Наставник был доволен, и я получил заслуженную награду. Не пристало служителю Асхи гордиться, но я все же был горд, примеряя первые свои регалии. По ним нельзя, конечно, было принять меня за иерофанта, но и послушником я более не был.

      Исполненный достоинства и нетерпения, я сразу отправился в лавку Ясиры и в пути не понимал, отчего ноги мои отказываются нести меня туда, отчего с каждым шагом во мне все более усиливается тягостное и тоскливое предчувствие. Оно стало столь тяжким, что я, не удержавшись, свернул на соседнюю с лавкой узкую улицу, а с нее — на знакомую тропу…

      Грот был тих и пуст, как всегда, но внутренним чутьем я определил: сюда никто не приходил. Я не ощущал следов Элис в сем месте. Более того — я не ощущал их вовсе, и у меня похолодело внутри. Что-то произошло — я понял это еще по дороге, а теперь стоял с заледеневшим сердцем, не в силах сделать шагу… Сунул руку за заветный камень — пусто! Я выбрался из грота и побежал. Не помню, как добрался до лавки, как распахнул двери и остановился, узрев Ясиру…

      Ее было не узнать. Исхудавшая, постаревшая на многие годы, лишь тень прежней Ясиры, она едва повернула голову. Увидела меня:

— Здравствуй, лорд Арантир…
— Госпожа Ясира, — я боялся задать вопрос и еще сильнее боялся ответа. — Молю, скажите, где госпожа Элис, как ее здравие?

      Ясира поглядела на меня пристально и медленно кивнула:

— А… Так, значит, верно я догадалась. К тебе она и бегала чуть не каждый день, вертихвостка…

      Она сказала это без злобы, но с великой скорбью и вдруг разрыдалась.

— Нет ее, лорд Арантир. Давно нет… Я хотела ей счастья, хотела как лучше. Знала бы — отдала бы тебе! Где же ты был, отчего не возвращался так долго…

      Она знала, где я был, но я не ответил на ее упрек. Лишь повторил, уже понимая, что случилось нечто страшное:

— Госпожа Ясира, где она?
— Не знаю, лорд Арантир, — плакала Ясира. — Хотела блага своей младшенькой, а вышло так, что продала ее, погубила свое дитя. Того же дня, что ты уехал, за ней прибыл тот, кто вытребовал ее у меня, и забрал. Я не отдавала, не хотела, а они, некроманты, меня просто отодвинули в сторону, точно я стол или стул… Она сама пошла с ними, побоялась, что меня убьют. Ничего не сказала… Не ведаю теперь, где мое дитя, куда увезли ее, что с нею сделали. Элис, девочка моя!..

      И Ясира зарыдала с новой силою. Я не мог ни плакать, ни сострадать, я словно умер заживо.

— Госпожа Ясира, — с трудом произнес я. — Прошу, скажите мне одно: кто забрал ее? Не бойтесь, назовите мне имя!

      И Ясира назвала. Это было имя моего учителя.
 

— Где Элис? — спросил я без приветствия и титулов.

      Наставник спокойно посмотрел на меня:

— О чем речь, лорд Арантир?
— Элис, — повторил я, глядя ему в глаза, — девочка из книжной лавки, младшая дочь Ясиры и капитана Суфы. Где она?!

      Наставник опустился в кресло, словно живой, тяжело и устало.

— Вот оно как, — проговорил он. — Я должен был понять, что это ты.
— Что вы сделали с ней? — я не желал и не мог слышать ничего, кроме того, что касалось моей возлюбленной.
— Я? Это ты сделал, мой мальчик. Если что и виной всему, то только твоя вечная несдержанность. Я мог бы догадаться, что ты неукротим не только в гневе, но и в плотских порывах. Ты правда столь сильно желал ее, лорд Арантир, что решился сгубить?!

      Его слова оглушили меня.

— Что? — спросил я, не понимая. — Что с нею? Где она?
— Погибла, лорд Арантир, — ответил он без торжества, но и без малейшего раскаяния.

      Я похолодел:

