Эффективная пытка не обязана быть изощренной, а плоть — всего лишь трава. Справедливость обоих утверждений Выходец из Убежища испытал на себе.
Зеленое страховидло, называвшее себя Лу, знало толк в безыскусном применении грубой силы. Лу хотел знать, где расположено Убежище. Выходец не хотел ему об этом рассказывать.
Он молчал, выплевывая собственные зубы: не впервой. Точно так же не впервой было слышать, как хрустят, ломаясь, скуловые кости. Он хрипел, корчась на полу, когда сломанные ребра впивались в легкие. Он вскрикивал, когда Лу ломал ему палец за пальцем, и заорал, срывая горло, когда тот взял его предплечье двумя лапищами и переломил, точно сухую ветку: осколки костей, пропоров плоть, сияли влажным сахарным блеском — там, где не были покрыты кровью. Он выл, когда супермутант проделал то же самое с остальными конечностями — но держался.
Он сломался, когда Лу вырезал ему глаз и окровавленное лезвие ножа приближалось ко второму. Стало ясно, что мутант уже не рассчитывает на информацию — ведь слепой не сможет указать место на карте — но просто так умереть не позволит, то ли в отместку, то ли из природного садизма, и подыхать Выходец из Убежища будет медленно и очень, очень болезненно. Заговорить означало получить передышку — хотя бы на то время, пока они будут проверять информацию. И ему действительно дали эту передышку, даже заботливо затянули сломанные руки и ноги в лубки — правда, за время этой процедуры Выходец несколько раз терял сознание — и расщедрились на стимпак.
Он радовался покою, как раковый больной — наркотику, и лишь где-то глубоко внутри ворочался стыд: как ни крути, он купил эту передышку жизнями тех, рядом с кем вырос. Впрочем, стыд вскоре умолк: на самом деле их жизни уже не имели значения: Убежище обречено, потому что он, Выходец, так и не смог раздобыть водяной чип вместо испорченного. Он подарил согражданам быструю смерть взамен мучений от жажды, так что, наверное, все было правильно.
Он тихонько заскулил, когда снова появились мутанты, сама мысль о том, что сейчас все начнется сначала, превращала в безумное от страха животное. Но Лу только коротко рявкнул, и двое, пришедшие с ним, начали деловито заматывать Выходца полосами ткани, как труп древнего фараона. Он закричал уже не от боли — от страха, решив, что его собираются похоронить заживо, и кричал все время, пока его, ничего не видевшего из-за закрывших оставшийся глаз бинтов, куда-то волокли. Потом крик превратился в бульканье, рот и ноздри залила какая-то жижа, густая и едкая. Он закашлялся, загоняя эту дрянь в легкие, нутро обожгло. Когда-то на школьном практикуме по химии он уронил на себя пробирку со щелочью — боль оказалась непривычно резкой, как будто все нервы в месте ожога оголились разом. Сейчас ему казалось, что такая же щелочь выжигает изнутри, и он кричал, несмотря на то, что крика уже получиться не могло, против воли заглатывая склизкую гадость — и изрыгая ее из себя вместе с желудком. Потом он понял, что может двигаться — жидкость разъела ткань, которая его удерживала. Рванулся к поверхности, не обращая внимания на то, что кожу, кажется, сожгло так же, как внутренности, но вынырнуть не смог, забившись в судорогах. Он успел почувствовать, как ломаются кости, не выдерживая силы сведённых мускулов, как рвутся сухожилия, прежде чем сознание погасло навсегда.

Из чана, заполненного густой зеленой субстанцией, лебедка вытянула тело. Тело скорчилось на платформе, выкашливая остатки жидкости, потом медленно распрямилось. Движения выглядели не слишком скоординированными, но Лу знал, что это скоро пройдет. Он придирчиво оглядел новичка: никаких видимых недостатков. Три метра роста, килограмм этак двести пятьдесят мышц, зеленая кожа, осмысленный взгляд единственного глаза.
— Меня зовут Лу, — он протянул руку — Добро пожаловать, брат.
Лицо новичка стало растерянным:
— Я не помню своего имени.
— Это потому, что ты его еще не придумал. Как тебя называть?
Новичок помедлил
— Я — Пит.
— Теперь ты один из нас, Пит.

