— …Неосторожен он, не думает совсем о себе. Ни охраны ему, видите ли, не надо, ни оружия! Несколько лет его знаю, и постоянно так! И на душе моей все тяжелее. В Нар-Анкар отбывает — каждый раз боюсь, что не вернется… Прямо хоть встань на пороге комнат его да не выпускай. А одной нежитью не обойдешься, приходится терпеть всех этих вокруг него…
— Отчего вы так тревожитесь, госпожа Геральда? Даже если ваши подозрения справедливы, уж кто-кто, а владыка наш сумеет за себя постоять.
— Да очевидно это, друг мой… Но представляешь ли ты, сколько у него недругов?! Греховодники, невежды, завистники, обиженные судьбой, пожираемые неутолимой жаждой власти и славы, понимающие, что никогда им не стать такими, как он, и тем не менее алчущие почестей! Желающие, чтобы им кланялись и их самих называли избранными! Уж ничего им, кажется, не надо, ни богатства, ни изобильной трапезы, ни вина, ни плотских утех, ни роскоши, жили бы в спокойствии, совершенствовали дух свой да восхваляли Асху — нет, всё никак не уймутся! Шипят за спиной, ненавидят тихо; внешне покорные, того гляди нож ему в спину воткнут… Даже в наших стенах, где, казалось бы, он под защитой, не все мне нравится. Не раз уже замечала: то распоряжение его не исполнят, если не проследить, то поступят словно назло, то сплетни разносят, и концов не сыщешь! Все кланяются, все отпираются: что вы, матушка, что вы, это не я! Не только он лжи не переносит, я тоже не терплю сего, а лжецов у нас, видно, расплодилось немало. Если только доберусь я до того, от кого все это исходит, верь моему слову, Антар: растяну на цепях и всю кровь выпущу по капле! Пусть, подыхая, раскаивается, грязная тварь…
— Не волнуйтесь, милая госпожа Геральда. Если у вас будут подозрения, лишь укажите, за кем проследить, и я прослежу.
— Да если бы были… Давно бы допросила сама и заставила перед смертью лежать у него в ногах да молить о прощении. Боятся! Все шито-крыто, все исподтишка… О владыка мой, владыка!
— Прошу вас, госпожа Геральда…
— Благодарю тебя, ты, как всегда, галантен. По мне, лучше этого, простого и священного, нет ничего, никакие новые зелья не могу я пить, как подумаю, из чего они, — фу, гадость!
— Зато у них есть интересные свойства! Да и избыточной зелени глаз избежать позволяют…
— Подумаешь! Зелень им не угодила. Молодитесь вы всё да красуетесь — перед кем, для чего? Что вам, смотрины да сговоры предстоят? А служить и учить с любыми глазами можно, да и вовсе без них тоже. Ересь это все, не в обиду будь сказано владыке и прочим нашим ученым… Ох, как вспомню о нем, так опять в душе поднимается дурное чувство, да чем дальше, тем сильнее! Еще и пророчество это проклятое… Знаю я его, кинется очертя голову выполнять долг свой, все возьмет на себя, как обычно. Благородство когда-нибудь погубит его! Сегодня щенка этого стал защищать… Кстати, зачем ты принял его? На что нам такое ничтожество? Кого мы сможем из него сделать?
— Не такое уж ничтожество, дорогая Геральда. Многое в свои годы знает и запомнил…
— Так что с того?! Прибьют его, точно крысу, в первом же поединке, и какой толк тогда будет от его знаний? Отправил бы ты его домой, пусть бы подрос для начала! Дохляк.
— Ну, ну, мать Геральда…
— Не многовато ли тебе будет, дружок? Смотри не оживи внезапно, мне и так за Зару боязно из-за живых мужей наших.
— В самый раз, госпожа. А вам?
— Да я бы уж лучше у себя. Для меня сие священный ритуал…
— Свои люди, мать Геральда.
— Свои… Ох, ладно, причащусь при тебе. Новенькие разные, кто огорчает, кто радует. Зару я заберу себе, старается она, самой Асхой создана для боя. Аиш и Хокан-младший ничего, толковые, воля есть, глаз острый, рука твердая… А с мальчишкой не знаю, что и делать. Ведь второй раз такое! И в третий будет то же самое. Куда мне девать его, как учить?! Будь я прежней, разболелась бы голова моя…

      В это время я вошел в кабинет ректора. Я не желал подслушивать, пусть и невольно, и старался сделать свои шаги достаточно шумными, но, увлеченные разговором, двое не слышали моего приближения, и мое появление стало для них неожиданным.

      Сам глава академии, распустивший волосы, расположился вольготно в кресле. Перед ним стоял опустошенный кубок, на дне которого поблескивала в неровном свете зеленоватая влага, в руке он держал другой, наполненный почти до краев густой темно-красной жидкостью. Ректор привстал из-за стола, поклонившись мне:

— Владыка Арантир, благодарю, что зашли к нам.
— Не беспокойтесь, господин ректор, подкрепите себя. Доброй ночи вам, ненаглядная матушка.

