Статуи хранителей, деревянные балки, оборванные цепи, и где-то высоко надо мною теряются во тьме своды древнего некрополя. Я помню их — они врезались мне в память, когда спускался я к алтарю, — но не вижу более, ибо силы оставили меня; пораженный, я пал ничком, немощный и жалкий. Перед взором моим лишь выложенный каменными плитами пол, усыпанный прахом, костями и пылью, да ступени, ведущие к алтарю, да густые темно-багровые потеки на них. Я еще говорю что-то тому, кто стоит рядом, тяжело дыша, чьи сапоги перед самым лицом моим, но понимаю разумом: раны мои столь глубоки, что залечить их уже невозможно. Тело мое растерзано, не удержать ему душу, и не поможет мне ни магия, ни некромантия. Багрово-черные ручьи на ступенях превращаются в реку, и никогда мне уже не подняться…
 

      Обычной была моя судьба до того, как я вручил себя Асхе. Принял я посвящение, и поцелуй самой смерти стал мне отрадой до скончания века, ибо в единении с нею обрел я великую силу и великий покой. Когда оставили меня страсти и сомнения, а плотские скорби и усталость уже не сбивали более с пути, ум мой, не зависящий так, как прежде, от бренного тела, расширился и обострился, и немало времени с тех пор я провел с пользою — в чтении и размышлениях, в медитации и молитвах Великой Матери. Дух мой неустанно стремился постичь высшую волю и тем укреплялся, а разум тянулся к познанию, и мощь моя возрастала.

      Пока копили еретики и неверующие колдуны мирской хлам, я искал и приумножал истинное богатство. Изучил я историю войн и ветхие пророчества, и древний язык Шантири стал моим, когда уразумел я его глубинный, подлинный смысл. Прочел я многие трактаты о демонах, труды философов и мудрецов, исследовал обычаи и прошлое племен и целых народов, ныне живущих и канувших в небытие. Фортификация и тактика, анатомия и алхимия, риторика и дипломатия, науки о движении светил и управлении стихиями — всему отдал я должную дань и увидел воочию, сколь многое оставили нам истинно просвещенные.

      Спустя малое время все книги обширной библиотеки своей знал я почти наизусть, и прежние границы стали мне тесны. Вбирать и усваивать новое давно вошло у меня в привычку, и от этого непрестанно ощущал я острый, неутолимый голод ума. В то время как имперские лорды травили по лесам безвинное зверье, я наслаждался совсем иной охотой, далекой от их мерзких забав. В любую погоду я отправлялся в путь; в академиях, в библиотеках, в городских архивах, в святилищах и монастырях, в лавках и на рынках — везде побывал я, разыскивая мудрость, кою утеряли мы столетия назад; собирал, где мог, нужные книги и свитки, изучал их, выписывал самое важное, не брезговал ни обгоревшей страницей, ни обрывком пергамента, если были на них слова, записанные рукою сведущего. Познания мои умножались и приносили душе моей несказанную радость — я чувствовал, что рано или поздно они понадобятся Асхе и послужат на пользу. День за днем, год за годом открывал я всё новые стороны науки и магии, извлекал из книг и рукописей всё новые сокровища. То было великое приключение — и то была великая битва. Снова и снова атаковал я главного врага — невежество, раз за разом побеждал его, и не было ему пощады.

      Постоянно оттачивал я и навыки некромантии. Без колебаний спускался я в древние катакомбы, посещал некрополи и старые кладбища. Здесь, в тиши и покое, среди забытых имен и надгробий, давно треснувших, поросших мхом, встречал я фантомы — бледные тени тех, кто ушел из мира сего, а затерявшиеся в нем и неспособные вернуться к Асхе приходили ко мне и поверяли свои тайны. Ничего не могли утаить усопшие, посему я клялся свято хранить их секреты и держал данное слово. Многие истории жизни и смерти услышал я и проникся ими, и говорить с мертвыми стало любимым моим занятием. Они указывали новые пути, открывали будущее, делились знанием, что унесли с собой, — старательно собирал я сии драгоценные крупицы. Тех, кто желал очиститься и заслужить прощение, я призывал на служение, потерявшихся направлял и отпускал, злых же и строптивых укрощал, подчиняя своей воле, дабы никому более не вредили. Да принесут они покаяние и да оплатят долги свои, как должно, и да прижмет их Великая Мать к своему сердцу, ибо она все обращает на благо.

      Овладел я и более приземленными умениями: мог переместить или разрушить предмет, не касаясь его, или вселить заблудшую душу в покинутое тело — иные сущности безопаснее, будучи медлительными зомби, а не беспокойными духами. Позднее я научился контролировать более выносливых и сильных существ — даже такие способны послужить высшей пользе. Одной лишь Асхе под силу подать жизнь, но самые опытные из нас, познав, как соединяются душа с плотью, могут связывать их по своему усмотрению. Тем, кто ради великой богини причастился смерти, помогает сей навык лучше управлять собственным телом, не имеющим прежних ощущений, и совершенствовать его.

      Я познал секреты концентрации и мог проводить часы, обдумывая важные понятия и просто созерцая; останавливал, обуздывал и направлял с твердостью алчный ум свой, постигая сокровенную суть явлений и вещей, и открылись мне великие тайны бытия. Сперва нерешительно ступил я на эту дорогу, но когда дух мой окреп и обрел способность к различению, я смог увереннее идти по пути сверхвидения и понял смысл того, что простаки и невежды назвали бы чудесами. Я прикоснулся к высшим законам, научился видеть отражение их в обыденном и смирился с царящей вокруг суетой, ибо даже она есть бледная, искаженная, но тень того, что происходит в мире высшем. И осознал я тогда, сколь мудро устроено мироздание, в основу которого заложила Асха гармонию и порядок, и постиг, что жизнь и смерть суть стороны одной медали, что одно непрестанно перетекает в другое и не существует без него, и восхитился безмерно. Всей душою возблагодарил я Асху за ее великий подвиг, за чудо творения и возможность разрушить то, что отживает свое и нуждается в переменах, и быстро переросли почтение мое и благодарность в глубочайшее принятие и преклонение. Я предал себя в руки великой богини и поклялся ей соединить свою волю с ее волей и поступать лишь так, как угодно ей, идти лишь теми путями, что укажет она. Тогда и появились символы ее на челе моем, дабы хранила Асха мой ум и не позволила ни единой нечистой мысли коснуться его, и на руках моих, дабы управляла Великая Мать каждым моим деянием.