— Что значит погибла? Когда, где? Как?!
— Не пережила ритуала.
— Ритуала?! Какого ритуала?! Вы что, решили обратить ее против воли?!
— Не против воли, лорд Арантир. Она покорилась мне и согласилась с моими доводами. Я ведь спрашивал ее, не держит ли ее что-нибудь, кто-нибудь… Она не выдала тебя и за это поплатилась жизнью.
— Что за вздор?! — ярость и страх мои наконец прорвались наружу. — Как можно поплатиться жизнью за то, что не желаешь рассказывать другому о том, кого любишь?!
— Очень просто, лорд Арантир. Теперь я все понимаю. Она обладала силой — я обнаружил это, едва увидев ее, и сила эта могла принести великую пользу, а сама она, приняв посвящение и должным образом обучившись, стала бы мне достойной спутницей и верной слугою Асхе, потому я привез ее сюда и постарался убедить. Она знала, что я твой учитель, и скрыла от меня твой позор, то, что ты в своей необузданности переступил черту, предпочла молча принять нежизнь и тем избавить тебя от соблазнов. Увы, я слишком поздно почувствовал, что в одном теле две души, и ритуал пришлось прервать.
— Что?..
— Оказалось, она носила под сердцем дитя, лорд Арантир.
— И вы… Вы убили ее?! Их обоих?! — я не верил, не мог. Происходящее казалось мне каким-то дурным сном, я пытался очнуться и ощущал вместо пробуждения надвигающееся безумие.
— Я не мог завершить трансформацию, лорд Арантир! Навеки привязать душу младенца к телу матери, запереть ее в неживой плоти — кто способен совершить такой грех?! Я отпустил обоих к Асхе, и это единственное, что я мог сделать для них!

      На миг мне подумалось, что он прав, что если Элис действительно носила дитя, а это обнаружилось поздно, то у него уже не было выбора, и я почти позволил ему убедить себя, но тут он прибавил:

— И виновен в случившемся ты, лорд Арантир. Если бы не твоя похоть, все сложилось бы иначе.

      Я наконец-то опомнился. Я не чувствовал в тот миг ни боли, ни горя, я был слишком потрясен. Меня начала бить дрожь, и знакомая волна ярости поднялась во мне.

— Говорите, я виновен?! — голос мой пропал, и я был способен только на страшный шепот. — Значит, это я виновен в смерти ни в чем не повинной женщины и ее ребенка?! Значит, это я вклинился в чужую любовь, обозвав ее похотью и смешав с грязью, дабы муки совести мне не препятствовали?! Это я купил себе жертву под видом жены, обманул ее мать, предал ее доверие?! Это я силой завлек ее сюда?! Может, вы и кровь ее и младенца не побрезговали выпить, дабы не пропала зря?! Мне кажется, или вы и впрямь помолодели, господин?!
— Как ты смеешь, лорд Арантир?!
— Я? Смею. А как вы смеете упрекать меня?! Вы подлец, лжец и трус. Вы увидели меня с Элис, все поняли, но ни слова мне не сказали, пока я был здесь, — ведь вы уже знали, что сотворите с нею. Вы все рассчитали точно, отослав меня под важным предлогом. Думаете, мне неведомо, что вы увезли Элис в тот же день, как я уехал, зная, что я долго не вернусь, ничего не узнаю и не смогу защитить ее, а после станет поздно?! Притом увезли силой и силой же заставили принять посвящение, святейший выбор во имя Асхи превратили в мерзкое принуждение, а потом и в убийство! Я потерял жену и дитя из-за вашего тщеславия, а вы смеете стыдить меня?!
— Остановись, лорд Арантир, — наставник вдруг утратил надменность и сделался усталым и печальным. Он снова стал похож на живого. — Не думай, что я не скорблю о ней. В конце концов, не ты один ценил ее и не тебе одному тебе ведома любовь.
— Вам неведома, господин, — безжалостно произнес я. — Ответьте мне, если у вас осталась хоть капля чести: где Элис? Где покоятся ее останки, если она мертва?

      Он покачал головой:

— Этого я тебе, лорд Арантир, не открою. Не делай глупостей, ты и так натворил немало.
— Что же, — я едва не задохнулся; сам не знаю, как сумел после сего говорить холодно и жестко, — если я найду ее тело и тем более узнаю, что вы обманули меня… Вам не жить, господин. Мне нечего более терять, и клянусь перед Асхою: я убью вас.

      С этими словами я развернулся и вышел прочь. Я не понимал, куда иду. Оказавшись у себя, я еще сумел сообразить, что надобно запечатать вход в покои, а после упал ничком на ложе, не желая ни слышать, ни видеть, ни дышать. Все уже произошло, притом давно, все было слишком просто и слишком страшно. Я не мог даже плакать — только вспоминать беспрерывно одно и то же.

      Элис склоняется надо мною. Аромат опьяняет меня, мягкие, теплые, сладкие уста прижимаются к губам моим. Нежные локоны падают мне на лицо…

      «Лорд Арантир… Я люблю тебя, лорд Арантир…»

      Асха всемогущая, прекрати это. Забери и меня к себе, молю тебя. Забери…
 

      Он все же пришел ко мне, убитому горем. Все же произнес:

— Прости меня, лорд Арантир. Я правда не думал, что все так обернется.

