Соревнования с новичками были веселыми, потому что они разом сошли с ума и брались за любое дело, в отличие от умников, что приехали в Стрэтхоллан вскоре после его второго открытия. Те парни стеснялись непонятно, кого, а эти просто заливались тупым хохотом, видя друг друга в костюмах для фехтования. Жан пытался оседлать-таки коня, но получалось еще хуже, чем у Гаррета в свое время. В любом случае, сами от себя новички этого не ждали, но развлекались от души, чему та же директриса была рада, чем она была приятно удивлена. Заразился этим настроением даже Нэнэ, но из комнаты так и не вылез, не хотел вести себя, как идиот, как эти остервенелые, гиперактивные психи.

Одри решил не совсем извиниться, но просто объяснить, что он имел в виду. Ну правда, очень раздражало, когда не так человек понимал и начинал строить себе какие-то обиды, домыслы, конструкции очередные. Поэтому он за Сэнди шел-шел, пока не догнал, и только когда Блуверд остановился, до его подопечного дошло, что парень и правда не слышал его шагов – Сэнди заткнул уши наушниками. В лесу он понял, что совершил ошибку, не захватив хотя бы кофту, если уж не куртку, как нормальный человек, потому что на улицу и так было не жарко, а уж в мокром после ночного дождя лесу – тем более было свежо. Он шел, стараясь не наступать в траву, по тропинке, чтобы не намочить и не испачкать светлые джинсы, светлые же кеды. Ну и пожалуйста, раз так хочется противному Боргесу, пускай живет сам по себе. Пускай хоть все вены шприцами утыкает, ради бога. Пусть хоть передозировку себе устроит, Сэнди не жалко.

Нет, жалко, конечно, но раз уж так хочется…

- Не обижайся, - Одри пальцем дернул за провод наушника, так что он выпал, и Сэнди сначала обернулся, но заметил рукав знакомого еще из столовой свитера, а потому отмахнулся и отошел молча, надув губы с выражением лица «Блин, ну достал», закатил глаза, встал у дерева.

- Извиняться я не собираюсь, - сообщил Одри, шмыгнув носом по инерции, будто у него до сих пор был «ломочный» насморк.

- Ну и не надо.

- Кончай выделываться, а? Тебе не понять, что это такое, поэтому не надо мне говорить, что мне делать, а что – нет, ладно? И не надо будет обижаться.

- Хочу и обижаюсь. Это – единственное, что я могу делать по собственному желанию в любое удобное для меня время. И ты мне не можешь запретить.

- Да ради бога. Только не надо молчать-МОЛЧАТЬ, чтобы все видели, как тебе дерьмово, ага?

Сэнди пошел дальше по тропинке, до каменной плиты, на которой хотел посидеть. Он наклонился, потрогал ее рукой. Вроде, уже высохла, да и не слишком пыльная, можно и посидеть. Но пока Боргес за ним тащился, сидеть было нереально. Не слушать же его команды и приказы. Взрослый и умный, ну, конечно.

- Можешь поплакать еще, - засмеялся Одри, пытаясь его вывести из себя, чтобы Сэнди перестал строить из себя оскорбленную невинность. Что-то заставляло торчать рядом с ним, хоть он и говорил, что не надо. Просто, наверное, говорил он неправдоподобно. Блуверд и сам не замечал, но все делал правильно. Если говорить человеку «Убирайся!» страстно рыча при этом, но не желая, чтобы он уходил, он поверит в то, что его не хотят видеть, и уйдет. Но если говорить ему «Я не хочу тебя видеть» спокойным, чуть грустным тоном, не только ему, но даже полевой мыши будет ясно – это бред, ложь, блеф. Одри сразу открылось состояние его капитана – угнетенное, грустное, обиженное, гордое, но униженное, которое старалось быть сильным, даже переступая через себя, через желание разрыдаться и разораться в очередной раз.

- Ну и поплачу, - Сэнди вытер вытекшую из глаза слезу. – И что? Я люблю плакать.

- Только потому, что я сказал тебе не лезть ко мне? Я тебе что, так дорог? – Одри с сарказмом выделил последнее слово, прислонился бедром к краю плиты, перекрестил лодыжки и сунул руки в карманы.

- Нет. Какое тебе дело, почему я обиделся. Тебе я безразличен, так что тебя и проблемы мои не должны волновать. У меня они есть, я не отрицаю, я хочу побыть один, я ушел, я хочу поплакать, я буду плакать. Уйди, пожалуйста, потому что я не хочу, чтобы ты говорил всем, будто меня жалел и утешал. Меня не надо жалеть и утешать, сам как-нибудь обломаюсь, - голос у него был дурацкий, гнусавый, дрожащий. В общем, как у человека, который продолжает умничать, уже начав исполнять угрозу «Ну и буду плакать».

- Ну не целовался я с Дитером, - Одри вздохнул, закатил глаза.

- Мне-то что.

- Он мне сказал, что ты об этом спрашивал. Не ревнуй, расслабься.

Сэнди подумал, что Одри говорит о себе, так что аж разозлился такой самоуверенности.

- С чего ты взял, что я буду ревновать какого-то торчка? Оторва дешевая. Не забывайся тут, кто ты есть. Думаешь, тебе все можно, раз у тебя полно таких укуренных друзей, как Уолтерс?

- Слушай, достал, реально. Бесишь. Не целовался я с ним, он сам ко мне полез. Он хотел просто попробовать, ему то ли не понравилось, то ли я не знаю, что это было, но можешь его забирать и подавиться во всех смыслах, не беспокойся. «Дешевки» обойдутся чем-нибудь попроще, ага. Пойду, пообщаюсь со своими укуренными друзьями, куда мне до такой элиты, как ты, - блондин развернулся и пошел обратно.

- Причем тут Дитер?! – не выдержал Сэнди, топнув ногой от злости, взмахнув руками по-дурацки.

- Ну ты спросил у него, я тебе за него ответил, если ты ему не веришь! – отмахнулся Одри.

- Да нахрен он мне нужен?! Ты чем слушаешь?! Я сказал, что я тебя не ревную! Не его, а тебя!

Звучало тупее некуда, Сэнди даже подумал, что на более идиотскую ложь он просто не способен, но Одри и в этот раз не понял.

- Чего?.. – он обернулся раздраженно, вернулся. Сэнди так и стоял, по привычке перемалывая жвачку зубами, но при этом гламурно не закрывая рот.

- С чего ты взял, что я ревную его?! – он повторил, но по-другому, в более умном варианте.

- А хрена ли ты к нему постоянно клеишься, так треплешься вечно, а меня чуть ли не на *** посылаешь? Наверное же, он тебе нравится, а я тебе чем-то мешаю, - логично предположил Одри, Сэнди понял, как это все выглядело со стороны. Парень продолжил. – И твои липовые попытки мне улыбаться бесят, честно. Лучше вообще отворачивайся, чем давить из себя эти оскалы, а то аж перекашивает от вранья. От тебя этим враньем аж тащит.