      Ежедневно и еженощно обращался я к многоликой богине, и открывал ей душу свою, и благодарил ее, и восхвалял, и просил лишь одного — показать ничтожному слуге, что угодно ей, дабы в тот же час исполнить, и слышала Мать, и наставляла меня. Часто, сидя после долгой молитвы в сосредоточении, я видел глубже и дальше, и смысл видений мгновенно становился мне ясен. По милости Асхи познал я многое из того, что ранее оставалось для меня скрытым. Взаимодействие мировых сил, тайны, вдохновлявшие магов и жрецов древности, возвышение и падение великих империй — все прошло перед внутренним взором моим.

      Однажды сподобился я увидеть и то, как создается ткань бытия, зримая и незримая, как обновляется она, как вплетаются в нее нити отдельных судеб, и испытал великое благоговение. Я постиг, что все равно угодны Асхе: добрые и злые, кроткие и свирепые, великие и малые, мудрые и вовсе не наделенные разумом. Все, кроме демонов — злой выдумки Ургаша, скверной пародии на обитателей мира, созданного его великой сестрою. Богиня дозволила мне узреть их в истинном обличье: лишенных света живой души, бесформенных, мерзких, подобных пятнам грязи, только и способных губить и пожирать, захватывать и уничтожать все, что попадется на пути, ибо при неутолимой алчности тесно им самим в себе и рядом с себе подобными. Показала мне Великая Мать, как прорываются они в наш мир, дабы поглотить его, как проникают в души живущих, ими питаются, с ними срастаются и при их посредничестве творят гнусные дела свои. Я знал сие и ведал, что говорили пророчества, но ранее не видел воочию, как в бешенстве рвут адские твари драгоценные нити жизней, как тянут из жертв силы, превращая несчастных глупцов в послушные орудия, восстающие против той, что подарила им бытие. Узрел я многие разрушения и войны, и кровь, и бесчисленные жертвы, и священную землю Асхи — Эриш, испепеленный, лежащий в руинах, осознал, что проник в будущее нашего мира, и понял, что демоны вырвутся из плена и уничтожат Асхан, если их не остановить…

      Долгое время оставался я нем и недвижим. Я продолжал созерцать то, что совершеннейшая изволила показать мне, и постепенно исчезли для меня время и пространство. Пребывал я одновременно везде и нигде, и бесплотный голос воззвал ко мне. Был он еле слышим, но когда достиг он моего внутреннего слуха, дух мой содрогнулся.

— Арантир…

Словно сама вселенная заговорила со мной, и я внимал со священным трепетом, страшась одного — утратить связь с той, что призывала меня.

— Заступись за чад моих, Арантир… Принеси избавление…

      Слышал я ранее шепот намтару, но здесь было иное — то был глас святейшей моей владычицы, самой Асхи, пронзивший все мое существо. Устремились ко мне, словно живые, тревога, любовь и печаль, и в душе моей сей божественный поток сложился в слова — Мать просила о помощи. Не героя, не короля, не рыцаря, но простого ученого, верного ей во всем, побуждала она свершить великое дело и воздвигнуть для врагов ее надежную тюрьму…

      Вернулось время, вернулись краски и звуки, и лишь тогда я смог сдвинуться с места. Обновленная душа трепетала во мне — я исполнился безмерного сострадания и жажды действия. В великом почтении и волнении духа простерся я ниц:

— Госпожа моя, я слышал тебя! Да будет по воле твоей, ибо я лишь орудие твое. Молю, направь мою руку, и закрою я порождения хаоса в темнице навеки. Равновесие твое да будет восстановлено, да не погибнет созданное тобою. Не покидай меня, Асха многоликая, на пути моем, и свершу я во имя твое все, что прикажешь мне, верному слуге своему…
 

      Видение Эриша, вновь сожженного дотла, не оставляло меня.

— Так и будет, госпожа моя, если я не вступлюсь. Ведаю я, что не все пойдут за мной, но некому более, кроме ничтожного слуги твоего, собрать воедино нашу на осколки разбитую землю. Знаю, что такова твоя воля. Видишь ли ты, святейшая и чистейшая, сколь глубоко проникла скверна? Даже этот край, где издавна жили верные тебе, не пощадила она, и он падет первым, если сейчас случится беда…

      Промедление было недопустимо — слишком долго мы ждали. Я знал, сколь неспокойно на раздробленных территориях наших. Гнусные щупальца хаоса дотянулись и сюда: каждый второй хозяин замка, в том числе похожего более на курятник, нежели на великую цитадель, мнил себя единовластным правителем, почти божеством, не подозревая, что нетвердо стоит на жалком клочке земли, похваляясь силою, словно пьяный селянин на грядке с капустой. К нескольким великим лордам я направил посланников, предлагая союз, и посланные мои вернулись без ответа, а кто-то и вовсе сгинул. Не без горечи я осознал, что действовать придется в одиночку, — понимал я умом, что будет так, но душою надеялся, что у называющих себя служителями Асхи остается хоть капля веры в нее. Увы, многие служили более сами себе, нежели любезной моей покровительнице. Не желали те, кто почитал ее для виду, проявить благоразумие перед лицом общей опасности и объединиться по доброй воле, и у меня оставался один выход — применить силу.

      Угроза земле нашей была серьезна, и исполнять принятое решение надлежало со всей ответственностью. Я освежил в памяти описания битв, отгремевших в Эрише, изучил карты, обдумывая попутно, как повлияют на продвижение живых, а особенно неживых сил рельеф местности и особенности климата; через разведчиков своих получил сведения об укреплениях и гарнизонах городов, об охране замков и крупных владений. Асха все обращает на пользу — пригодился мне и презренный металл: в числе прочих приобретений моих были знания, коими поделилась не без нажима воровская гильдия. Использовал я для того простейший путь — спровоцировал кое-кого из главарей открыться и продемонстрировал наглядно серьезность намерений своих. Смертельно напуганные, но утешенные деньгами, ходящие в тени стали разговорчивее и поведали о подземных ходах и тайниках, об уязвимых местах крепостей и душ человеческих: сообщили мне, кто неверен и не поднимется на защиту господина или соседа, кто корыстен и поддастся на подкуп, кто труслив и сбежит при первых признаках опасности… Все это я учел и использовал на благо, и некоторые врата открылись передо мною без боя. Так получил я необходимые ресурсы и место, откуда мог действовать решительнее.