      Я молчал, а потом с усилием вымолвил:

— Я не могу более учиться у вас. Я ухожу.
— Я понимаю. Я тоже ухожу сегодня. Знай правду, лорд Арантир: отряды, что ты привел, нужны были не мне, а самому архонту Белкету. Сегодня он прибыл сюда, в Нар-Анкар, и твое войско послужит ему. Я присоединюсь к армии — он отправляет нас в поход. Куда и зачем, говорить пока не надобно, но быть может, Асха позволит мне искупить вину. Если нет… Будешь мстить мне, лорд Арантир? Убьешь меня, как обещал?
— Нет, — мне не было жаль его, хоть ярость и ушла из сердца моего, уступив место тяжелому страданию. Я просто знал, что великая богиня не простит ему греха. Он сам осудил себя и в том был прав.
— Что ж, прощай, мой мальчик, — он поднялся и медленно пошел к выходу. — Прости меня, если сможешь.

      Я и сам в тот же день собрался в путь. Нар-Анкар стремительно пустел — теперь я понимал, отчего так: видно, тайное дело архонта Белкета выкачало из Эриша немало живых и неживых, зато и учеников теперь академии наши брали охотнее. В новом статусе своем я легко нашел иное пристанище и учителей, готовых посвятить меня в таинства более глубокие и темные, чем те, что уже были ведомы мне.

      Элис уже не узнает. Никогда не узнает…

      Казалось, никто не был виноват, просто все так сложилось. Элис не ведала, что мое дитя живет в ее утробе, пыталась защитить родных. Бывший учитель мой всего лишь стремился подарить новой ученице вечную жизнь. Ясира хотела как лучше, хотела устроить дочери своей безбедное существование под защитою сильного. Капитан Суфа вообще ничего не знал. Один я был виновен в том, что осмелился полюбить.

      Я скрывал, как мог, свои муки, давил в себе горе, не позволял себе плакать и молиться об Элис и малыше, думать о них и вспоминать о случившемся. Предаваться скорби было бессмысленно и неуместно, сильный духом способен преодолеть и не такое — так я убеждал себя, но стоило мне утратить на минуту бдительность, стоило закрыть глаза…

      «Лорд Арантир… Я люблю тебя, лорд Арантир…»

      Я люблю тебя, Элис. Где же ты?!

      Проведя многие дни в страдании, я понял, что со мною что-то не так. Я перестал спать, стоило мне прилечь, как нечто наваливалось на меня и душило, словно ходящий в тенях подкарауливал меня и вставал коленом на грудь мою. Чтение и записи тоже не давались мне — я почти ничего не видел, голова моя стала тяжелой и постоянно болела. Что за проклятие враг мой наслал на меня?!

      Новые товарищи по учебе, мало со мною общавшиеся, и те заметили, что дело неладно:

— Что с твоими глазами, лорд Арантир?! Ты точно вампир!

      Они посоветовали мне прогуляться, а после обратиться к целителям. Я покорно побрел наружу, не зная, куда иду и зачем, вышел на городскую площадь и затерялся среди живых и немертвых. Все утратило для меня смысл, даже познание, даже служение. Мир плыл перед глазами моими, камни под ногами, казалось, прогибались, и я из последних сил своих старался не выдавать себя, держаться столь же спокойно, как и все вокруг, не привлекать внимания к своему несчастью. Асха всемогущая, владычица моя, отчего мне так нехорошо, отчего душа моя болит столь сильно и не может утешиться…

      Толпа на площади почтительно расступилась, давая дорогу нескольким всадникам в богатых, но скромных одеяниях. Я узнал господина Мериха, да и кто мог его не узнать — передо мною, судя по всему, были люди из свиты самого Белкета. Я тоже отступил со всеми — и замер на месте: среди верховых я заметил некромантку. Она смотрела в сторону, словно выискивала кого-то, и я видел, не веря глазам своим, лишь длинные светлые локоны, развевающиеся под порывами ветра… Те самые. Точно такие. Неужели…

      В это время всадница обернулась, словно почуяла пристальный взгляд мой, полный ужаса и безумной надежды. Нет, это была не Элис, она ничем, кроме светлых волос, и не напоминала ее — высокая, худая, осунувшаяся, по виду старше матери моей, из тех, кто пьет священные зелья еще при жизни, подготавливая себя к вечному служению. Мое внимание не пришлось ей по вкусу — она нахмурилась, лицо ее, и без того суровое, приобрело грозное выражение, и я поспешно опустил глаза, не желая смущать достойную даму, а когда снова осмелился взглянуть на нее, светлые локоны уже скрыл капюшон. Всадники двинулись дальше, а я все стоял и смотрел им вслед.

      Лишь в этот миг я все осознал до конца: Элис мертва, я никогда не увижу ее более и младенца своего не возьму на руки, и мне даже некуда прийти, чтобы оплакать их и почтить их память. Не будет ни детских голосов в доме моем, ни ночных объятий, ни тихих бесед в саду. Моя супруга и дитя мое, они были, а теперь их нет, и ничего мне от них не осталось.