- Я не скалился! – Сэнди опять поморщился, отвернулся. – Я просто улыбался.

- Так? – с сарказмом уточнили у него из-за спины.

- Да, так! Не устраивает, пошел к черту! Но не надо думать, что мне нужен какой-то там Хайнц, ладно? Потому что это только твои догадки.

Сэнди не хотел признаваться и никогда бы не признался теперь. Спасибо огромное Гаррету, который научил его гордости. Лучше остаться одному и так часто плакать от боли, от обиды, чем получить еще сильнее удар по душе сапогом, перед этим раскрыв кому-то свою душу, отдавшись полностью. Нет, лучше быть одному и грустить.

- А на что ты тогда обиделся? Я тупой, да, я не понимаю, - Одри развел руками и хлопнул ими себя по бедрам, обтянутым узкими, как обычно, штанами. Даже до неприличия узкими. – Дитера ты не хочешь, я тебя не раздражаю, ты же мне «так улыбался», если тебе верить. То, что я тебя послал, тебя не волнует. Тогда на что ты обиделся?

- С чего ты вообще взял, что я обиделся?

- Ты сам сказал, - напомнили ему, выразительно подняв брови, чуть наклонившись вперед и приподняв с одной стороны верхнюю губу, мол, «ты плохо помнишь уже, что ли?»

- Тебя вообще это не касается. Иди, общайся со своим любимым Уолтерсом.

- Если мне не надо думать, что ты хочешь Дитера, то не неси хрень, потому что Жан – просто мой друг. Тебе этого, может, и не понять, потому что вы все здесь обалденные эмо, но он мне и правда друг.

- Ну ладно. Все. Я не плачу, - Сэнди сказал это скорее себе, чем ему, вытер рукой потеки на лице и сделал серьезное лицо, попытался улыбнуться, но резко передумал. Если Одри не нравится, как он улыбается, он не будет улыбаться.

Сэнди вообще был полон противоречий. Он хотел быть честным, хотел, чтобы его любили таким, какой он есть… Но он делал все наоборот, он слушал претензии и старался больше не повторять «ошибок», действий, которые не понравились кому-то там. Он хотел всем нравиться, а когда нравишься всем, это уже не ты.

Он не знал, что с этим делать.

- Тебе правда лучше? Ну, кольцо волшебное, что ли?

- Видимо, да, - парень вздохнул и пожал плечами. Вздохнул он потому, что надоело ругаться и спорить, а теперь можно было перестать хамить и оправдываться по очереди.

- Ммм. Понятно. Я рад, - еле выдавил Сэнди.

- Не надо говорить этого, если так не думаешь, не надо мне этой гребаной жалости и вежливости, - огрызнулся Одри, помрачнев, довольно враждебно на него глядя.

- Да я не из вежливости и не из жалости! – Сэнди опять психанул, взмахнул руками и отвернулся, обошел плиту и не знал, куда дальше идти, тропинка обрывалась.

- Да что ты бесишься тогда, если не из вежливости?! – возмутился Одри. – Ты уже определись, чего ты хочешь, а?! Давай вести себя либо по-нормальному, либо вообще никак?! Либо я тебя раздражаю, и пошел ты в связи с этим на***, либо не раздражаю, и ты нормально себя ведешь!

- А я ненормально себя веду?!

- А хрена ли ты выжимаешь из себя вежливость?!

- Да не выжимаю я! Это не вежливость, это просто мое мнение!

- Тогда ты как-то странно его высказываешь! И меня задрало с твоей спиной разговаривать, поверни рожу!

- У меня не рожа, а лицо! – Сэнди повернулся, скрестил руки на груди.

Как объяснить Одри, что дело все не в том, что он его в самом деле раздражает, и Сэнди просто из вежливости и жалости «выжимает» из себя короткие добрые фразочки? Как объяснить, что эти фразочки такие короткие лишь потому, что Сэнди боится услышать в ответ на свои эмоции очередную грубость, но молчать и делать вид, что ему безразлично, просто не может?

А никак не объяснить, пусть либо сам догадывается, либо перебьется без этих догадок. Сэнди ничего не станет говорить, он больше никогда и никому не признается первым.

И будто в песне: «Смотрю на тебя и пытаюсь хотя бы дышать», что играла у него в плеере в этот момент, потому что он его так и не выключил, только наушники теперь болтались поверх футболки. На Одри сложно было смотреть и вести себя «Нормально», как он требовал. Сэнди усмехнулся не выдержав.

- «Нормально» себя вести, значит, «как со всеми» что ли?

- А что, я не достоин, по-твоему, чтобы ты ко мне относился так же, как к остальным? Я чем-то хуже, что ли? – Боргес начал выпускать свои комплексы, Сэнди просто опешил. Вот уж о таком бы он ни в жизни не подумал.

Он-то имел в виду совершенно противоположное.

- Нет.

- Не достоин?! – Одри остолбенел от такой наглости.

- «Нет», достоин! – поправился Сэнди быстро. – Я не про это совершенно!

- Тогда какого хрена ты делаешь исключение? Я вип-персона какая-то, да? Со всеми, как адекватный, а со мной припадки, слезы, истерики? Я почему это должен терпеть? Потому что я в неадеквате просил тебя купить мне ширево? Так ты все равно не согласился, зараза.

Сэнди обиделся еще сильнее.

- Ну и вали тогда, в следующую пятницу сам прекрасно купишь! Посмотрим, что с тобой сделает Ромуальд!

- Я сказал тебе не лезть в мою жизнь!

- Подавись своей жизнью! Скоро подавишься, вот сдохнешь от передоза, я даже пальцем не пошевелю, чтобы мисс Бишоп позвать! И пусть, и делай, что хочешь!

- Да можешь не беспокоиться!

- И не беспокоюсь!

Невозможно вести себя с Одри так же, как со всеми. Потому что он и правда «вип-персона», он для Сэнди не такой, как остальные. Ну и что теперь делать с этим? У Сэнди началась паника, потому что все снова было лишь в его руках, а он не представлял, стоит ли взять инициативу на себя или бросить ее к черту, чтобы все плыло по течению.

- И знаешь, я НИФИГА не сделаю, чтобы тебе помочь, когда тебя опять будет колбасить! Спасибо, помог уже один раз! Нет, даже два! Да нет, даже целых ТРИ раза!

- И как же ты мне помог?.. – с недоверием, цинично взглянул на него Одри, подойдя ближе, чтобы не орать. Сэнди возмутился, поднял руку, растопырил на ней пальцы и принялся их загибать.