      Собрал я небольшую армию: одних поднял, других призвал, третьих нанял, вооружил тех, кто способен был держать оружие. Я не без труда нашел опытных командиров, коих не пугал вид нашего воинства, и нескольких некромантов, верных Асхе, не только решившихся помочь мне подготовить поход, но и способных восстанавливать и возвращать в строй павших воинов, дабы мне самому не отвлекаться в бою. Не желал я масштабной войны, шел не уничтожать, но объединять, однако планировал со всей тщательностью. Многое пришлось обдумать и решить. Следовало позаботиться о живых и неживых, о передаче донесений и планах продвижения войск, о боевых машинах и возможности быстро восполнять магические силы, о дорогах и переправах, о подкреплениях и запасах. Я экзаменовал лекарей — иных за профанирование благородного искусства врачевания следовало бы немедля скормить упырям (жаль, не было у меня в ту пору потребного количества упырей, способных поглотить такое сонмище невежд!), оценивал конструкции полевых кузниц, рассчитывал габариты осадных лестниц, следил за тренировками живых воинов и восстановлением поднятых, составлял шифры; клинки, конскую сбрую, доспехи, палатки, эликсиры — я все проверял лично, ибо не имел права ошибиться. Наконец я приобрел твердую уверенность в том, что все подготовил и рассчитал верно, и, испросив благословения Асхи, выступил с армией.

      Вот когда пригодились мне полученные знания! Одна за другой сдавались крепости, и спустя время большая часть Эриша была в моих руках; узнав об этом, многие перешли на нашу сторону по доброй воле. С каждым сражением я становился сильнее и опытнее, успевал что-то читать, проводил дополнительные расчеты, советовался с бывалыми воинами. Асха вела меня и не оставляла милостью своей. Более не заговаривала со мной госпожа, но я постоянно чувствовал ее незримое покровительство. Неустанно обращаясь к ней, я соразмерял с ее волей каждый поступок, каждый план, каждый маневр и не проиграл ни разу. Ширилась армия; с переходом под власть мою новых земель остались в прошлом трудности со снабжением и набором рекрутов, и продвигаться стало намного легче. Иные лорды сами теперь искали союза со мной, являя покорность Асхе, кто истинную, кто ложную (впрочем, и последняя была мне выгодна), и предлагая помощь.

      Бывали и трудные дни. Под столицей, Нар-Анкаром, мы встретили жестокое сопротивление. Много часов длилась битва, живые еле держались на ногах, соратники мои не успевали поднимать павших, а потери были велики, и тогда, спешившись и создав вокруг себя магический щит, дабы не получить ненужных ранений, я обратился к величайшей силе Асхи. Всей душою взывал я к смерти, манил ее к себе, молил прийти мне на помощь — и вскоре ощутил ее благое присутствие, и протянул к ней руки, и устремился ей навстречу. Я испытал совершенную радость: великая сила явилась на мой зов, приблизилась ко мне и окутала меня, и нельзя было мне лишь созерцать — как пылкая возлюбленная, она требовала полной самоотдачи, стремилась захватить меня, желала, чтобы я растворился в ней без остатка; сам я желал того же и, как верный супруг, был готов служить ей с почтением и любовью. Я начал с возможной мягкостью направлять ее, приглашая принять достойную форму, и перед внутренним взором моим соткался образ дракона. В то же мгновение я отбросил осторожность, раскрыл объятия и полностью слился с вожделенной силою духом своим, ибо не хотел и не мог более сдерживаться; тьма хлынула сквозь меня, и познал я величайшую мощь.

      Я едва удержал полученный образ, столь сильное и высокое наслаждение принесло мне это чистое слияние. Сумел я, однако, сохраняя духовное видение, взглянуть и на мир проявленный и узрел невероятное: призрачная тень, имеющая драконьи очертания (так мне казалось), неслась над битвою, настигала живых, крушила оболочки восставших, никому и нигде не было от нее спасения. Потрясенный, я понял, что сознанием своим выпустил в мир одно из воплощений смерти и что отныне по милости Асхи способен творить.

      Ощутил я, что овладел вполне мощью, которую смерть подарила мне, и, сконцентрировавшись, направил ненасытное создание свое на противников, живых и немертвых. Опасался я только того, что проницательный маг заметит его и атакует, и разорвется тонкая связь; я догадывался, что в тот же миг пропадет воплощение смерти, а сам я останусь без сил, словно обескровленный. Не хотелось мне покидать поле боя на носилках, а еще менее хотелось непочтительно завершать великое взаимопроникновение наше. Впрочем, никто из противников моих не понимал, что творится вокруг, — незримая рука поражала разом десятки воинов, неживые падали, рассыпаясь в прах, а живые, спасаясь, бежали в панике, — и не пытался нападать. Щедрую жатву в тот день собрала смерть, и множество душ отправились к Асхе для очищения.

      Победа наша была делом скорым. После того как рухнули городские врата, войско мое устремилось внутрь, а я неохотно отпустил ту, что оказала мне столь великую услугу. Подумалось мне на миг, что не слишком спешит она покинуть меня; мы медлили, не желая разъединиться, но сие было неизбежно.

      Я вскочил на коня и, когда въезжал в побежденный город, приметил, что соратники мои бросают на меня странные взгляды, на лицах же пленных выражался суеверный ужас. Иные из живых при виде меня и вовсе закрывались и отворачивались, бледнея, точно встретились без пристойной подготовки с блуждающим духом. Я обратился к едущему рядом командиру, которому доверял, и спросил о причине сего. Тот помолчал, а затем, поклонившись в седле, промолвил:

— Господин, не первый день мы сражаемся под вашими знаменами. Мы видели разное и в мощи вашей не сомневались, но чудо левитации вы явили нам сегодня впервые.

      Приближенные мои окружили меня с почтением и поведали, что в тот миг, когда сила смерти слилась со мною воедино, тело мое оторвалось от земли и воспарило, как пояснили они, «в столбе света» (коим сочли невольные свидетели, конечно, мой магический щит), и так продолжалось, пока мы пребывали связанными.