      «Еще, прошу тебя, еще! Я люблю тебя, лорд Арантир… Так люблю…»

      Улица внезапно опрокинулась передо мною набок, и я ничего более не видел.
 

      Около недели я пролежал в постели, почти не вставая. На мое счастье, в то время как я упал без сознания на городской площади, там же оказался и кто-то из учителей моих. Меня подняли, перенесли в покои мои в новой школе и едва сумели привести в чувство. Новые наставники навещали меня, целители возились со мною дни напролет, я испытывал признательность и в то же время неловкость за то, что отнимал у них столь много времени. Приходилось пить зелья, отвратные на вкус, но я понимал, что иначе не восстану. Единственный сын, я не мог причинить горе матери новой долгой болезнью или внезапной кончиною.

      Когда я наконец смог подниматься и держаться на ногах без посторонней помощи, когда головокружения и боли оставили меня, а налитые кровью глаза мои начали принимать привычный вид, учителя отпустили меня ненадолго в поместье — сочли, что домашняя обстановка и материнская забота укрепят меня и приготовят к новым испытаниям. Впрочем, чрезмерно задерживаться мне не велели, и я отправился в путь, часто останавливаясь, ибо долгие дороги были мне не по силам.

      Перед самым отъездом я узнал, что убийца Элис и ребенка моего погиб в первом же бою, не снискав славы и не принеся пользы. Верно, он и сам жаждал смерти — отчего-то мне думалось так, хотя вряд ли стыд за содеянное был тому причиной. Скорее уж гордыня сглодала его, разочарование от неудачи в эксперименте, нежели боль за впустую загубленные жизни. Я был ожесточен, не испытывал жалости и не был способен даже в смерти простить его.

      Наконец я прибыл домой. Матушка, как и всегда, встретила меня у ворот, и впервые в жизни я обнял ее, ощущая в душе своей не облегчение и успокоение, но невероятную боль. Она поглядела на меня пристально, но ничего не сказала, лишь покрыла поцелуями лицо мое. В доме после моего приезда поднялась суета — мать дала всем работу, велев принять «молодого господина» как должно. В кухне, в подвале, в зале — везде было оживленно и шумно, ко мне срочно зван был лекарь, убедивший встревоженную родительницу в том, что состояние мое уже не внушает опасений и преждевременный уход к Асхе мне не грозит.

      Вечером мать вошла ко мне, дабы, как в детстве, проведать перед сном. Я лежал во тьме, погруженный в тягостные думы и горькие воспоминания. Она присела рядом, положив ладонь на чело мое. Молвила, помолчав:

— Вот ты и вырос, сын мой. Уехал из дому мальчиком, а вернулся мужем. Как скоро…

      Я взглянул на нее в изумлении, и она, прочитав немой вопрос во взоре моем, чуть заметно улыбнулась:

— Ах, Арантир… Зря ли я столько лун носила тебя в утробе своей? Знания мои тоже чего-нибудь да стоят, ведь наставник мой многому меня научил, — на лице ее при этих словах отразилось благоговение. — Неужто думал, что не почую чужой след на тебе, не сумею ощутить ту печать, что налагает на двоих любовь? Но позволь спросить, почему ты прибыл один и с израненным сердцем? Где та, которую ты избрал?

      Не впервые в жизни подивился я проницательности матери. Хотел рассказать ей все — быть может, мне стало бы легче. Я доверял госпоже, знал, что она не осудит и поможет в меру сил своих, но отчего-то не мог вымолвить ни слова. Горе придавило меня, словно обрушившаяся стена, и сделало немым. Я лишь сумел произнести:

— Она умерла, матушка.

      Мать долго молчала, скорбно опустив голову и поглаживая меня по лицу. От ее ласки на глаза мои наконец-то навернулись было спасительные слезы, но я отчего-то сдержал их и лишь поцеловал руку доброй госпоже своей.

      Ночью я пробудился от непонятной жажды и, выйдя из комнаты в поисках воды, заметил в покоях матушки тусклый свет. Постучав, я заглянул к ней и увидел, что мать возжигает поминальные свечи. Свечей было две. Услышав меня, она прервала молитву и обернулась.

— Так случается, сын мой, — тихо произнесла она, — иногда приходится терять тех, кто дорог нам, и смерть видится в ином качестве, но даже в этом проявляется мудрость Асхи — и через тяжкую боль она способна наставить нас, показать скоротечность, переменчивость и хрупкость бытия нашего. Есть раны, что не затягиваются никогда, но благодаря сему мы познаем глубину и силу любви своей… Не волнуйся, я позабочусь обо всем, а ты ступай отдохни. Наконец-то ты дома, лорд Арантир.

      С тех пор она называла меня именно так.