- Я?! Я не сказал мисс Бишоп, что ты торчок. Я не согласился купить тебе эту дрянь, и это плюс мне, хоть ты так и не думаешь. Я пытался помочь тебя удержать, хотя ты разодрал мне руку, если не помнишь, и она до сих пор болит из-за твоих долбанных когтей! Ты меня оскорбил миллион раз тогда, а я просто хотел тебя утешить! Я сделал за тебя уроки, потому что тебе было дерьмово! Я просто хотел спросить сегодня, как ты себя чувствуешь, потому что, знаешь ли, очень жалко становится, когда тебя выламывает, как не знаю, кого! И, ах, да. Сейчас я сделаю еще кое-что для тебя хорошее, - он усмехнулся, Одри вскинул брови удивленно.

- И что это?

Он ожидал, чего угодно. Последним в списке был бросок на него и отчаянный поцелуй, и Одри этого уже почти даже захотел, но Сэнди не оправдал ожиданий. Он на секунду опять поморщился, стиснул зубы, сдерживая слезы, хотя они все равно очень заметно задрожали у него в глазах. Но он все же выдал задушенно и с улыбкой.

- Ты очень нравишься Робину. Ну, капитану Сатурнов, если ты имя еще не запомнил.

- Запомнил, спасибо. Я рад за него, - Одри закатил глаза. Нет, на мега-новость это не тянуло. Удивило, конечно, но не слишком. И на помощь тоже не тянуло, хотя Сэнди думал иначе.

- Ты удивишься, но я серьезно считаю, что ты должен с ним встречаться. У тебя все равно никого нет, ты сам сказал, что с Дитером у вас ничего нет. А Робин очень хороший. Он ехидный иногда, вредный, но все равно хороший. Он умный, он музыку любит, как и ты. Мне уже сказала мисс Батори, что у тебя отличные оценки будут. У вас много общего, и он сам мне сказал, что ты ему нравишься, что он считает тебя красивым, все такое. И голос твой ему даже нравится. И все знают, все вчера узнали в автобусе, пока в город ехали, - чем больше Сэнди говорил, тем легче становилось нахваливать и рекламировать друга. Под конец он искренне поверил, что Одри и Робин – отличная пара. Поэтому для него чуть ли не личным оскорблением стало спокойное, равнодушно брошенное признание.

- А он мне – нет.

- Что?

- Нет, говорю. Не нравится он мне вообще никак. Если бы нравился, я бы тебя спрашивать даже не стал, давно бы уже что-нибудь сделал.

- Тебя ломало с первого дня, ты не в кондиции вообще был, какое там «сделал», - Сэнди усмехнулся.

- Зато сейчас в кондиции, - заверили его, поведя плечом.

- Ну, я рад.

- Да я заметил. Мне вот только интересно, почему ты этому так рад.

Одри понял. Наконец-то он понял, а Сэнди не понял, как он понял. Каким образом, по каким признакам. Боргеса же просто задел тот факт, что Сэнди страстно, яростно высказывал свои заслуги перед ним, свои плюсы. Ну, да, Одри осознал, что капитан для него много сделал их тех вещей, которые капитан делать не обязан. Но зачем он так жарко уговаривал его встречаться с Тэкером? Потому что они друзья? Ну и бред. И на что тогда Сэнди обиделся? На неблагодарность? Да будь ему все равно, он бы эту неблагодарность даже не заметил. Более того, будь ему все равно, он бы вообще этих «добрых дел» совершать не стал ни за какие пряники. И нормальный человек, относящийся к кому-то конкретному, как к остальным, ни за что не стал бы со слезами на глазах уговаривать его с кем-то встречаться.

- Потому что я не высыпался из-за тебя. Очень чутко сплю, видишь ли, - Сэнди выпрямился, шмыгнул носом и сделал независимый вид. – А ты вертелся и ныл. А теперь не будешь.

- Зашибись. Столько всего только ради того, чтобы выспаться? – на него посмотрели даже не презрительно, не ехидно, а просто с легкой улыбкой, мол, сам-то себе веришь?

Сэнди не верил, но это была не суть.

- Хорошо, если тебя так интересовало мое здоровье, потому что ты о всех печешься, как мамочка, и это твоя работа, как капитана, то я тебе скажу. Я не собираюсь больше садиться ни на что, и даже не потому, что не хочу, а потому что у меня нет столько денег. Их не хватит на каждый день, а раз в неделю колоться, чтобы потом трое суток терпеть долбежку, это самоубийство. И сейчас мне стало просто замечательно. Не рай, конечно, но сойдет, жить можно, кольцо явно какое-то странное. Поэтому мне больше не требуется так уж сильно ширнуться. Ты счастлив?

- Безумно, - сострил Сэнди, замаскировав за этим серьезную интонацию. – Если ты не врешь, конечно.

Одри обиделся.

- С чего мне врать?

- Наркоманы – конченные психи. Они могут врать о чем угодно, лишь бы дозу получить.

- Ты насмотрелся телевизора.

- Я насмотрелся на тебя в четверг.

- Заткнись.

- А что, правда глаза колет?

Одри хотел дать ему легкую пощечину, чтобы закрыл рот наконец, но Сэнди отмахнулся от его руки и шагнул назад, ухмыляясь.

- У тебя же стаж. И ты думаешь, что таким людям верят? Да у тебя на уме только эта дрянь, даже когда тебе не плохо. Ты знаешь, что в клиниках их лечат полугодиями или даже годами? Потому что не физическая зависимость, так психологическая. И ты даже сейчас хочешь, да?

- Очень, - признался Боргес откровенно, усмехнувшись, дернув уголком рта.

«Заткнуть тебя и проверить, что ты за фрукт такой», - додумал он мысленно. Сэнди сначала потерял дар речи от такой искренности, а потом вздохнул разочарованно.

- Я так и знал…

Одри захихикал как-то странно, даже больше похоже было на смех, но больно уж нервный и истеричный, он поднял брови, надменно на Сэнди глядя. Так обычно смотрят на детей, когда они бесятся и пытаются показаться умными и взрослыми. Над ними так же смеются, подняв брови и делая вид, что воспринимают их всерьез.

- Иди сюда, - он улыбнулся, не переставая хихикать так же странно, попытался Сэнди поймать и даже преуспел в этом, царапнув его за предплечье и сжав на нем пальцы, но Сэнди сначала руку согнул, остановившись, а потом опомнился и вырвался.

- Не трогай меня. Что ты ржешь вообще? Я ничего смешного не сказал, по-моему. Мне совершенно не смешно от того, что ты хочешь уколоться и балдеть, как идиот. Это же не вечно, понимаешь? Это просто на пару часов, а потом тебе опять плохо будет. Лучше просто жить, как все.

- Как ты, что ли? Реветь тут в одиночку?

- Лучше уж реветь, чем орать на весь интернат и просить врезать тебе, - хмыкнул Сэнди. Это парня закономерно и логично разозлило, так что он помрачнел и все-таки схватил Сэнди за его согнутую руку, стиснув запястье.

- Пусти, я сказал, - он опять дернулся, надеясь так же легко вырваться, но не получилось, Одри просто лень было догонять его по всему лесному тупику, в котором они стояли.