      Немногим позже я удалился ото всех. Непросто было отринуть воспоминание о произошедшем. Душа моя ощущала нечто похожее на печаль, хоть я и знал: если призову снова ту могучую, все сметающую на своем пути силу, что была сегодня со мною, то она придет на помощь, попросит выпустить ее в мир, и наше творение вновь расправит бестелесные крылья. Поистине велики и страшны соблазны духа, и не идут они ни в какое сравнение с плотской похотью. Сколь же неистовым было искушение вновь и вновь испытывать изведанное в тот день блаженное чувство! Устыдившись и стремясь охладить возбужденный дух свой, я объяснил себе возможные причины того, что ощущал: я знал смерть, но не сталкивался ранее со столь мощным ее проявлением, впервые так тесно взаимодействовал с нею и потому потерял голову. Когда я понял сие — раскаялся и сумел обуздать себя. Позором было бы не сдержаться, как мальчишке, и предать доверие Асхи, используя силу смерти как игрушку или же для удовольствия, пусть наивысшего и чистейшего. Я дал себе зарок не призывать и не применять ее иначе как в бою или для защиты и с тех пор держал клятву.

      После того как я вошел в Нар-Анкар победителем, собрал я высших некромантов — тех оставшихся, кто не оказал сопротивления (иных, поднявших на меня руку, пришлось мне до того повергнуть в поединке). Кто с охотой, видя во мне посланника Асхи, кто поневоле — из страха, но она признали главенство мое. Были, однако, и те, кто упрекал меня, спрашивал, не прельстился ли я, не впал ли в безумие или гордыню. Я счел неразумным оставлять за собою подобный тыл, да и не хотел, чтобы меня считали узурпатором, штурмующим города от извращенного влечения к власти, и в сопровождении высших лордов спустился в самое сердце некрополиса — в обитель намтару. Там я поклонился питательнице города и почтительно ожидал, что молвит священное существо. Я не колебался, зная, что именно на мне остановила Асха свой выбор, но следовало подтвердить сие перед всеми. Вгляделась намтару в лицо мое, и присутствующие услышали ее шепот:

— Любимец Асхи, защитник и страж, разрушающий и спасающий, он сорвет покров иллюзий и поможет исполнить высшую волю…

      После того как намтару признала во мне избранника богини, лорды не осмелились более возражать и провели церемонию, подтвердив старшинство мое и право на верховную власть. Так я стал владыкой Эриша, имел с той поры свободу для воплощения замыслов, и была эта удача послана госпожою моей — без ее помощи ничего бы я не достиг. Я благодарил ее и превозносил ее щедрый дар, и казалось, что все сбудется, как предначертано.
 

      Многое повидал на своем веку Иллума-Надин — город на северном нашем рубеже. Прежде владел им славный Сехбет, погибший, к моему прискорбию, от рук колдунов. После окончательной смерти сего предусмотрительного мужа город пришел в упадок — некому было управлять им столь же разумно. Позже обосновался в Иллума-Надине лорд Мальфрой — слабый правитель и, что непристойно для служителя Асхи, любитель празднеств. Он не проявлял ни дальновидности, ни твердости, и неудивительно, что выпустил город из рук и потерял его. Однако новость о прямой причине того была много хуже: мне сообщили, что в городе засели демонопоклонники с исчадьями ада. Услышав сие, я испытал праведный гнев и уверился в том, что правильны были видения и справедливы подозрения мои: демоны, пользуясь слабостью глупцов, добрались и до Эриша!

      Я готовился направиться в Иллума-Надин с мощной армией, однако узнал, что город пал. Утверждали, что его взял лорд Джованни, в чем я сильно усомнился: при жизни человеческой, говорят, преуспел он более в интригах и низменных утехах, нежели в военном искусстве, — «захватил» единственный город благодаря тому, что сделался забавою герцога Овидио, и то был город его собственной сестры Лукреции. Смерть ждет любого из тех, кого Асха привела в мир, и отрицание сего факта есть доказательство трусости и неразумия, но лорд Джованни жил так, словно никогда не умрет. Став вампиром, он сосредоточился на борьбе за власть, не отказавшись, впрочем, от увеселений. Коварный, продажный, способный ударить в спину ближнего, он мог сделаться убийцей, но не доблестным воином.

      Подозрения мои вновь подтвердились: разведчики принесли весть, что, предательски поразив своего друга Мальфроя, лорд Джованни не стал брать город сам — добрую услугу оказала ему подруга и ученица графиня Орнелла из герцогства Быка. Именно ее бросил трусливый вампир штурмовать стены Иллума-Надина, отсиживаясь безопасно за спиною юной девы. Впрочем, говорили, что она проявила в том бою завидную отвагу и владение тактикой. Я немало удивился в душе своей тому, что столь молодая особа, не имеющая должных навыков и опыта и вынужденная, как и все живые, считаться с потребностями плоти, умудрилась в одиночку покорить укрепленный город и изгнать демонов. Общеизвестно: трудно найти воина доблестного и притом умелого, но много труднее отыскать хорошего военачальника. На деву надлежало взглянуть — она могла присоединиться ко мне и достойно послужить Асхе.

      В ту пору я уже был способен перенести себя в то место, которое хорошо знал и мог живо представить, и отправился немедля к Иллума-Надину. Лорд Джованни догадывался, что я вскоре явлюсь перед ним, и ожидал меня, и передал мне власть над городом; тем завершил я объединение Эриша. С Джованни была молодая дама — то оказалась графиня Орнелла. Она глядела на меня с почтением, страхом и понятным любопытством. Судя по крепости мышц (слишком плотно охватывал их парадный наряд), доспехи рыцаря надевала она куда чаще, чем корсеты и юбки. Могучая дева мне приглянулась — битвы явно были ей не в новинку, и ее услуги вполне могли мне пригодиться. На том не пришлось настаивать — вампир сам предложил мне свою ученицу. Она выразила похвальное желание служить Асхе, и я незамедлительно решил перенести ее с наставником к алтарю богини, дабы провести ритуал, и поступил так. Орнелла заняла место в центре священной паутины, я воззвал к многоликой с просьбой принять новую последовательницу, и с той минуты не было у девы обратного пути.

