Казалось, что время в темнице было неуловимо и неощутимо для пленника. Трудно было сказать наверняка, сколько бретонка провела длинных дней и ночей за решеткой тюрьмы города одиночества. Мариэль казалось, что прошли долгие годы, хотя на самом деле могли миновать лишь считаные дни или даже часы. Время шло, а новостей все не было. Только одно успокаивало волшебницу — если в соседнюю камеру не привели Бриньольфа, значит он все еще может находиться на свободе вне опасности.
Порой бретонка сама удивлялась, откуда у нее появилась такая способность к самопожертвованию. Ей было глубоко наплевать на себя, все мысли были заняты лишь её любимым рыжим вором. Что ж, наверное, не удивительно, почему теперь она сидит в полном одиночестве в сырой холодной комнате, где кровать ей заменяет хаотично разбросанная солома, а одну из стен — прочная железная решетка. Хотела поиграть в героиню? Пожалуйста! Наслаждайся своим незабываемым отпуском в тюрьме Солитьюда!
Признаться, со временем такая участь даже начинала нравиться Мариэль. По крайней мере, у неё было много времени для размышлений, ведь, как известно, лучшие мысли рождаются именно в тюремных стенах. И она действительно размышляла, размышляла усердно, с невероятно серьезным выражением лица — как и подобает истинному философу. Думалось ей о многом…и ни о чем одновременно. К сожалению, под рукой у девушки не было её спасительного дневника, записывать мысли было попросту негде, поэтому блондинке ничего не оставалось, кроме как поочередно думать и забывать. Так и протекали её часы, дни и недели: монотонно и безрадостно.
И все-таки Мариэль понимала, что однажды придет тот день, когда все изменится раз и навсегда. Когда темной ночью к её решетке приблизилась размытая в полумраке фигура стражника, волшебница подумала, что час её пробил. Но на самом деле это оказался лишь очередной ночной визит Вилкаса.
— Опять ты? — прищурившись, пока глаза привыкали к свету, исходившему от факела в руках норда, прошептала блондинка. — Какого черта тебя принесло на сей раз?
Тяжело вздохнув, мужчина медленно опустился на корточки, пытаясь максимально, насколько это позволяла решетка, приблизиться к заключенной.
— Мне многого стоило пробраться сюда к тебе, Мариэль, — начал Вилкас, — поэтому, пожалуйста, давай хотя бы сейчас ты не будешь на меня злиться и истерить. У меня мало времени.
— Не злиться на тебя?! — вспыхнула девушка, приблизив свое лицо почти вплотную к решетке, за которой блестели серые глаза норда. — А разве не по твоей доброй воле я сейчас сижу здесь, а? Разве не ты подбросил это злосчастное ожерелье мне в карман? Я ведь прекрасно помню, что оно было у тебя!
— Тише ты, успокойся! — он взволнованно обернулся и несколько мгновений внимательно всматривался в темноту. — Нас могут услышать! А я не для этого подкупил стражников, чтобы сейчас меня поймали, не дав возможности поговорить с тобой…нормально!
Фыркнув, бретонка устало закатила глаза. Удостоверившись, что шум не привлек лишнего чужого внимания, норд вновь повернулся лицом к супруге.
— Послушай меня, Мариэль. Послушай внимательно! — обхватив руками железные прутья решетки, он приблизил лицо к пылающей гневом мордашке бретонки. — Я не предавал тебя! И ты прекрасно это знаешь!
— Не предавал он меня, а как же! — тяжело вздохнув, она скрестила руки на груди. — Хочешь сказать, что ожерелье мне не подбросили, а оно само перекочевало в мой карман?
— Нет… — не без усилия молвил он. — Его подбросили тебе, это правда. Но не я…Это была Эйла. Она действовала по своей инициативе. Клянусь, я не знал, что все так получится!
— Ну, конечно, во всем как всегда виновата Эйла! — вздохнула девушка. — Может, хватит тебе уже прятаться за её спину, Вилкас?
Пытаясь подавить свое негодование, мужчина сильнее сжал прутья решетки. Послышался легкий скрип.