- Да что ты вырываешься, успокойся. Я же тебя не съем.

- Зато я тебя съем, - Сэнди заверил почти на полном серьезе. – Укушу точно.

- Ты еще и кусаешься, - заметил Одри философски, нагнулся было, чтобы его поцеловать, но Сэнди шарахнулся, согнув колени и отклонившись назад и вниз. Одри даже не закрывал глаза при этом, поэтому Блуверд не поверил. Это была просто издевка.

- Не надо меня трогать, - повторил он с надрывом, неудачно. Такими голосами обычно говорили малолетние проститутки, когда их уже почти раздели и вдруг начали щекотать, и вот они так с надрывом просят: «Ну не на-а-адо, ты что-о-о». Как будто это не их сейчас будет жарить пять человек. Сэнди и сам это заметил, а потому пояснил сразу же, уже нормальнее. – Если ты думаешь, что мне нравишься, ты ошибаешься.

- Хорошо, я ошибаюсь. Тогда я тебя просто изнасилую, окей?

- Чего?! – Сэнди возмутился.

- Ну, ты мне нравишься, я тебе – нет, я хочу тебя, ты меня, соответственно – нет… Не бросать же мне все на полпути? Тогда это уже изнасилование получается.

- Пусти меня! – Сэнди заорал, вырываясь наконец, потому что Одри опять над ним так же странно засмеялся, наблюдая за этой паникой на грани истерического припадка.

- Ты так забавно ломаешься, - заметил он, улыбнувшись. – Я так не умел никогда. Наверное, поэтому я «дешевка».

- Наконец-то ты понял, - сострил Сэнди, но потом опомнился. – И я не ломаюсь. Ты просто не лезь ко мне. Может, я и кажусь таким, но я не такой.

- Не какой?

- Не такой.

- «Такой» это какой? – издевался Одри.

- Ты меня понял.

- Доступный? – спокойно уточнил парень. – Безотказный? Легкий? Озабоченный? Потрепанный, потасканный, использованный, потертый, п…

- ВОТ ИМЕННО, - прервал его на самом страшном слове Сэнди. – Не такой.

- Я не хотел сказать ничего плохого, - заверили его. – Просто меня так называли. И сейчас называют.

- Только не Жан.

- Жан – мой друг, еще раз тебе повторяю. И я прекрасно вижу, какой ты, так что можешь сказки не рассказывать.

- Я не такой! – Сэнди чуть не заплакал. – Откуда тебе знать, какой я?! Не суди по себе, потому что ты совершенно другой, ты вообще сам по себе, а я – сам по себе! Я не стану просто так соглашаться ни на что!

- А я разве что-то предложил? – Одри издевался просто откровенно.

- А разве нет?

- Ты мне не нравишься, - резко отрезал он. Врал, конечно, но просто хотел проверить свою догадку про то, какой Сэнди был на самом деле.

- Ну и замечательно. Все, пошли назад, еще успеем посмотреть на что-нибудь, как раз к обеду, - Сэнди с фальшивой бодростью направился к тропинке, но его снова поймали за руку.

- По секрету: последним я хотел сказать «податливый». Но ты меня перебил.

- И правильно сделал, потому что я не такой.

- А какой? – Одри снова протянул к нему руку, дальше отступать было некуда, за спиной Сэнди, упираясь краем ему под коленки, оказалась плита. Он медленно, плавно отодвинул чужую руку от себя, но Боргеса отговорить было сложно, он раз пять сделал вид, что руку уже убрал, но в конечном итоге Сэнди оказался взятым чуть ниже локтя, поднявшим руку, будто пытаясь отгородиться. Он даже отвернулся, глядя куда-то в траву, в сторону.

- Ну не трогай.

Так хотелось сдаться на милость чужих желаний. Но Сэнди просто не верилось, что эти желания были реальными и настоящими, а не липовыми, не издевательски придуманными ради того, чтобы выставить его идиотом.

- А чего так?

- Ты же сказал, что я тебе не нравлюсь. Ну и все тогда, не трогай, - Сэнди голос понизил, интонации купленной девочки никуда не пропадали, да и вообще, они были бы ясны Одри, даже не будь он таким же, как Блуверд. В последнее время он начал замечать, что решив пойти по кривой дороге гомосексуализма, выбрал не ту тропинку. Это были выгодные сделки, причем равноценные. Удовольствие за удовольствие. Но еще за несколько недель до Стрэтхоллана он заметил, что ему больше нравились не такие парни, как тот же Дитер, а такие, как Робин, Франсуа, Эрик, Сэнди, Нэнэ. Последний, правда, всем предыдущим в списке проигрывал из-за своего стиля, который Одри на дух не переносил… Но не в том суть.

Суть была в том, что Одри знал по себе и видел по Сэнди – он уже сдался, но просто не хотел показаться «таким». Или не сдался, но очень хотел.

- Ну, а если я скажу, что нравишься? – Боргес продолжал ему подыгрывать.

- Не надо мне одолжений, - почти шепотом проныл Сэнди, голос заиграл обиженно. – Мне уже много раз делали одолжение. Не хочу я так больше.

- Тебе со мной хорошо? Ну, просто находиться? Общаться. Смотреть на меня не противно, от голоса блевать не тянет? – Одри усмехнулся.

- Ну, нет… - Сэнди улыбнулся, почувствовав себя идиотом, но по-прежнему на него не глядя, переступив с ноги на ногу. – Но смотреть на тебя можно и без всякого такого.

- Какого? – рука заползла Сэнди на талию, обвив ее, согрев тканью свитера, самим теплом тела, потому что поясница у капитана Венер уже замерзла на холоде.

- Ты знаешь.

Второй рукой, которой он Сэнди держал, Одри перестал стискивать его запястье и взял кисть, чуть сжимая замерзшие пальцы.

Сэнди вспомнил, что ноги раздвигаются, в основном, сами собой, по какому-то волшебству, вообще. А потом больно во всех смыслах, сначала физически, а через какое-то время – душевно. А ноги надо уметь раздвигать не тогда, когда хочется, а когда это нужно, причем раздвигать красиво, дорого.

- Нет, я сказал же, - он отодвинулся было, но Одри его только сильнее прижал, развернулся с ним вместе, сел на плиту, потянул за руку. Сэнди пришлось наклониться.

- Тебе же не противно. Знаешь, с кем секс приятнее всего? – уточнил у него парень.

- С кем?

- С тем, с кем и без секса приятно.

Сэнди резко задумался над этим, понимая, что в чем-то Боргес, зараза, прав. А пока он думал, блондин усмехнулся, понял, что нужный эффект произведен, положил ему ладонь на шею сзади, нагнул резко и быстро поцеловал, прихватывая губами губы, влажно по ним скользя, так что Сэнди невольно поддался. Никакого засоса не было даже на горизонте, Одри его будто дразнил, скользнув языком между губ, медленно облизав небо и коснувшись кончика его языка. Сэнди выдохнул, на секунду зажмурившись, потому что захотелось сильнее, будто по телу от губ и сразу вниз прошлась горячая волна, свернувшись в шар. Он был размером с теннисный мячик и тлел где-то внизу живота, вынуждая думать совсем не о правильном поведении в подобной ситуации.