      Я ждал сего в любой момент, потому обернулся вовремя — ко мне подбегал лорд Джованни с занесенным мечом. Одним движением я поверг я его наземь, но вместо слов раскаяния и объяснений услышал проклятия и угрозы. Понял я тогда, что не осталось надежды отклонить неразумного вампира от зла, в котором он жил постоянно, разгневался на его упорство в грехах и, наставив душу его в последний раз, силою смерти вырвал из груди предателя подлое и лживое сердце.

      Затем я обратился к Орнелле — дитя ошеломленно взирало на происходящее. Ясно было как день, что она не являлась соучастницей преступления беспутного своего наставника, но следовало отвратить ее от подобного, чтобы у нее и впредь не возникало соблазна следовать пути нечестивого Джованни. Я пригрозил ей с самым суровым видом, и она испугалась, насколько могла в новом своем состоянии, — казалось, вот-вот упадет на колени. Она начала упрашивать меня дать ей шанс, и я согласился с притворной неохотой. Сделав вид, что мой гнев прошел, хоть на нее я и не гневался вовсе, я расспросил ее о демонах, захвативших Иллума-Надин, и Орнелла открыла, что источник демонической заразы в городах колдунов. Она упомянула имя мага Менелага, и я изумился: Менелаг был известным ученым, главою города Стоунхелма, большим знатоком того, как обезвреживать демонов, и их истории, я прочел немало его трудов и с почтением относился к его мудрости. Возможно, в том и была причина его глубочайших познаний, что он сам тесно соприкасался с описываемыми явлениями?

      Как бы то ни было, Орнелла оказалась у меня в Нар-Анкаре. Когда она прошла основное обучение и с нею были проведены все необходимые ритуалы, я стал давать ей небольшие поручения. Выполняла она их всегда успешно, и я видел не без душевного удовлетворения, что Асха не ошиблась в выборе.
 

      …Так взят был город, захваченный фанатиками, коих вели демоны в личинах человеческих. И освободил я заблудшие души детей Асхи, дабы она сама могла очистить и исправить их, тела же их отныне да служат высшей цели. Тех, кто не подчинился демонам, я расспросил, и через них указала мне Мать Тишины дальнейший путь. Расспросив же, отпустил людей сих с миром, дабы присоединились они к борьбе против демонов и помогли очистить лик Асхана от пятен хаоса.

      Дописывал я уже в сумерках. Когда бы ни кончился бой, я взял за правило отражать на бумаге все прошедшие события, дабы не забылись с течением времени и принесли пользу другим, и теперь заполнял привычной рукою уже не первый дневник. Надлежало по возвращении правильно распределить записи: отобрать то, что могло послужить ученым, некромантам и военачальникам, и соответственно объединить наблюдения и выводы свои в отдельные книги.

      Мы давно шли по Империи Грифона, преследуя демона-оборотня Орландо и узнавая все новые несчастливые подробности падения некогда священного государства. Была со мною в этом походе и леди Орнелла. Способности ее продолжали день за днем все более раскрываться, а верность Асхе не вызывала сомнений, и я уже не опасался отправлять ее одну на задания: деву всегда выручали незаурядный ум и воинская подготовка, и она стала мне не только ученицей, но и надежным подспорьем. Все было ей по плечу, одному никак не могла она выучиться — осторожности в бою. Она всегда была на передовой, в атаке, сильная и яростная, словно орочий вождь; я наблюдал издали, как она сокрушает врагов, точно сама смерть. Нередко я просил ее остаться рядом, дабы, объяснял я, прикрывать меня от нападения, когда мне нужно будет сосредоточиться, чтобы сотворить заклятья. Я видел по ее взору: она понимала, что охрана мне не нужна, но не готов был рисковать ученицей, постоянно стремящейся в пучину битвы. Однако вскоре я осознал, что такова ее натура: при склонности к некромантии, при всем уме и при всех способностях была Орнелла более воином, нежели магом. Догадался я об этом довольно скоро и решил использовать ее природные дарования. Даже в нежизни в ней явно было больше порыва, чем стремления к концентрации, но я не считал возможным противодействовать Асхе, раз она приспособила Орнеллу к пути меча. Я не пытался более сдерживать ученицу, и наши роли негласно распределились: я созерцал битву на расстоянии, применяя собственную и приносимую смертью силу, оценивая обстановку и отдавая приказы, а Орнелла обыкновенно была рядом с войском, контролируя восставших и вдохновляя живых — те с азартом бросались за нею в бой и чаще выкрикивали ее имя, чем вспоминали Асху. Впрочем, я тому не препятствовал — это помогало выигрывать сражения, а значит, шло на пользу. Бывало, в бою дева моя вдруг останавливалась и оглядывалась на меня, и я посылал ей издали знаки одобрения. Тогда она одаривала меня взором, исполненным благодарности и внутренней радости, и с удвоенной силой нападала на врагов.

      Поистине сама Асха питает отвагу женщины — с любым противником может она совладать. С любым, кроме одного — собственных чувств, и Орнелле представился случай постичь сие. В пути мы встретили отряд рыцарей, служащих новому порядку, — возглавлявший их был ей знаком (в иных обстоятельствах приспешник демонов давно был бы мертв). Человек сей был лорд Эрик, давний друг Орнеллы. Он посмотрел на Орнеллу, на меня, на неживую свиту нашу и посоветовал продвигаться в обход имперских войск, пройдя по подземным тоннелям.

      Я все понял по виду Эрика. Не во мне было дело, не в нашем служении Асхе и не в толпе неупокоенных за нашими спинами — он увидел посеревшие губы Орнеллы и осознал, что никогда прелестная графиня не осчастливит его, не утолит переполняющих его вожделений, и того оказалось достаточно, чтобы он предал женщину, которую, казалось, любил. Он вмиг решил пожертвовать той, что доверяла ему, а заодно выслужиться перед своими адскими хозяевами. Девочка должна была понять и принять сие сама, и я не мог предупредить ее, сказав, что мальчишка направляет нас прямиком в ловушку.