— Я знаю, что это выглядит странно, — тихо начал он, — поэтому я даже не прошу понять, я прошу тебя поверить. Поверь, Мариэль, я не подставлял тебя! Да, я пытался шантажировать, запугивать, возможно даже манипулировать, но все это только были слова. Ты сама прекрасно знала, что я не посмею предать тебя! Черт возьми…- он на миг прервался, отводя глаза от дерзкого аквамаринового взгляда блондинки, — да я же люблю тебя, дуреха! Все еще люблю! .. И я бы никогда не…
— Хватит, Вилкас, — на удивление спокойно прервала его Мариэль, — хватит. Все это я уже слышала. И не единожды. Твои объяснения не изменят одного факта — я все еще нахожусь за решеткой!
Послышался тяжелый вздох. Некоторое время норд собирался с мыслями, а Мариэль даже не пыталась прервать это затянувшееся молчание. Она знала, что он явно не обладает той силой и той властью, которые могли бы помочь ей выбраться из заключения. Следовательно, все его объяснения и мольбы превращались лишь в пустой звон в её ушах. Все, что можно было сделать, он уже сделал, и её не волновало, делал ли это Вилкас по своей воле, или же по поручению Эйлы, от которой он все еще почему-то зависел.
— Я знаю, что ты мне больше не веришь, — наконец, промолвил норд,- но я правда делаю все, что могу, чтобы ты больше не находилась здесь под стражей. К сожалению, не всё в этом деле теперь зависит от меня и моих показаний…
— Помнится, раньше ты был уверен в обратном…
— Раньше я не подозревал, что все может зайти так далеко! — вспыхнул он, вновь до скрипа сжимая прутья решетки. — Ты сама себя скомпрометировала, Мариэль! Если бы не я, не Эйла…словом, это ожерелье все равно рано или поздно у тебя бы нашли! И тогда тебя бы наказали без суда и следствия. Сейчас же есть надежда, что тебя оправдают, если…
— Если? — вдруг всполошилась Мариэль. — Какое «если», Вилкас? Твоя «напарница», по-моему, сделала все возможное, что бы эти «если» больше в деле не возникали. Все шито белыми нитками, и если ты этого все еще не понял, то просвещаю: Эйле будет гораздо удобнее жить, зная, что я гнию где-то далеко за решеткой, а не путаюсь у неё под ногами, пытаясь, как она считает, отбить тебя! Уж поверь, она не упустит свой шанс разгромить меня при первой же возможности.
На мгновение девушке показалось, что её слова пристыдили Вилкаса. Он понимал, что будь у него сила воли, он уже давно бы приструнил рыжую бестию если не словом, так кулаком точно. И все же Эйла имела над ним власть, которой он был не в силах противиться. Возможно, дело было в волчьей крови и магии, её питавшей. Возможно, в глубине души он все еще испытывал сильные чувства к Охотнице, которые оказалось не так легко искоренить. Или же он просто был труслив и лишь пытался показаться всем сильным и выносливым воином. Он и сам не мог толком это понять.
— Я пытался повлиять на неё и навсегда с этим разобраться, — тихо молвил норд, —, но она не подчиняется мне. Она слишком независима, её никто не может укротить…
— Ага, так всем и скажи, когда палач поднимет с земли мою голову! — фыркнула волшебница, устало потирая лоб.
— Я этого не допущу! — пылко возразил мужчина. — Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы отвести от тебя подозрения!
Мариэль недоверчиво подняла на него глаза, не в силах скрыть ироничной ухмылки со своего лица.
— Ты ради этого ко мне пришел? — спокойно спросила она.
Вилкас не почувствовал иронии в её голосе. Его мысли были слишком заняты серьезной темой разговора, которую так мастерски пыталась игнорировать блондинка.
— Я лишь хотел предупредить тебя, — протараторил норд, плавно теряя терпение, — что в скором времени судьи примут решение. Пока их мнения расходятся, среди приближенных ярла есть все еще влиятельные персоны, которые верят в твою невиновность, они готовы простить тебя…
— Что ж, это радует…
— Дослушай, — он резко покачал головой в знак отрицания, — это важно.
Неожиданно для самой себя Мариэль притихла, поджав под себя ноги.