Надо было уйти, надо было сказать что-то умное, что полагается говорить капитану. Он обязан пресечь все подобные нападки, он должен взять себя в руки.

Одри отстранился буквально через несколько секунд, открыв глаза и проверяя реакцию, Сэнди на него тоже уставился, почти касаясь кончиком своего носа кончика чужого, чувствуя, слыша и даже отлично ощущая чужое дыхание на своих губах. Это было ну очень близко, ну слишком жарко, потому что мечты сбывались, а Одри был волшебный, как Сэнди и думал. Он с ума сводил просто, причем одним только своим видом, не говоря уже о манере себя вести в подобных ситуациях.

Сам же парень рот приоткрыл, вдыхая горячее дыхание капитана, глядя ему в глаза, распахнутые то ли испуганно, то ли возбужденно, переводя иногда взгляд на губы. Они были по-прежнему бледно-розовые, а блеск стерся окончательно. Сэнди медленно глаза закрыл, вздохнув судорожно, будто ему было больно, чуть заметно наклонил голову, проведя губами по раскрытым губам, не решаясь самому целовать еще настойчивее. Ему так страшно никогда в жизни не было, да и так стыдно – тоже. Даже тогда, когда он пришел сам в спальню Нептунов и почти соблазнил Гаррета. Тогда он был в себе уверен на все пятьсот, сейчас – совсем наоборот. А когда он почувствовал прикосновение грубоватой ладони к своей щеке, стало намного легче. По нежной коже под опущенными ресницами провел край жесткого ногтя, Сэнди не стал открывать глаза, чувствуя, как длинные пальцы зарылись ему в волосы, пропустив пряди между них, умудрившись не запутаться. Одри не заходил ни далеко, ни глубоко, так что Сэнди даже не испугался, что это к чему-нибудь серьезному может привести прямо в лесу, на этой самой плите. Ему стало снова стыдно, даже щеки румянцем загорелись, потому что не верилось, что он вот так запросто посреди обычного субботнего дня стоял в лесу и нежно, как котенок, лизался с парнем, который ему нравился, которого он считал для себя недоступным. Сэнди очень хотелось верить, что это не просто так, как у Дитера с Одри было. Типа «просто хотел попробовать». Нет, ему хотелось всерьез, по-настоящему.

Одри убрал одну руку назад, опираясь растопыренными пальцами о плиту, привстал, второй рукой Сэнди обнял снова за упущенную в процессе талию. Блуверд хотел даже сдаться на милость победителя и подвинуться вплотную, но не успел и ойкнуть – его схватили, развернули и бросили на плиту.

- Больно же! – он приложился спиной, лопатками, торчащим позвоночником, зато приятно было ощущать чужое предплечье, прижатое к пояснице и придавленное его же телом к плите. Одри над ним навис, улегшись куда удобнее, придавив слегка, чтобы не убежал. Он на Сэнди не наваливался, ноги ему не раздвигал, как какой-то извращенец, думающий только об одном. Он лежал боком, опираясь на локоть, а руку опустив Сэнди на живот с задравшейся на нем футболкой.

- Где больно?

- Нигде, - Сэнди уставился на приблизившееся к нему вплотную лицо, протянул руку, пальцами тронул сероватое лицо, совсем не такое нежное, как у него самого.

- Что-то нихрена тут не удобно… - шепотом пожаловался ему Одри, поцеловав еще несколько секунд и поняв, что локоть уже покалывают мелкие иголочки. Зато вздрагивающий под его ладонью живот просто уничтожал и безумно доставлял, гладкий, нежный, беззащитный, как и весь Сэнди в этот момент. Он задрал голову, выгнув шею, чтобы парню было удобнее, он все равно был выше. У Сэнди при ближайшем и внимательном рассмотрении оказалась идеальная линия челюсти, четко обрисовавшаяся, стоило оголить и подставить шею. А еще он тихонько то ли постанывал, то ли просто вздыхал, затягивая в поцелуй, как кисель, такой же сладкий. И его хотелось целовать еще и еще, гладить свободной рукой по волосам, убирая мешающие пряди с лица. Сэнди был во власти.

Вот так коротко, точно. Он был во власти: момента, возбуждения, желаний, нежности, страсти, чужой силы, Одри. Власти было до захлеба, фигурально в груди плескалась, что слышалось, как кошачье урчание.

- Не тяжело?..

- Не задавил, не бойся, - Сэнди потянулся за оторвавшимися от его рта губами, не открывая глаза.

- А чего так серьезно?..

- У меня все серьезно, - отрезал капитан, опустив одну руку туда же, себе на живот, перехватив чужую ладонь, переплетя пальцы, чтобы рука никуда дальше не полезла. Но он понял, что совершил ошибку, взяться за руки было так интимно, как и сам поцелуй, сами прикосновения.

- Ну, раз серьезно, - Одри переместился с поцелуями на шею, услышав вздох. Сэнди запрокинул голову, свесив ее с плиты, так что волосы запутались в траве и мелких цветочков непонятного цвета. Никаких звуков, кроме чмоканья, шороха одежды и природы он не слышал. Завывание ветра где-то далеко, ор идиотов во дворе интерната, лошадиное ржание, чириканье птичек, не видных на деревьях.

И тут Сэнди опомнился. Он открыл глаза, сглотнул нервно, вытащил наружу гордость и сделал над собой огромное усилие. Он отпустил руку Одри, дернулся и скатился с плиты, рухнув в траву, встав на четвереньки. Парень даже не удивился и не обиделся, сев на плите и заправив выбившуюся прядь за ухо.

- Ну что? – он вздохнул, сполз, встал, отряхнул штаны.

- Ну, ничего… - Сэнди вдруг понял, что взлетел до райских ворот после своего героического поступка.

Раздвинуть ноги может каждый, кто уже хоть раз это делал, потому что он знает, как это легко и впоследствии приятно. Но вот подумать перед этим мозгами, а не другим органом, может не каждый, за что потом и страдает душевно. Сэнди была дорога его личность, построенная с огромными усилиями после полного разрушения Гарретом, поэтому он решил проверить реакцию Одри на отказ. Отказ на него особого впечатления не произвел.

- Несерьезно, значит, - констатировал Боргес, сунул руки в карманы и сделал шаг к тропинке, будто ничего и не случилось. Сэнди понял, что испачкал колени зеленой травой, их теперь не отстирать. И он понял, что Одри-то, в отличие от него самого, не завелся ничуть. Сэнди тоже не успел дойти до полной кондиции, так что не было причин смущаться.