Питу нравилось жить в казарме. Постоянно находиться рядом с братьями. Никогда не чувствовать себя одиноким. Просыпаться по сигналу и знать, что точно так же рядом просыпаются десятки таких же, как он. Быть частью могучей армии Создателя. Быть среди тех, кому суждено изменить мир.
Питу нравились тренировки: ощущать мощь совершенного тела было приятно. Еще приятней оказался покой, приходящий, когда усталые мышцы отдыхали после доброй нагрузки. Не то чтобы Пит часто переживал, просто в крови у ему подобных жила ярость, которая иногда мешала. Лу говорил, что эта ярость — то, что нужно хорошему воину, она учит ненавидеть врага. Потом, когда план Создателя осуществится, в этой ярости не будет нужды, но пока она — благо. Лу был прав, и все же Питу нравилось ощущать покой, не чувствуя себя виноватым за это.
Питу нравилось оружие. Он любил смотреть, как взрываются заряды гранатомета, как разлетаются в стороны осколки, среди пламени и дыма. Еще лучше был огнемет. Правда, его доставали не так далеко, как гранатомет, зато огненный факел был прекрасен, Пит смотрел бы на него часами, если бы ему это позволили. Ему нравились миниганы, поливавшие врагов смертельным дождем. Пит не знал, что такое «дождь», но почему-то сравнение казалось правильным. Он очень старался научиться пользоваться оружием как следует, чтобы не обижать совершенство смерти неумелым обращением. И наконец настал день, когда Лу сказал, что Пит уже многое умеет, и его можно отпустить на настоящее дело вместе с другими братьями. Пит обрадовался: он хотел ощущать себя нужным.
Он не стал спрашивать, что за дело им предстоит. Те, кто должны — командуют, такие как Пит — подчиняются. Вопросы излишни — все знали, что они исполняют волю великого Создателя, и грех оспаривать волю Его. Если Пит покажет себя хорошо не раз и не два — возможно, он станет тем, кто должен командовать, а может быть, заслужит великую честь узреть самого Создателя. Но это будет потом. Пока его задача — не подвести братьев. Он трусил по горной тропе следом за командиром и чувствовал, как внутри просыпается та самая ярость, которая позволяет рвать врага голыми руками.
Они остановились у входа в пещеру, и командир сказал, что нужно постараться убивать как можно меньше. Пит расстроился: это означало, что ярости придется подождать. Но потом командир сказал, что пленники нужны для того, чтобы сделать из них новых братьев, и Пит обрадовался: новые братья — благо. Это значит, что рядом будет еще больше таких же, как он, а еще — что армия Создателя усилится и день, когда в мире не станет войн, потому что все будут одинаковы, приблизится.
В пещере оказалась стальная дверь, похожая на шестеренку. Пит подивился, зачем людям нужна дверь, в которую бы поместились двое таких, как он, даже если бы вздумали влезть друг другу на плечи. Взрыв снес дверь, и она осталась лежать, похожая на погнутую крышку консервной банки. Пит ринулся вперед вместе с братьями, и ярость пела внутри.
Они продвигались в узких коридорах, едва не стукаясь головами о потолки. Теснота сослужила бы им плохую службу, если бы у людей было настоящее оружие, но пистолетные пули почти не причиняли вреда. Пит честно старался не убивать, но когда он столкнул головами двоих, черепа смялись как круглые пластиковые бутылки, из носов потекла кровь, и, упав, люди больше не шевелились. Пит расстроился и решил, что будет просто ломать руки с оружием. Правда, в первый раз у него получилось плохо — рука скрутилась тугим жгутом и разорвалась, как слишком сильно выжатое белье, но потом дело пошло на лад.
По-настоящему туго им пришлось лишь в одном месте. Посреди огромного зала в устройстве, похожем на шляпку пещерного гриба, сидел седой бородатый человечек и управлял пулеметами. Он сумел убить четверых, пока Пит не смог зайти ему за спину и вытащить. Пит со всей силы вдавил в стену голову человека, отчего та стала похожа на швабру, которой вытирали пол после занятий по рукопашному бою, а потом долго и с наслаждением топтал тело, давая выход своей ярости — пока желтые цифры «1» и «3» не стали такими же красными, как и все остальное.
Потом командир сказал, что пора идти домой. Пит шел за цепочкой плетущихся людишек и думал, что скоро у него будут новые братья. Много, много новых братьев.