— Тьфу ты, темно, как в гробу… Кто тут? Ты чего тут прячешься впотьмах? Ступай к госпоже, может, ты нужна… Эй, ты чего? Плачешь, что ль?! Что с тобой?
— Да не нужна я ей больше.
— Что мелешь-то? Скажи толком, что стряслось. Погодь, дай хоть огонь зажгу… Ну вот. Святые драконы, что у тебя с лицом-то?! Сколько ты тут сидишь?!
— Не знаю… Давно.
— Ты рехнулась, глупая девка?! Госпожа тебя обыскалась, верно! С Ачилем, что ль, повздорила? Ну так не впервой, помиритесь. А вот ежели господа прогневаются, будешь неделю черный двор убирать! А то и вовсе изгонят, поди, или жизни лишат! Дура ты, что не поймешь?
— Не видала я Ачиля, ну его, а госпожа уж давно меня не ищет. И искать больше не будет…
— Погоди. Как так не будет? Да не реви, не разберу я, что ты бормочешь!
— Нету госпожи! Нету, понимаешь?!
— Не понимаю. Святые драконы, что произошло-то?! Не вой ты, как волчиха, рассказывай!
— Да что рассказывать-то… Нет ее больше. Уходила ведь как всегда, такая же была! «Прощай, — говорит, — молись за мою душу!» Но она всегда так прощалась со мной — мол, никогда не знаешь, в какой день Асха решит призвать тебя… А перед самым уходом уже перстень мне в руку сунула — свой фамильный, она всегда его носила, а я опять ничего не почуяла! Я ей тут служила хорошо, старалась, вот и подумала, что она наградить меня хочет за усердие… Не догадалась ни о чем!
— О чем? Ну не реви, не реви так, на-ка вот, утрись хоть…
— Да вот… Уехала с лордом Арантиром какой-то ритуал вроде проводить важный. И все, с концами. Я покои убирала, в окно выглянула, смотрю — Рико едет и коня за собой ведет… Ее коня! Госпожи! У меня уж тогда сердце упало — поняла, что неспроста это. Ох, не могу, духа нет, в глазах темно…
— Да ты погодь, возьми-ка вот воды... Больно ты бледная. Не упадешь?
— Не… Спасибо тебе. Добрая ты. И госпожа Орнелла тоже добрая была…
— Была… Так что стряслось-то с ней, доскажи хоть! Я уж сама не своя, на тебя глядючи!
— Не вернулась назад. Померла она.
— Да что ты?!
— Ага… А потом этот приехал. Лорд Арантир. Спокойный, что могила! Не то что слезинки — ни слова не проронил! Пошел да делами своими занялся, будто забыл о ней сразу, будто ее и не было никогда! Понимаешь?! А она ведь жила для него, им жила! Уж как верила ему, уж как почитала! Каждый день с ним да за ним, в словах да на уме только он: «Лишь бы лорд Арантир был мною доволен, все остальное неважно!» Порой мне, знаешь, казалось, что она его любила...
— Ой, брось. Какая им любовь-то?
— Да ты бы видела, как она глядела на него! По ним, по немертвым, ничего никогда не скажешь, не как по нам, но вот, знаешь… Будто он Седьмой Дракон или сама Асха во плоти — так смотрела, глаз не сводила, каждое слово ловила, каждый шаг! Промедлить боялась — лорд Арантир торопится. Ошибиться боялась — лорд Арантир огорчится… Вот это ей было самое страшное: не то, что убьет ее или накажет, — огорчится, понимаешь?! Столько времени плечом к плечу, каждый бой грудью принимала — ради него! А он даже не вспомнил о ней! Будто она совсем чужая ему…
— Ну, может, так, да не так? Может, это мнится только? Сама говоришь: ничего по ним, по немертвым, не скажешь…
— Ты же не знаешь ничего! Ты не знаешь, что он ее сам убил! Понимаешь?! Сам! Мне Рико рассказал, издали видал.
— Может, врет?
— А чего ему врать?! Рико приехал бледный, как покойник, руки трясутся! В жертву, говорит, Арантир ее принес, девочку-некромантку эту, а та и пошла по доброй воле. Да что она ему, эта леди Орнелла, говорит, он ее, говорит, не одну ухайдакал, а четверых! И среди них аж Каспара!
— Каспара?!
— Ты представляешь?! Ежели он самого Каспара не пощадил, чего ему ее-то жалеть?! Это она перед ним благоговела, а ему, видно, так, игрушки были. Хотел — учил, захотел — убил… Я узнала — не поверила, думала, ну не мог он, не мог, праведник ведь, учитель ведь ей, это ведь долг его — ученицу защищать, да и преданность такую как не ценить?! Последнее дело ведь! Я и пошла к ней в покои, убирать там опять стала, не знала, как быть… И тут этот вошел, знаешь, хладнокровный такой. Поклонилась ему, у самой внутри все тряслось, а он мне: «Ступай к себе. Госпоже твои услуги более не понадобятся, тебе найдут другую работу». И на дверь указал эдак, знаешь, подбородком. А в лицо не смотрел, недостойна я, видать. В сторону глядел, будто видеть не хочет. Можно подумать, я у него кошель украла! Или это я госпожу к смерти толкнула, а не он! Презирает нас, видать, куда уж нам, чернорылым свиньям, до такого умного да породистого!
— Полно тебе!
— Тебе ее и не жаль, видно, совсем?! Одной мне не все равно?