- Почему? – он удивился и даже возмутился, скрестив руки на груди и прищурившись.

- Потому что, - Одри вздохнул. – Но ты классно целуешься. И ценишь себя, убедил, - он фыркнул.

- Я не тебя пытался убедить! – Сэнди обиделся, но не сильно, он прошел мимо и быстро направился к интернату, чтобы не начать скандалить.

- Себя, что ли? – ехидно уточнили из-за спины.

- Ага. Себя. Проверял, смогу устоять или нет. Очень сложно было, - заверил его Блуверд откровенно, настолько искренне, что Одри на секунду обалдел.

- Ты охренел?

- В смысле? – Сэнди улыбнулся. У него, как ни странно, было потрясающее настроение в связи с гордостью за себя и свое поведение. Поэтому он повернулся, шагая задом наперед и чуть ли не размахивая руками, как птица.

- Ты меня использовал?! – Одри чуть сам не засмеялся нервно, не веря, что его могли так обмануть.

- Сначала – нет, но, как видишь, случайно получилось, - Сэнди пожал плечами, невинно хлопнул ресницами. – Все-таки, я не такой, я же тебе говорил. Ты мне нравишься, но если я тебе – нет, то я ничего не хочу.

- Идиот, - Одри его толкнул несильно в плечо, так что капитан шатнулся, возмутился и пихнул его в ответ.

- Ты тоже классно целуешься. Правда. Надо будет повторить, - он решил похвалить свой подопытный экземпляр, поощрительно погладив его по плечу.

- Не трогай меня! – Одри фыркнул, но улыбаясь, дернул плечом.

- Ну не обижайся… Зато теперь мне все понятно, - Сэнди прикрыл глаза и провел рукой по воздуху, разрезая его ребром ладони.

- Что тебе понятно?

- Что тебе нужно встречаться с Робином, - заявил Сэнди с уверенностью. – Ты хоть и красивый, но такой противный, что просто… Ну, фу, - он поморщился, высунул язык.

- Вот и покажись с таким лицом кому-нибудь.

- И покажусь.

- И покажись.

- Вот и покажусь. А ты пойди, попробуй с Тэкером.

- Да сдался он мне, - Одри хмыкнул, но все равно задумался об этом невольно.

- Он бы тебя зашиб.

- За что?

- За то, что не встал.

Одри опешил.

- Тебя касается?! – он оскорбился. – Какого хрена у меня будет стоять на какую-то жабу?!

- Сам ты жаба! – Сэнди обиделся. – А что мне надо было сделать?!

- Как минимум – раздеться, - Одри отмахнулся, пошел быстрее, хихикая погано.

- Ну вот, я и говорю. Роби у нас такой. Если он на тебя взглянет, а у тебя не встанет, он тебя убьет и прославит на весь интернат импотентом.

- Да ну его, - сразу отреагировал парень, передернувшись от такой перспективы. – Мне, может, еще плохо, меня еще ломает.

- Ну да, ну да…

- И вообще, тебя не касается, на кого у меня стоит, а на кого – нет, - буркнул парень мрачно.

- Я и так знаю, на кого, - Сэнди метнулся к крыльцу, едва они вышли из леса, чтобы его не заставили высказать свое предположение.

Сатурны ночью не спали, в отличие ото всех прочих команд. Они лежали при свете одной единственной лампочки, включенной у Робина над кроватью, и болтали о глупостях. Капитан рассуждал вполне здраво, и малявки его поддерживали, но вот братья-кролики постоянно придирались и передразнивали каждое слово. В конечном итоге Жан не выдержал этой ругани и решил прогуляться, почистить зубы на ночь, раз уж спать не хотелось. Какой сон с субботы на воскресенье, да еще в такое детское время, как час ночи? Да еще после того, что за ужином случилось?

Сэнди на Одри смотрел и улыбался, а Боргес – наоборот, впервые был мрачен, как туча, хоть это и не было связано с его физическим состоянием. Нет, ломка у него почти прошла, но почему-то испортилось настроение. А стоило Франсуа ехидно заметить, что у него выбился из-под воротника кулон, Одри его нервно убрал, но капитан Венер все равно в шоке понял, что его подопечный кулон не просто убрал куда-то, а именно носить решил. И теперь у них был парный кулон с сердцем.

И после этого Одри будет говорить, что Сэнди ему не нравится? Глупости. Но тогда почему он не возбудился до припадка ярости и страсти, когда они были в лесу? Он был такой опытный и спокойный? С другой стороны, Сэнди тоже не был на пределе, не изнемогал и не умолял «не останавливаться». Не бывает все идеально и гладко. Но почему Одри не обиделся, когда Сэнди «сбежал» из процесса?

Не хотел показывать реальное отношение, вот и все. Но Сэнди об этом не знал и выносил сам себе мозги, не понимая, что их молчаливую перепалку все видят. Франсуа ненавидел его по-черному, сверля взглядом из-под косой челки. Взгляд у него был в этот момент тяжелый, а ведь обычно он больше напоминал небольшую рыжую белочку, хоть и не был рыжим. У него были какие-то непонятные волосы, то ли светлые, то ли русые, то ли пшеничные. И он хотел, чтобы Сэнди было плохо и отвратительно, раз он все «испортил» ему, Франсуа. Тиссену просто надо было найти виноватого в том, что он не нравился Дэни, что Дэни вообще был просто нормальным.

А у противного Венерического капитана было все круто, это стало заметным, как только он опять странно улыбнулся, поднял взгляд на Одри, тот чисто случайно тоже посмотрел в ответ, понял, что спалился… и, швырнув вилку на тарелку, скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула. Он уткнулся взглядом в край стола, сделав мрачное лицо. Ну как так можно? Неужели теория о том, что можно позволить все, кроме самого главного, работает? Неужели это помогает распалить интерес? Даже сам Одри этого раньше не знал, потому что не пробовал так делать. Он относился к сексу по-взрослому, равнодушно, без фанатизма, как к зарядке, необходимой для поддержания тонуса физического и духовного. Что такое «любовь»?

Дитер уточнил, что случилось, Одри махнул рукой, сказал, что ничего. Хайнц недоверчиво скривил губы, выгнул бровь и взглянул на Сэнди. Тот сделал лицо паиньки, хлопнул ресницами, как ангелочек, и покачал головой.

- Ничего, - повторил за блондином.

- Зашибись, - отреагировал Дитер, перестав к ним лезть. – Какие-то тайны начались.

В ответ на это Сэнди промолчал, размазывая по тарелке сметану, а Одри на друга посмотрел, не смог ничего придумать умного, скользнул взглядом по Робину и снова уставился на край стола. Тэкер не заметил этого быстрого взгляда, он был увлечен спором с братьями, которым с пеной у рта доказывал, что они НЕ ПРАВЫ. Он даже не помнил точно, о чем они изначально начали спорить, но уверен был, что он прав, а они – нет. Только через его труп.