      Геральда отвернулась от окна и осторожно поставила на стол свою опустевшую чашу:

— Приветствую тебя, лорд Арантир. Прости за кощунство, не совершаю я обыкновенно сего при свидетелях, но не хотелось мне нынче быть одной.
— Полно, матушка, в этом ли кощунство… Не забудьте испить, — я указал на вторую чашу, содержимое которой казалось в полумраке почти черным.
— Ой, — отмахнулась она, — ничего мне не сделается. Странно, что в такой час ты не у себя, владыка.
— Были дела, дорогая матушка, да и мне тоже не сиделось сегодня в своих покоях. Прошу вас простить меня, но не о юном ли Матиасе вы говорили?

      Собеседники мои переглянулись.

— О нем, о нем, — молвила Геральда неодобрительно. — Выручил ты его сегодня, владыка, так, может, рассудишь нас? Спорим мы. Говорит Антар, надо оставить мальчишку здесь и дать шанс, а я к тому склоняюсь, что добра не выйдет, и настаиваю на том, чтобы выгнать его завтра же.
— Сложный вопрос. Господин ректор, я слышал, вы приняли юного Матиаса, увидев его работу. Позволите ознакомиться?

      Не отрывая от меня изумленного взора, ректор порылся в столе и вынул тяжелую тетрадь в обложке из тисненой кожи. Я принял ее, открыл и пролистал. Геральда по-прежнему стояла возле окна и всматривалась в темноту. Ректор, бросая на нас поочередно внимательные взгляды, потягивал из кубка вязкое содержимое, утирая уста платком.

— Что скажешь, владыка? — не поворачиваясь ко мне, спросила наконец Геральда. — Что делать с этим несчастным? Забил ему отец голову бреднями… Но я вышибу из него дурь, обещаю тебе.

      Я вернул тетрадь и ответил:

— Не стоит, матушка. Сегодняшнее, конечно, выдает в нем немалую слабость, впрочем, слишком уж он цепляется за убеждения свои, вряд ли телесное наказание изменит его натуру и повлияет на чувства.
— А-а, так ты говорил с ним? Понимаю теперь. По-прежнему защищаешь эту жалкую перепелку?
— Не всем быть героями, матушка. У всякого свое предназначение, всем нам определила Асха разные пути.
— Думаешь, я не знаю того, лорд Арантир? И у меня дорога, и у тебя дорога. И ты по своей идешь, не ведая осторожности, и я вечно по краю хожу, и Антар держит сумасшедшую свору нашу в узде, рискуя головой, и щенок этот тоже не знал, куда сунулся…
— Ничего, матушка. Пройдем мы все тропами своими. И не тревожьтесь так за меня, прошу. Я не Седьмой Дракон и не великий Белкет, но справлюсь с задачами своими, не позволю погубить нашу землю, когда придет час.
— Белкет… — охнула мать Геральда и оглянулась, точно я внезапно ударил ее. — Да был бы здесь Белкет!.. — она осеклась. — Прости, лорд Арантир. Не сомневаюсь я в твоем величии. Пойми, мой мальчик, никогда я ничего не боялась, но встретила тебя, и великим страхом наполнилась моя душа. Был бы Белкет с нами, указал бы он нам иные дороги, более безопасные, прямые, и, верю, сохранил бы тебя…

      Она снова отвернулась к окну и молвила тихо:

— Безумие это. Безумие, но порою кажется мне, что он вернется… Мы и тогда ждали, верили вопреки всему. Не вернулся… И теперь с каждым днем тает во мне надежда, что хоть тебя я сумею уберечь. Быть может, не стоит мне и пить более чужую жизнь. Пусть сожжет меня священная отрава до костей, и я не узнаю, если ты погибнешь…

      Ректор опустил глаза, точно почувствовал себя лишним. Мать Геральда умела растревожить не только живых — я ощутил с душевной болью, сколь сильно она страдает, подошел к ней, поднес полную чашу, кою так и не пригубила она, и поцеловал тонкие руки наставницы:

— Примите, матушка. Не сумеем мы без вас, не тем будет мир, если вас в нем не станет. То же самое сказал бы вам и Белкет. Положимся на волю Асхи. Что бы ни произошло, да пойдет все на пользу, в том числе и дарование юного Матиаса. Истинно, он не боец, но есть и иные пути служения — так пусть же послужит, как умеет! Отстраните, господин ректор, его от тренировок, да занимается он тем, к чему Асха приспособила его, а вы, матушка, обучайте всех прочих, не испытывая ненужного беспокойства.
— Эх, — с досадой сказала Геральда, — так и знала. Ну, раз ты все решил, не мне перечить. Пойду я к себе, лучше изучу зарисовки твои и описания реликвий, и более «не тревожьте в ночи одинокую деву». Тошно смотреть на вас, мальчишки.

      Она залпом выпила содержимое чаши, отшвырнула ее прочь от себя — веером разлетелись кровавые капли — и решительным шагом удалилась. Нам с ректором оставалось только переглянуться да кликнуть слуг, дабы привели кабинет в порядок.