— Они готовы признать твою невиновность, — после минуты молчания продолжил Вилкас, — если ты все расскажешь о том мужчине, который сопровождал тебя на балу. Им нужды сведения, где его искать, ведь именно он считается главным подозреваемым…
В этот момент внутри блондинки раздался сильный толчок, который предзнаменовал скорую беду. Дыхание девушки участилось, по телу невольно пробегали мурашки. Пытаясь хоть как-то совладать с нараставшей бурей эмоций, Мариэль принялась мысленно считать, но с каждой новой попыткой громкое, как ей казалось, дыхание Вилкаса все больше сбивало её со счета. Наконец, она просто не выдержала раздражающей обстановки.
— Нет! — пылко возразила бретонка. — Я ничего им не скажу! Больше ничего…
Вилкас недоуменно посмотрел на супругу.
— Если ты и дальше будешь так противиться, они подумают, что ты соучастница! — воскликнул он. — И тогда тебе точно грозит эшафот…
— Нет! — закусив нижнюю губу, Мариэль отрицательно помахала головой. — Этого не будет! Они ничего не узнают!
— Они узнают, Мариэль, — вновь взволнованно оглядываясь, шепотом произнес мужчина, — нет смысла скрывать, все очевидно! Пора тебе подумать о своей собственной шкуре и сдать со всеми потрохами этого рыжеволосого воришку!
Девушка взглянула на норда глазами, полными страха и отчаянья. Еще никогда Вилкас не видел её такой напуганной и растерянной, как в ту ночь. Он знал, что подозреваемым был тот самый мужчина, с которым однажды он чуть не подрался из-за неё. Он подозревал, хоть и не верил до конца, что Мариэль помогала этому мужчине совершать преступление. И он знал, что если этого мужчину в скором времени не поймают, то всю вину попросту спишут на бретонку — и тогда её, скорее всего, казнят, а этого Вилкас никак не мог допустить. Он пытался спасти её точно так же, как Мариэль пыталась спасти Бриньольфа.
— Ну почему, Мариэль, — голосом, полным горечи, протянул Вилкас, — почему ты не хочешь пойти навстречу властям и положить этому делу разумный конец? Этот жалкий вор не стоит такой жертвы!
— Стоит! — уверенно воскликнула блондинка, вскакивая на ноги. — Он стоит тысячи жертв, он значит для меня больше, чем вся вселенная! И я никому не позволю причинить ему вред! Если они хотят найти виновника, так пусть все сваливают на меня! Я Довакин, я найду выход!
— Ты так в этом уверена? — он покачал головой, не спуская грустного взгляда с девушки, которую он все еще любил. — А если этого выхода попросту нет?
— Значит так тому и быть! — она гордо вздернула подбородок. — Я сделала свой выбор, Вилкас, и ничто не в силах изменить моего решения!
Тяжело дыша, он медленно поднялся на ноги и отошел на несколько шагов от бретонки. Каждое новое слово, срывавшееся из её уст, наносило ему глубокие душевные раны, которые не так просто было излечить. «Она никогда больше не будет прежней!», — подумал он, с грустью наблюдая за тем, как ярко горят её глаза при одном воспоминании о том рыжеволосом мужчине. Больше в её сердце не было места для печального воина Йоррваскра. Только теперь Вилкас отчетливо понял это.
— Мне жаль тебя, Мариэль, — с грустной улыбкой молвил норд, — мне искренне жаль тебя. Однажды, вот увидишь, твой благородный идиотизм сведет тебя в могилу. Ты припомнишь мои слова, но будет слишком поздно. И меня рядом не окажется…
— Я благодарна тебе, Вилкас, — ответила бретонка, подойдя к решетке, — за все то, что ты сделал, не сделал и пытался сделать для меня. Но такова воля богов и если мне суждено пройти эти испытания — я это сделаю. Не забудь передать мои слова Эйле, уверена, они её очень порадуют!
Вилкас ничего ей не ответил. Тяжело вздохнув, он бросил на свою законную супругу последний взгляд и бесшумно скрылся в сумраке мрачного замка.
Мариэль еще долго стояла на том же месте, вцепившись в решетку дрожащими от волнения и холода ладонями. Её глаза смотрели в непроглядную тьму солитьюдской ночи, которую она могла чувствовать, но никак не видеть в глубоком подземелье. Её губы шептали молитву, но чаще имен Девятерых звучало лишь одно имя, которое значило для неё больше, чем для кого-либо.