Ночью Жан наконец покинул спальню спорщиков, где оба брата по очереди давили капитану на мозги, а тот шипел и затравленно огрызался. Уолтерс уверен был даже, что в душе никого нет, но потом вспомнил, что говорил Венерический капитан об их «экстрасенсе».

Жан, надо сказать, до сих пор не мог поверить, что видел привидений. Ромуальд казался таким настоящим, таким живым, таким веселым в тот момент, таким страшным и красивым одновременно, что выглядел реальным… Но сквозь реальных людей предметы не проходят, а ведь Нэнэ пытался его задеть ногой, чтобы не смеялся над его именем. В общем, едва закрыв дверь раздевалки, он не услышал шума воды, но заметил еле-еле светящуюся желтую лампочку над одной из раковин, кроме которой явно ничего не горело.

Играла музыка, Жан смог распознать песню, игравшую на мобильнике. У подлого Сомори он остался еще с тех времен, когда он не был сиротой, так что парень пользовался на полную катушку. Правда звонить было некому, но как переносной динамик телефон служил нормально. Душевая погрузилась в атмосферу гнилых цветочков, темноты и крови, песня «NoFear» была старой, но Нэнэ ее явно обожал. Он сидел на столешнице, привалившись спиной к стенке шкафчика с фенами и всякой ерундой, старался не прикасаться к ледяной поверхности зеркала, что тянулось вдоль стены слева от него, и медленно, сосредоточенно, с нажимом вел станком по своей вытянутой ноге. Он старался не порезаться, а сам разговаривал вслух, при этом Жан не понял, с кем именно этот чудик разговаривал. Уолтерс узнал Меркурия по голосу, но не мог разобрать ни слов, ничего, а выглянуть боялся. Вдруг спугнет?

Но так хотелось шугануть этого придурка…

В раковине лилась вода, на ноге проступила-таки кровь из почти незаметного пореза.

- Проклятье… - выругался Нэнэ очень странно, по привычке. Нахватался от Ромуальда.

- Что, больно? – осведомился кто-то в ответ на это высказывание. Жан округлил глаза, стоя в темноте раздевалки. Труп блондина? Труп? ТРУП, подаривший Одри свое волшебное колечко?!

- Нет, приятно, - закатил глаза Нэнэ, вытянул ногу, повернул ее боком к зеркалу, рассматривая, все ли гладко и роскошно. Он уже почти привык к привидениям, но к Ромуальду привыкнуть было невозможно. – Зачем ты носишь эту маску? И ты же оставил ее в комнате?

- Это другая. Это не маска, это лицо, вообще-то, - охотно поделился Бликери своим секретом. – Но я его могу снять. Правда не хочу. А ты уверен, что хочешь увидеть, что под ним? – перекошенная рожа выгнула бровь. Он будто стоял прямо возле Нэнэ, только за поверхностью зеркала, не в силах выйти без ритуала.

- Нет, спасибо.

- Зачем ты делаешь это? – Ромуальд посмотрел на его ноги. Ноги были длинные, белые, ведь солнце их касалось только в далеком-далеком детстве, лет в пять, наверное, во дворе. С тех пор они сильно изменились, никаких ссадин и синяков не осталось, тоненькие щиколотки, изящные ступни и костлявые лодыжки принадлежали уже не мальчишке, а парню.

- Мне нравится, - он пожал плечами. На нем и осталась-то только глухая рубашка с длинными рукавами, засученными до локтей. Ну, и еще очень извращенное белье. Не то чтобы оно было очень неприличным, но на нем был орнамент и кружева.

Нэнэ был странным. Но обо всех его странностях не знала ни одна душа на свете. Ни одна живая душа.

- Не понимаю, - Ромуальд потер лицо руками, убрал их, и Нэнэ снова увидел его обычное лицо, красивое, вечно юное. – Зачем все это делать, если никто не видит?

- Ну, ты же видишь, - парень улыбнулся, убрал мокрый от воды станок в черную косметичку, встал со столешницы и начал расстегивать рубашку, повернувшись к зеркалу спиной.

- Ты что, МЕНЯ стесняешься? – Ромуальд ухмыльнулся, глядя ему в спину.

- Ты же тоже парень, - Сомори повел плечом недовольно. – Отвернись, пожалуйста. А лучше уйди. Ну дай мне одному побыть хоть здесь.

- А может, я хочу посмотреть, как ты будешь раздеваться.

- С каких пор ты такой извращенец? – спросил Хэйдан, нарисовавшись на другом конце длинного ряда зеркал.

- Ну пошли вон отсюда! – Нэнэ обнаглел, поняв, что привидения ему ничего плохого не делают. Более того, они благодарны за вчерашнее представление в их честь.

- С тех самых пор, как ты изнасиловал меня, - сообщил Ромуальд, прищурившись и жестикулируя, как настоящая стерва.

- Это правда? – Нэнэ обернулся, удивленно на них посмотрел. Он, наверное, был единственным геем в Стрэтхоллане, кто был геем сам по себе, не из-за кого-то. Не было такого, что он изначально любил девчонок, а потом встретил «того самого» и запал, забыв про мораль и стыд. Не было, как у Сэнди, обстоятельств, сделавших его таким насильно. Да и вообще, не было, как у Ромуальда, ведь Нэнэ не всю жизнь жил в закрытом мужском интернате, оторванном от мира, совершенно лишенном девчонок. В Стрэтхоллане невольно вырабатывалось отвращение к женщинам, ведь раньше, полвека назад, воспитанники только и видели, что старых, расплывшихся, обрюзгших баб. О красивых, нежных и юных девушках они могли только мечтать и думать. Но даже сейчас современные парни, уже попробовавшие все, что могли, поддавались влиянию этой атмосферы и влюблялись друг в друга.

Только не Нэнэ. Он понял, что ему нравятся парни, еще когда мать была жива. Тогда он видел мертвецов просто повсюду, он познакомился с призраком какого-то трансвестита, который вынес ему мозги своими историями. Он слушал и понимал постепенно… Что он не такой. Не такой, как обычные парни, не такой, как обычные геи даже, не такой, как обычные трансвеститы. А может, и такой же. Ему не хотелось поскорее прикоснуться к кому-то, не хотелось чужих прикосновений к его телу, тем более. Может, ему хотелось, чтобы на него просто смотрели? Нет, эксгибиционистом он тоже не был. Наверное, мать убила бы его, узнай она вдруг, что он пользовался пару раз ее косметикой, а деньги в основном тратил на извращенное бельишко. Ничего женского он больше не напяливал, не выдавая себя. Да и можно ли назвать любовь к кружевам и красивым штучкам транссексуальностью? Вряд ли. Ему просто НРАВИЛОСЬ это ощущение тайны, о которой никто не знал. А в Стрэтхоллане, как только он туда поступил и постепенно смирился с потерей матери, все стало еще смешнее. Он палился со своими способностями, он стал изгоем из-за болтовни с Ромуальдом, в которую раньше никто не верил. Но каков был кайф осознавать, что в интернате ПОЛНЫМ-ПОЛНО парней, многие из них заглядываются друг на друга, но никто, совершенно никто не знает, какой Нэнэ на самом деле. Все думают, что он нормален на все двести в смысле ориентации. Не в смысле обыкновенности, конечно.