— Да как не жаль! Что я, упырь, что ль, — «не жаль»? У меня старшая такая же, ее годов, замуж-то вышла которая. Да только ты судить-то погоди, больно скоро лошадей гонишь. Не думала, что тому причина была, что так случилось? Сколько помню, уж всегда он госпожу опекал да защищал… Не она одна ведь его держалась — он и сам все время рядом был, я же видала! Что там за ритуал, чего ради, не ведаю, владыку мало знаю, но не верю я, не верю, что это игрушки, что за просто так он мог убить, да не только госпожу, но и таких, как Каспар! Сама-то подумай: коли бы не было их воли на это, неужто бы они ему не воспротивились? Знать, понимали, на что идут, знать, так надо было!
— Да это он, он их убедил! Сумасшедший он, как я думаю, свихнулся он давно от веры от своей, вот так и вышло, что лучших людей своих изничтожил, да еще госпожу, которая ему всю себя отдала! А ежели твоя правда, ежели нужна была такая страшная жертва для чего-то, так что он за маг, что за ученый, что за избранный?! Неужто ничего придумать не смог, чтоб крови достойных не проливать? Был бы верующим, был бы истинно мудр да силен, имел бы знания, так не допустил бы такого! Видать, только так и умеет нынче — чужие головы на плаху, да еще и во имя Асхи… Вот оно, величие его, было, да сплыло!
— Полно молотить-то. Ежели бы да кабы! Был бы другой путь, неужто он бы не воспользовался?! Что маг, что некромант — человек, и только, и не всё в его власти! Ты будто в мамкины сказки веришь до сих пор: пришел колдун, руки поднял, и горы расступились, и реки великие назад потекли… Не бывает такого! Каким бы ни был маг, да не бог ведь, не дракон! Видать, не было у него выбора, коли так поступил… Может, потому и не глядел на тебя, что стыдно было да сказать не знал что?
— Оправдываешь его?!
— Не оправдываю! А только мы всё одно не видали ничего, и никто нам не скажет, что там да как приключилось, вот и не бреши, чего не знаешь, да сердце себе не рви понапрасну. Как люди-то говорят: сквозь море не глянешь!
— Так я тебе не досказала ведь еще важного. Он, как меня отослал, в покоях остался, а я по пути-то оглянулась — мне уж со зла посмотреть хотелось, что делать станет. А ничего! Собрал книги — те, верно, какие его были, какие ей читать давал, — и все! Просто взял их и ушел. Даже бровью не повел, не сказал ни слова, не оглянулся, ни минуточки не задержался! И не приходил туда больше. И не придет, поди-ка, зачем ему. Использовал госпожу — и с глаз долой да из сердца вон.
— Тише, тише, тебя услышат!
— Да пусть услышат! Пусть знают, кто он! Бессердечный убийца, глыба холодная, ничего святого для него нет, и чувств у него нет, и совести нет! И не говори мне про его веру, что это за вера такая, ради которой можно преданное сердце на смерть послать?! Да еще такую молодую госпожу. Одинокую. Красивую-у-у…
— Ну не надо, ну что ж мы-то с тобой сделать можем теперь? Ну не убивайся ты так, а! Всю душу мне измочалила! Дай-ка я тебя обниму…
— Уйду я, уйду, не могу, ненавижу его! Плевать мне на жалование, плевать на Ачиля, на все плевать! Ненавижу паука этого, не-на-ви-жу! Смотреть на него не хочу, противно мне, когда он рядом… Еще праведником называется! Избранным! Негодяй, убийца, подлец, не могу я, не могу, не могу, всем про него правду расскажу…
— Девка глупая, уймись ты, уймись, не рыдай. Отойдет сердце, утихнет, забудет со временем… Ты послушай, что я тебе скажу. Да не отвертывайся, я тебе в матери гожусь, худого не посоветую: ты это брось — такие слова да угрозы. Коли он не виноват, тебе после стыдно будет, что такое говорила. А коли виноват, так боги ему сами расчет дадут, без тебя обойдутся.
— Не верю я…
— А напрасно не веришь. Всегда так бывает. Госпожу не вернешь, так ты хоть себя-то не губи! Делай, что прикажут, все и забудется, память травой порастет. А там и сама разберешься, ненавидеть ли, простить ли… Ну кто там еще?
— Ачиль?!
— Батюшки, с ног сбился, ее разыскивая, а она тут сидит и воет! Ишь, опухла вся… Знаю, что случилось, но не об том сейчас речь. Ты рожу-то умой скорее да переоденься! Тебя лорд Арантир к себе требует.
— Меня?! Это зачем еще?!
— А я почем знаю. Не больно он сегодня разговорчивый.
— Видишь, девочка? Я тебе говорила… Ты там за языком-то следи, пустого не болтай!
— Ладно, спасибо тебе… Я к тебе загляну потом, расскажу, что да как. Ачиль, ну чего тебе еще?
— Слышь, пошевеливалась бы ты, а? Неохота выслушивать из-за тебя, что в этом замке порядка не сыщешь, не зря, мол, демоны его облюбовали.
— Ладно. Ачиль, скажи, как он… Ну, это, чего он хочет?
— Сказал же, не знаю. Он мне не докладается. Сама и спросишь. Больно мрачный, по мне. Как туча грозовая. Книжки принес — так и лежат, не разобрал, на полки не поставил. Целый день у себя сидит да молчит. Спросил, не надо ли чего, так он только головой покачал: ничего, мол, больше не хочу… Ты иди, иди, чего рот открыла? Ох, бабы...