Вы вошли как Гость | Гости

Материалы

Главная » Материалы » Heroes of Might and Magic » Рассказы

Предназначение. III. На балконе

Автор: Nina Yudina | Источник
Фандом: Heroes of Might and Magic
Жанр:
Психология, Фэнтези, Джен


Статус: в работе
Копирование: с разрешения автора

Госпожа и владычица моя, как же так? Отчего великий Белкет узрел тебя в ином обличье? Понимаю, что я ничтожен в сравнении с ним, но все же… Отчего вместо истинных ликов твоих я видел родительницу, древнюю Геральду и отважную ученицу свою? Неужели душа моя нечиста, слишком занята привязанностями и воспоминаниями, и они препятствуют тому, чтобы я к тебе приблизился? Или по великому своему милосердию ты показалась мне в виде тех, кого знал я лучше прочих, дабы стать для меня понятнее и вызвать в душе моей еще большую любовь, хотя возможно ли любить сильнее? Ведь я и сейчас готов раствориться в тебе, исцелить твои раны, защитить тебя, пусть и ценою окончательной смерти своей, и это лишь самое малое, что я мог бы отдать тебе! Орнелла пожертвовала собою ради великого дела твоего и не колебалась, так неужто я окажусь трусливее и не потеряю за тебя душу свою?

— Владыка Арантир…

      Когда я обернулся, Матиас вздрогнул и попятился. Высохли слезы мальчика, хотя глаза его под припухшими веками все еще были красны.

— А, дитя мое. Отчего ты так пугаешься?
— Простите, верховный лорд Арантир, я не хотел… Просто вы сидели так неподвижно, словно… — мальчишка запнулся и опустил глаза.
— …словно умер? — закончил я за него. — В чем-то ты прав, мой мальчик, но умирать не так страшно, как кажется, поверь мне, особенно если жертвуешь жалкими страстями и позывами ненасытной плоти ради высшей пользы. Но не о себе хотел я поговорить с тобой. Садись рядом.

      Мальчишка опасливо опустился на скамью, отдалившись от меня, насколько смог, то ли из уважения, то ли от страха и отвращения — при моих словах он опять побелел.

— Расскажи мне, дитя, о том, что произошло сегодня, точнее, уже вчера. Отчего ты не подчинился матери Геральде?
— Я… — Матиас беспокойно поежился и сцепил руки в замок. — Я просто испугался. Я исправлюсь, владыка Арантир. Я извинюсь перед матерью-наставницей…
— И снова попытаешься упасть в обморок? Посмотри-ка на меня, сын мой.

      Нехотя и опасливо мальчишка обратил ко мне взор, и я сумел заглянуть ему в глаза:

— Ты лжешь, мальчик. Недостойно будущему служителю Асхи осквернять неправдой уста свои. Мне не лги никогда — тебе обман твой кажется незаметным, но для меня он полыхает, словно адское пламя. Уйми свой страх. Не за тем я призвал тебя сюда, чтобы слушать почтительные отговорки или карать за правду. Скажи то, что лежит на душе.

      Матиас тяжко вздохнул, сжал теснее руки свои и молвил тихо:

— Лорд Арантир… Не знаю, могу ли я спросить вас…
— Что угодно спрашивай, сын мой. Я к твоим услугам, — при этих словах моих на щеках мальчика снова выступил румянец. Отчего-то беседа наша напомнила мне разговоры с Орнеллой, поначалу столь же боязливой, хоть я и не мог понять, почему они внезапно вспомнились мне.
— Владыка Арантир… Мать Геральда не верит мне, и остальные тоже не верят. Они думают, я недостоин служить Асхе, думают, я случайно попал сюда, но уверяю вас, это неправда! — он вдруг заговорил с глубокой убежденностью, необычной для столь юного существа, и видно было, что давно хотел поведать кому-нибудь обо всем. — Отец мой был целителем и бальзамировщиком, и я всегда хотел стать таким же, хотел посвятить свою жизнь богине. Я не смею судить матушку-наставницу, не могу спорить, я ничтожен — и сам по себе, и в сравнении с ней, и явно неправ, сир… Но, верно, я чего-то не вижу, не могу уяснить себе. Если позволите…
— Говори.
— Может быть, я глуп, греховен и потому слеп, но не пойму одного: неужели для того, чтобы сделаться некромантом, чтобы слышать души усопших и отпускать их, чтобы служить Асхе и отдать ей жизнь свою — ну, вот как вы отдаете, надо непременно…

      Он вдруг осекся — видно, ему показалось, что я посчитал слишком дерзкими его слова. Пришлось мне снова продолжить вместо него:

— …непременно вонзать ножи в мертвые тела?