- Нет, ему понравилось, - Хэйдан фыркнул.

- Все он врет, - мрачно возразил Ромуальд.

- Ну, не сразу, допустим. Ой, какие… - у Хэйдана глаза округлились, взгляд загорелся в прямом смысле – в зрачках вспыхнули огоньки. У него отвисла челюсть при виде того, что было надето на «экстрасенсе», кроме рубашки.

Раздался звук шлепка, в зеркале творились настоящие страсти, Ромуальд ушел, отвесив любимому пощечину, Хэйдан отправился за ним, а Нэнэ вздохнул свободно, расслабленно, и начал раздеваться.

Зачем, если никто не видит?

Просто никто не хочет видеть. И не достоин. Достаточно лишь захотеть увидеть, и все покажется, откроется, ничто не удастся скрыть. Но пока никто не видит, это значит, что ни у кого нет настоящего желания. А раз нет желания, то и Нэнэ не станет показывать, демонстрировать все, как этот Венерический капитан. Он всегда норовит обтянуть ноги и задницу посильнее этими извращенными джинсами, сползающими до неприличия, так что все знают, какие на нем трусы. Он оголяет живот, никогда не носит длинные рукава, у его футболок всегда глубокий ворот, а шея вечно открыта. Он весь, как открытая книга.

Но никто не знает, что надето на Нэнэ под слоями тяжелой, глухой, черной одежды. И никто не узнает, кроме Ромуальда, а теперь еще и Хэйдана, конечно.

Ну, и еще кое-кого…

Жан потерял дар речи, сначала услышав разговор с привидениями, потом диалог самих привидений, а затем выглянув осторожно, почти незаметно из-за арочного проема. Нэнэ наивно полагал, что в час ночи никто в душ не явится. В конце концов, раньше так и было, в такое время все спали, а он никуда не торопился. Но теперь Уолтерс просто не мог привести мозги в порядок, причесать мысли расческой логики. Привидения существовали – раз, Нэнэ с ними говорил – два, Нэнэ раздевался прямо в режиме он-лайн сейчас, перед ним, стоя к нему спиной – три, он не знал, что Жан это видит, в чем заключался особой кайф – четыре.

«Отлично, я теперь еще и вуайерист», - подумал Уолтерс, но уходить не стал. Под некрасивой рубашкой из мягкой, но балахонистой ткани оказалось очень даже хрупкое тело без изъянов, вроде шрамов или ожогов, врожденных уродств или чего-то подобного. Зачем Нэнэ скрывал тело? Жану это было не понять. Но у него чуть не отвисла челюсть, как у Хэйдана, когда он увидел кружева, наверняка дорогущую вышивку с ярко-алыми розочками орнамента. Так вот, на что он тратил деньги, даваемые не только интернатской казной, но и тетушкой, в редкие вылазки в город. Извращенец и нарцисс. Но тело у него было убийственное, способное убить одним своим видом, не похожее больше ни на чье. Особенно, нижняя его часть, одетая в «это». Жан и не заметил прошлым вечером и ночью, какая у него аппетитная задница. Аппетитная – да, но подтянутая и упругая, как мячик для водного волейбола. «Это» на ней смотрелось превосходно. Нэнэ стоял перед раковиной, так что свет от лампочки падал прямо на него, и у Уолтерса появились мысли, что это не он не гей, раз ему не нравится Одри, это просто Одри не тот парень, ради которого можно стать геем. То же самое, видно, относилось и к Сэнди, и к Эрику, и к Франсуа. Вот Робин был уже куда ближе к «идеалу» Жана, о котором он раньше и понятия не имел. То есть, он не думал, что у него есть идеал пассивного гея, это же ненормально. А вот теперь засомневался, сам не замечая, как у него приоткрылся рот и какой голодный взгляд стал при виде какой-то идеальной, прохладной, но одновременно горячей кожи, матово-белого, ровного тона. Никакого загара, ни следа его даже. Нигде не торчали ни вены, ни сосуды, ни единой царапинки Жан не нашел, ни одного синяка, о ссадинах и речи не шло. Нэнэ себя явно любил, очень любил. Он поднял руку с абсолютно гладкой и такой же белой, как все остальное тело, подмышечной впадиной, снял заколку с волос, наклонился и потряс ими, пальцами распуская запутавшиеся пряди. Он опустил руки, едва коснувшись боков ладонями, сунул большие пальцы за резинку «этого», и медленно потянул кружево вниз.

Неожиданно за спиной Жана раздалось глухое, холодное хихиканье, повеяло сквозняком. Он оглянулся нервно и вжался в стену, вытаращил глаза.

«Вот *****!!» - испугавшись, подумал он, увидев напротив себя еще одно зеркало, закономерно висящее в раздевалке, в темноте. И в этой голубоватой темноте отражение Ромуальда казалось еще страшнее.

- Подглядываешь?.. – стеклянным шепотом осведомился он.

Жан сначала промолчать хотел, но увидел, что привидение открыло рот и собралось позвать Нэнэ поболтать на эту тему. Он быстро закивал, тараща глаза. Ромуальд хотел его сдать, но Хэйдан вынырнул из темноты, схватил его сзади, обнял поперек живота одной рукой, а второй зажал блондину рот. Тот возмутился и дернулся, но потом брыкаться перестал, и Хэйдан поднес указательный палец к своим губам, будто говоря Жану «тссс». Парень сам не заметил, как побледнел, но когда отражения несуществующих Стрэтхолланцев растаяли, он почти перестал дышать, чтобы Нэнэ не услышал. Музыка играла, менялась, группа оставалась той же, но теперь включилась вода в душе. Жаль, Меркурий стоял за единственной перегородкой, делившей душевую пополам, так что его не было видно, и Жан проклял покойного блондина, борца за личное пространство. Уолтерс решил, что уже ничего не увидит, и хотел уходить… Но искушение было слишком велико. Тем более что снятую одежду Нэнэ небрежно швырнул на раковину, чтобы потом закинуть в огромную корзину, а вот приготовленная на смену лежала аккуратной стопкой на краю столешницы, прямо возле арки. Жан помолился всем богам, каких знал, попросил у Сатаны аванс за совершаемую подлость, высунулся беззвучно, протянул руку и отодвинул край черной футболки с длинными рукавами, лежавшей сверху. Под ней еще были черные пижамные штаны, но между ними красовалось то, что Жан и искал. Он выхватил интимную деталь туалета, поправил футболку и буквально вылетел за дверь раздевалки, прикрыв ее неожиданно осторожно.