      Так и случилось — путь нам в месте, указанном Эриком, преградили демоны. Дева моя увидела их — и замерла, и долго оставалась недвижима в седле. Я ничем не мог помочь, лишь произнес необходимые слова и положил руку на плечо Орнеллы; когда она повернулась ко мне, лицо ее было совершенно пустым. В несколько минут я смел исчадий ада с дороги и, избегая смотреть на окончательно помертвевшую Орнеллу, стал придумывать страшную кару для лживого лорда. Ничего не желал я в тот день сильнее, чем превратить презренного щенка в упыря или вырвать и раздавить в собственной руке его гнусное сердце, однако, поразмыслив, отказался от своего намерения: графиня не испытала бы облегчения, но могла возвести подлеца в ранг мученика, а ко мне утратить доверие. Орнелла скрывала душевную боль свою, но для меня она была очевидна. Впрочем, дева моя постепенно приняла случившееся. Я пытался отвлечь ее, как мог, она старалась и, казалось, начала прощать себя за произошедшее — Орнелла тяжко казнилась, хоть и не была ни в чем виновата.

      Было и иное, о чем поначалу не всегда вспоминала моя подопечная, — об аккуратности в обращении с телом. Священна женская природа, но чувствительна и изменчива и вследствие того доставляет обладательницам своим немалые хлопоты, а порой и неудобства. Избавившись от них, дитя совершенно забыло об осторожности: Орнелла могла молиться много часов подряд в самой неловкой позе, в любую погоду подолгу оставаться без укрытия, предоставив себя власти всех стихий, не всегда точно проводила положенные ритуалы. Впрочем, если я напоминал ей о том, она исправлялась и долго казалась пристыженной…

      Внеся необходимые поправки, я отложил дневник. Завтрашний день обещал быть трудным: нас ждал длительный переход, возможны были и новые сражения: земля эта кишела врагами, и нам постоянно приходилось быть начеку, да и природа действовала по своим законам, не сообразуясь с делами живых и немертвых. Уже довольно давно шли сильные и холодные дожди; с одной стороны, они были нам на руку — мешали при атаках на нас использовать огненную магию и зажигательные стрелы, с другой, мы продвигались из-за них медленнее — местами дороги размыло, что затруднило путь и пешим, и конным. Живым приходилось хуже всех — невозможно было даже развести костры для обогрева, да я и не дозволил бы того, чтобы не выдать прежде времени наше присутствие; мне следовало задействовать резервные планы (к счастью, были таковые), дабы не погубить эту малую часть собственного войска. В виде восставших не принесли бы люди и существа сии большой пользы, а я брал с собою лишь тех, чьи знания, сила или магические способности были бесценны, так что надлежало сохранить их жизнь непременно.

      Я вышел из-под спасительного укрытия под проливной дождь, махнул часовым и в одиночку направился в сторону от лагеря. Еще на подходе армии моей к сему месту я ощутил нечто знакомое — где-то неподалеку находился мощный центр, испускающий энергию, и надлежало обнаружить его, дабы подкрепить иссякающие после тяжких боев силы некромантов и магов, да и свои собственные. Я шел, полагаясь вполне на чутье свое, и вскоре моему взору открылся священный драконий источник. То была редкостная удача — их ничтожно мало во всем Асхане, а обладают они величайшей силой. Разными могут быть такие источники, из иных можно в лучшем случае зачерпнуть ладонью, а здесь передо мною было пусть невеликое, но озерцо, в которое падала со скалы чистейшая вода. Я воспрянул духом и возблагодарил Асху за очередной щедрый подарок, а себе наказал не забыть нанести сие священное место на карты — оно нигде не было обозначено. Мне пришлось потратить время на то, чтобы установить вокруг источника мощный барьер, — я помнил о том, что враги могут оказаться повсюду, и мне не хотелось сражаться с ними нагим, да еще стоя по пояс в воде. Убедившись, что защищен надежно, я сбросил промокшие одежды и сошел с благоговением в священные воды, внутренне отметив выгодность того, что при недолгом воздействии ледяная влага не причиняет мне особого вреда, — живые мои спутники тотчас выскочили бы из сего озера с воплями. Встав под водопад, я позволил воде стекать по лицу и телу — казалось, будто сама сила струится по мне.

— Благодарю тебя, великая моя госпожа, за дар твой, — обратился я мысленно к заступнице своей, — за то, что питаешь, посылаешь удачу и не оставляешь меня милостью. Все исполню я, что пожелаешь, лишь только не покидай меня и впредь…

      Поклонился я Асхе и простерся перед нею, и сомкнулись священные воды над головою моей.
 

      Освеженный, бодрый духом и до предела наполненный силой, но по-прежнему под проливным дождем я возвращался в лагерь, когда в сгущающихся сумерках приметил за деревьями одинокую фигуру. Орнелла стояла на коленях и молилась, стиснув руки. Столь напряженной и глубокой была ее молитва, что я не сразу решился окликнуть:

— Дитя мое!

      Орнелла открыла глаза, и вид у нее был такой, словно она только что вернулась из небытия. Я подошел ближе и протянул руку, чтобы поднять деву с колен, — встать сама она не могла, тело не повиновалось хозяйке.

— Твое рвение похвально, Орнелла, и Асха радуется мольбам твоим, но сколько часов ты провела так?

      Дитя растерялось:

— Не знаю, господин мой…
— Зато я знаю. Ты стоишь здесь давным-давно, забыв о том, что можешь причинить себе вред.

      Я повел пристыженную — в первый ли раз! — Орнеллу к священному источнику, велев на себя опереться, что она и сделала не без труда и с боязнью.

— Я создам защиту и оставлю тебя, дитя. Подкрепи свои силы и затем приходи ко мне.

      Вернувшись наконец в лагерь, я велел слугам:

— Приготовьте сухое платье для госпожи. И поставьте в моем шатре второе ложе.

      Когда появилась Орнелла, она выглядела много лучше, но весьма озадачилась тем, что я велел ей переодеться у себя и прилечь. Сам я ожидал снаружи, продолжая мокнуть, пока графиня не выглянула из шатра и не вручила слугам одежду, с которой ручейком стекала вода. Тогда я вошел внутрь и увидел девочку, сжавшуюся на краешке ложа. Она явно старалась занимать в убежище моем поменьше места.

— Лучше ли тебе, дитя мое? — спросил я, сбрасывая сырой плащ, выжимая мокрые волосы и отирая капли с лица.
— Намного, господин мой, благодарю вас. Прошу вас, простите меня, я иногда приношу вам столько неудобств…

      Привычка к любезной лести постепенно покинула ее, но она все еще старалась меня задобрить. Дитя пребывало в растерянности, и я постарался говорить возможно мягче:

— Орнелла, ты забываешь о том, что нужно беречь себя. Тело твое промерзло и промокло насквозь, несколько часов провело в неудобном положении. Разве ты уже умеешь восстанавливать поврежденное?