      Матиас кивнул и опустил голову.

— Нет, дитя мое, — я не мог солгать, но заговорил примирительно, — конечно же, нет. Однако не просто так, но из любви к вам и ради пользы проводит вас через это тяжкое испытание мать Геральда. Поразмысли сам: можно тренироваться на простых мишенях, на мешках с песком, на чучелах, набитых соломой, это легко, но что будет с тобой, когда ты окажешься в настоящем бою? Когда противник наставит на тебя оружие, и у тебя будет одно мгновение, кое и определит, кто из вас останется жив? Сам уразумей: сотню раз ты погибнешь, пока решаешь, можно ли коснуться чужого тела, дозволено ли пронзить его клинком, и что проку тогда от занятий и обучения твоего? В сражении будешь ты либо первым, либо мертвым — иное невозможно, сын мой, и слишком хорошо знает об этом мудрая мать Геральда, великая и опытная воительница. Должны вы, ученики наши, преодолеть себя, переломить в себе страх и справедливую мысль о неприкосновенности тела — лишь для того, чтобы иметь возможность защитить собственную жизнь, тех, кто вам дорог и кому вы поклялись в верности. Есть и иной смысл в этих занятиях: нужно ощутить разницу между живым и мертвым, дабы не приписывать разлагающейся плоти чувств и впечатлений человеческой души. Сие для вас и повод задуматься о нежизни — она есть сочетание жизни и смерти, уникальная связь, разрешенная нам по воле Асхи ради благих целей. Принимать ее или нет, в каком виде и каким путем поддерживать, каждый решает сам, но выбор этот важнейший в нашей судьбе, никакой другой с ним не сравнится. Согласен ли ты? Сможешь ли проявить духовную силу и преодолеть себя?

      Матиас слушал беспокойно, взор его то вспыхивал, то угасал, точно он вел внутренний спор сам с собою.

— Посмею ли я возразить вам, верховный лорд Арантир? Все, что вы сказали, поистине справедливо. Боюсь только, не смогу я… Не справлюсь с собой.
— Договаривай, мальчик, — я видел, что юноша высказал не все, и положил ему руку на плечо; он замер, но хотя бы не шарахнулся от меня, точно испуганный жеребенок.
— Дело, может быть, в отце, владыка Арантир… Он всегда говорил мне, что тело, как и душа, священно, и живое, и мертвое, и считал, что глумиться над ним или причинять ему напрасный вред значит осквернять и его, и себя. Когда его просили о бальзамировании, что усопших перед погребением, что тех немертвых, кто еще не успел или не был способен восстановиться, он считал это едва ли не самой достойной работой и так устранял следы ранений, болезней и тления, что никто по виду не отличил бы тела после его вмешательства от истинно живых… Он говорил мне, что только почтение к телу как к священному сосуду, как к дару Асхи позволяет ему достигать совершенства в своем искусстве. И я… я согласен с ним, владыка Арантир. Для меня тело тоже священно, для меня оно почитаемый сосуд, подаренный богиней, потому я и не могу с ним вот так — кинжалы в него метать, стрелы пускать, мечом рубить… И сам не могу, и память отца предавать не хочу. Пожалуйста, сир, простите меня, но я правда не сумею.

      Я взглянул на Матиаса и поразился произошедшей в нем перемене. Он смотрел на меня в упор — почти так же, как Орнелла, когда открывалась мне, рассказывала о том, в чем в глубине души своей была убеждена, — и говорил с жаром, с обреченностью и одновременно с гордостью, и глаза его сияли. Нет, Матиас не был слабым — просто был иным, мне редко встречались такие среди нашего ордена. Я понимал, сколь трудно ему придется, и ответил ему, как думал:

— Не за что прощать тебя, сын мой, и не за что судить. Напротив, я рад: ты обрел понимание, какого иные не достигают за столетие. Справедливы слова твоего отца, да пребудет его душа с миром подле Асхи. Но скажи, юный Матиас, что произошло с ним? На войне можно было бы ожидать всего, но если в мирное время кто-то посягнул на целителя и ученого… Обещаю, я не оставлю сего, найду того, кто погубил достойного мужа, ждет виновного самая суровая кара. Знаешь ли ты, кто это был?
— Да благословит вас Асха, владыка Арантир… Боюсь только, что никто не сможет покарать убийцу отца, — болезнь сгубила его. Он ушел полгода назад. В поветрие, что принесли нам с товарами из дальних земель, он закрыл путь в несколько поместий, дабы зараза не распространялась дальше, ходил за лежащими в горячке, сам заболел и умер, не успел исцелиться — все его силы ушли на то, чтобы вылечить других…
— Так он оставался живым? — изумился я. — Но ведь принять посвящение он мог даже на смертном одре, а после того, владея такими знаниями, как ты описываешь, легко восстановить тело свое и еще много веков приносить великую пользу! Почему он отказался от выгод нежизни?
— Он… Я не знаю, как сказать, сир.
— Не бойся, продолжай. Нас никто не слышит.
— Он не хотел, владыка Арантир. «Есть те достойные, что сохраняют и в нежизни чувствительность души и способность к любви и состраданию, даже при холодном сердце выполняют исправно долг, но я, жалкий грешник, не уверен в себе. Как я смогу врачевать, если забуду о том, что такое телесные невзгоды? Как стану отпускать души грешных, если не буду сочувствовать им, вспоминая сам о своих прегрешениях и понимая, какой стыд и какую скорбь они испытывают? Сумею ли выполнять долг бальзамировщика, если не буду способен разделять печаль по усопшему, если не захочу избавить его близких от избыточного страдания и предъявить им того, кого они любили, в должном виде, в котором они знали его и хотят запомнить? Нет, Матиас, нежизнь не позволит мне этого, и я не должен ее принимать», — так он говорил. За ним отказалась и матушка, чтобы быстрее воссоединиться с ним, если будет на то воля Асхи…

      Глаза Матиаса снова наполнились слезами.

— Печален твой рассказ, мальчик мой. Я разделяю твою скорбь. И то ужасно, что ты потерял отца, будучи совсем юным, и то, что столь великий и мудрый человек так рано покинул нас, исполняя свой долг, а бесценные знания его теперь навеки утрачены.
— Не утрачены, владыка Арантир! Не совсем… — лицо отрока моего вдруг посветлело. — Я собрал, что смог, все, что осталось после отца, сохранил, а что он не успел записать, то сам записал по памяти, ведь я часто был рядом с ним... По воле матушки я привез эту тетрадь сюда, в Нар-Эриш, и господин ректор согласился по ее просьбе посмотреть собранное. И предложил мне остаться и учиться…

      Вот оно что.

— Но я подумал, владыка Арантир… — Матиас снова всхлипнул. — Верно, и правда я ни на что не гожусь, ничего у меня не выйдет. Все здесь сильные… Сильные, жестокие, ничего не боятся. Я здесь лишний, сир, и мне все время напоминают об этом, — в голосе его послышались обида и гордость. — Лучше уж я сам уйду, не дожидаясь, пока меня изгонят с позором на глазах у всех…
— Это верно, — с напускным сочувствием произнес я. — Жаль, конечно, но раз уж ты так решил, значит, решил. И в самом деле, зачем бороться и испытывать боль…

      Мальчик смотрел на меня с удивлением, не понимая, к чему я клоню.

— В любом случае уже слишком поздно, юноша, ступай выспись. Завтра с утра зайдешь ко мне… м-м… попрощаться, и я желаю, чтобы ты явился в мои покои с достоинством, присущим слуге Асхи, а не как тоскующее привидение.
— Благодарю вас, владыка Арантир… Простите, что отнял у вас время… И за кинжалы тоже спасибо, сир.
— Про кинжалы забудь, а что до времени... Я сам призвал тебя сюда, не забывай. Скорее уж мне виниться за отнятый у тебя сон. Беги, еще успеешь вздремнуть, если перестанешь глодать себя.

      Юнец мой неловко поклонился и, вздохнув, побрел прочь. Я же, поднявшись, перед уходом взглянул еще раз на ночное небо и возблагодарил создательницу и покровительницу свою. Теперь я знал, что делать.




ComForm">
avatar

Отложить на потом

Система закладок настроена для зарегистрированных пользователей.

Ищешь продолжение?


This feature is for Premium users only! This feature is for Premium users only! This feature is for Premium users only! This feature is for Premium users only! This feature is for Premium users only!

Друзья сайта
Fanfics.info - Фанфики на любой вкус