      Графиня покачала головой и опустила глаза.

— Помни, дитя мое, ты — орудие Асхи, а тело — твое орудие. Храни его, обращайся с ним достойно, и оно еще долго прослужит тебе. Видела ли ты, что становится с теми, кто пренебрегает этим правилом? Мы не можем осуждать тех, кто был восстановлен по смерти не сразу и еще не умеет привести себя в должный вид или пострадал от злого умысла, но ты их и не видишь, ибо чаще всего они прячут несовершенный облик и не выходят из домов своих. Но есть и другие, называющие себя некромантами. Обладающие великой силой, способные за час поднять целое кладбище, удерживать в узде сонмы своевольных духов, они пренебрегают даже тем, чтобы собственное тело содержать в порядке, своевременно устранять полученные увечья и избегать новых, принимать необходимые снадобья или проводить надлежащие ритуалы. Более того, покрытые ранами, в нечистоте, снедаемые разложением, они осмеливаются странствовать в чужих землях; не скрывая изуродованных лиц, являются в города, пугая жителей и вызывая в них отвращение ко всем нам и предубеждение против нашего благородного искусства. Неудивительно, что считают, будто мы все сплошь гниющие зомби, и иначе как нежитью нас не зовут.

      Кивнула ученица моя.

— Не уподобляйся им, девочка. Следи за собой, и вечно останешься юной и прекрасной.

      После этих слов Орнелла вдруг посмотрела мне прямо в глаза, и в ее взоре было почтение, внимание и еще нечто острое, жадное, чему я не осмелился дать толкования, потому просто сказал:

— Теперь приляг, дитя мое. Тебе необходимо отдохнуть, а я послежу за тобой. Несколько часов нужно внимательно наблюдать за твоим состоянием.

      Она покорно расположилась на лежанке, натянув до подбородка покрывало, а я, переодевшись за ширмою и усевшись на своем ложе, начал разбирать свитки, спасенные из взятого накануне замка, тщательно оберегая их от воды, все еще капавшей с моих волос. Найдя эти великие сокровища, я поразился тому, в сколь непотребном виде они были и в каком состоянии содержалась библиотека, и потрясенно подумал о том, как много жемчужин мудрости погубили ненавидящие науку демоны. Наверняка то, что удалось мне собрать, изначально было лишь крупицей в великих закромах, а теперь это все, что осталось. Я аккуратно развернул бесценные писания и занялся их сортировкой. Поглядывая изредка на Орнеллу, я видел, что она смотрит в одну точку с выражением, которого не мог я понять. Нечто угнетало девочку, она постоянно была чем-то поглощена, и я решился спросить:

— Предательство лорда Эрика все еще сильно тяготит тебя, дитя мое?

      И услышал неожиданный ответ:

— И да, и нет, учитель.

      Я отложил свитки в сторону — понял, что настало время поговорить:

— Что ты подразумеваешь, Орнелла?

      Поднялась дева моя, села и взглянула мне в лицо:

— Конечно, господин, я не смогу забыть, что так вышло, но Асха все обращает на пользу. Только теперь я поняла, как важно отличать существенное от несущественного и тем спасаться от лжи и страдания. Когда меня изгнали, судьба избавила меня от ненавидящих. Устранив ложного наставника, она подарила мне истинного учителя. Показав мне подлинную сущность того, кого я считала любящим другом, Великая Мать дала мне… многое другое. Могу ли я жаловаться на такую милость?
— Желаешь ли ты, чтобы я покарал его? Он заслужил суровое наказание.

      Дитя покачало головой и опустило глаза — нет.

— Тогда скажи, Орнелла, что тревожит тебя, могу ли я помочь тебе? О чем ты так молишь Асху? Почему не желаешь открыться?

      Орнелла взглянула на меня снова — взор ее опять был странен — и ответила:

— Я боюсь, господин мой, недолго мне быть вашей ученицей. Больше всего я опасаюсь, что вы разгневаетесь. Мне не перенести этого. Куда я пойду, если вы меня изгоните? Как смогу жить потом?

      Я обдумал ее слова — и, казалось, понял источник ее тревог. Она боялась меня, не верила мне, думала, что начну осуждать за душевное смятение. Родные и приближенные, негодяй Джованни, мерзавец Эрик — все те, кому она доверилась, предали ее без пощады. От меня она уже не могла ждать ничего иного, полагала, что я свысока посмотрю на ее скорбь и отошлю прочь. Куда бы отправилась она, одинокая, без дома, без цели и смысла нежизни, без наставника, без единого друга, где скиталась бы целую вечность до окончательной смерти своей, кою уж точно после того поторопила бы? И я ответил ей так:

— Не бойся меня, Орнелла. Я наставник тебе, а не судья, но чему смогу я научить тебя, если ты мне не веришь? Я не принуждаю тебя говорить, если ты не готова, но знай: сказать ты можешь все, что пожелаешь. Я слишком давно живу и слишком многое видел, чтобы ты могла меня поразить. Приходи ко мне в любое время, говори и спрашивай, о чем захочешь, я буду рад помочь тебе в любой трудности, утешить тебя в любой боли и наставить в любой науке. Успокойся, дитя мое, отдохни и ни о чем не думай сейчас.

      Орнелла тихо опустилась на ложе: «Спасибо, учитель». Я вновь занялся работой, и некоторое время тишину нарушало только шуршание свитков. Взглянув на Орнеллу, я увидел, что, приподнявшись на локте, она с любопытством смотрит на бесценные бумаги и пергаменты:

— Могу я спросить, учитель, что это?
— Конечно, дитя мое, — я был рад, что в ней проснулся интерес к чему-то вовне, а значит, ей стало легче. — Это свитки из разграбленной библиотеки — точнее, то немногое, что осталось от них и что я еще сумел спасти.

      С этими словами я перенес часть документов к ней на ложе и сам сел рядом, словно отец, приехавший с подарками в поместье зятя проведать замужнюю дочь. Мы долго рассматривали и вместе раскладывали свитки, она спрашивала о них, я отвечал. Покончив с этим занятием, мы продолжили беседу. Я расспросил ее о прежней жизни, и она рассказала мне о покойном графе, своем отце, об изгнании и — с опаской — о лорде Джованни. После того она стала вновь задавать вопросы, и разговор наш принял иной характер — мы обсуждали пути и способы продления нежизни и поддержания тела. Интересовало Орнеллу, обязательно ли, принимая священный яд, пить человеческую кровь, — видно, неестественный облик Джованни она не могла изгнать из памяти, и неудивительно: когда я увидел вампира сего, то с трудом узнал и немедля понял, что он злоупотребляет кровью и эликсирами, упиваясь сверх меры и явно ради удовольствия, а не по суровой необходимости... Мы беседовали об откровениях намтару, о зачарованном оружии и применении телекинеза в бою, об академиях и о прочитанных Орнеллой книгах, с коими я ранее советовал ей непременно ознакомиться.

      Говорили мы до утра, не зная того, что принесет наступающий день, а дождь продолжал размывать дороги, обещая нам новые сложности.
 

      Вскоре мы подошли к Святопламени — средоточию демонической заразы в Асхане, «священному городу», как называли его грязные демонопоклонники. Многие и многие присоединились к нам в походе, армия наша была сильна, и мы готовились взять Святопламя штурмом, однако приблизиться к нему не сумели: демоны установили вокруг города мощный магический барьер, и мы не могли даже общими силами снять его. По счастью, нам с Орнеллой явился призрак бывшего владельца Святопламени. Он умолял меня покарать его убийц, дабы он мог уйти на покой, я дал страдальцу слово и исполнил обещанное. Тогда он открыл, что магическую преграду можно разрушить, если очистить ценою жертвы запечатанные демонами алтари вокруг города. Магия смерти способна была убрать барьер и снять иллюзию, но принять окончательную смерть должны были сильнейшие посвященные. Таковых были в наших рядах единицы — и среди них Орнелла. Тяжкий выбор предстояло ей сделать, но графиня ни минуты не колебалась — по доброй воле она решилась очистить один из алтарей, хоть я и предупредил ее, что, вероятнее всего, ей не пережить ритуала. Встал бы я сам на алтарь смерти, но должен был продолжать путь — бросить девочку одну исполнять мои задачи значило бы намного вернее погубить не только ее саму, но и весь Асхан, и Орнелла понимала сие.

      Благословил я избранных духовных чад, они простились со мною и отправились в последний свой путь. Вместе с Орнеллой мы прибыли к алтарю, ближайшему к недавно освобожденному нами городу. Отослав слугу, забравшего с собою скакуна Орнеллы, я еще раз предупредил ее о последствиях ритуала. Орнелла пристально посмотрела на меня и молвила, что принимает судьбу свою ради того, чтобы я шел далее и угодил Асхе, изгнав демонов, как та повелела. Поклонилась мне ученица, взяла мою руку и поцеловала ее. Мне оставалось лишь погладить девочку по голове и благословить на окончательную смерть.

— Прощай, Орнелла… дитя мое! — только и смог я сказать.

      Она взошла на алтарь, взглянула на меня в упор, бледные губы ее шевельнулись — беззвучно, но с твердостью она произнесла имя богини: «Во имя тебя, Асха, госпожа моя». Медлить было нельзя — никто не желает затягивать момент перехода, даже мы, но я долго собирался с силами, и дитя помогло мне — Орнелла отвела от меня свой пронзительный взор и обратила его к вечернему небу. Я понял, что она возносит последнюю молитву. Другие тоже подали мне духовный знак, что готовы. Я отстранился от всего лишнего, воздел руки и приступил к ритуалу. Видел, но не сознавал я, как сгустился туман, как тяжело упала Орнелла на алтарь и осталась недвижима, как окутала ее тело плотная пелена, а затем оно исчезло, не слышал гула и грохота, прокатившегося по округе. Я знал, что она погибла, как и другие. Знал, что Асха приняла великую жертву, рухнула магическая преграда, спали личины с демонов. Знал, что нужно продолжать путь. Знал, что найду проклятого Орландо и своими руками испепелю его, вырву его жизнь — во имя Асхи, ради памяти учеников, ради девочки, шагнувшей на порог окончательной смерти без тени сомнения… Все закончилось, и не осталось вокруг ни души.

      Оглядев зачем-то алтарь, я вскочил на коня и направился в город. Я был один, и помнил о том, и не смотрел в ту сторону, где подле себя обыкновенно видел Орнеллу. Я молчал, отдавая должное ее подвигу, а затем принес Асхе краткую молитву за отважное дитя. Не стал я утомлять госпожу свою многословием, да и слов у меня почти не осталось — вероятно, трудным был ритуал и духовных сил забрал немало. Впрочем, и без молений моих должна была Мать принять Орнеллу — графиня поступила так, как должно, как истинно верная слуга Асхи. Трудно было мне отпустить ее, и, как я говорил себе, не приходилось тому удивляться: столь многому я не успел ее научить, вместо того своей рукой прервал ее путь, да и сама по себе потеря ценной сторонницы в такой момент была тяжела. Впрочем, то было необходимостью, и жертва соратников моих не должна была стать напрасной. Объяснил я сие душе своей и смирился, но нечто по-прежнему не давало мне покоя, и, размышляя в пути, осознал я, что именно: я неверно понял то, что молвила Орнелла перед окончательной смертью. Все помыслы ее принадлежали богине, и она отдала ей себя без колебаний, но в тот момент сказала иное. Сосредоточившись, я вызвал в памяти своей картину жертвоприношения. Снова и снова, поверженный открытием, смотрел я на то, как умирает Орнелла: как пронзает меня острым взглядом, как шевелятся губы ее в этот миг, как возводит она очи свои к небу, обращаясь к Асхе, как неловко и тяжко падает на алтарь ее тело, как окутывает его смертный туман. Снова и снова, десятки раз наблюдал я, как движутся бледные уста, и, наконец, сумел прочитать: «Во имя тебя, Арантир, господин мой».

      Я бросил поводья, предоставив послушному коню самому неспешно возвращаться домой. Собрался с мыслями, вспомнил, что должен исполнить по воле Асхи, сосредоточился на великой задаче и замкнул накрепко душу свою.

      Я не ощущал ничего и никогда более не желал ощущать.