Дэни не мог закричать.

Это все оказалось совсем не так смешно, как выглядело вначале, потому что он физически не мог закричать по двум причинам. Первой был Дойл, второй – его старший братец. И оба отрывались по полной программе.

Изначально он даже не собирался с ними куда-то идти, но правила игры вынуждали подчиняться при любых обстоятельствах, да и не думал Марс, что с ним в самом деле что-то могут сделать «эдакое». В конце концов, братцы Аронетс казались ему если не друзьями, то приятелями, с которыми можно поржать и неплохо провести время.

Они тоже так думали о нем, просто в связи с игрой решили изменить способы проведения этого времени. В кладовке, где стояла тележка с моющими средствами, как и кучу лет назад, места было немного, но вполне достаточно, чтобы разложить несчастного «песика».

Его преимущество было в том, что все его эмоции были искренними, вполне мужскими, а движения не казались томными, нежными, плавными или кокетливыми. Какое там… Он выкручивался и пытался заорать первые минут десять, не меньше, пока они его держали, заломив руки за спину, зажимали рот. Потом Коул на полном серьезе, но с улыбкой пообещал выбить зубы на всякий случай, и Дэни окончательно сдался, решив, что это происходит не с ним. Это конец света, этого просто не может быть.

Через полчаса он уже не был так уверен, все казалось калейдоскопом, потому что в кладовке горел тусклый свет одинокой лампочки, болтавшейся под потолком, слышно было пыхтение братцев, их же глухие стоны и шепот о том, что «зашибись, как классно». Дэни проклял парней, новичков, Сатурнов, МУЖЧИН в целом уже миллион раз, а после этого пообещал себе, что никогда больше не станет называть Сэнди потаскухой. Он просто не понимал раньше, каково это, а когда понял… Лучше бы и дальше оставался в наивном неведении. Не смотря на свою «настойчивость», братья всегда действовали слаженно, чуть ли не синхронно и очень осторожно, чтобы не причинить настоящего вреда. Правда взамен они наслаждались очень долго, как показалось Дэни. Он вообще думал, что это затянется на всю ночь.

- Ты не обижайся, Майнс. Мы же просто по-дружески, это же игра такая. Ты же сам согласился играть.

«Это да…» - обидеться Дэни тоже не мог никак, ведь сам решился. Отмазка «Я же просто не знал, что так будет» не срабатывала, он не был девчонкой и сладким педиком, а потому не хотел отговариваться. Подписался – выполняет. Он мужик. Он мужик. Он мужик, а не телка, он не пятнадцатилетняя целка, которую решили оприходовать двое отморозков. Подумаешь, фигня какая, задницу и рот подставить. Хех, ерунда, чушь, бред, глупости какие. Ну потрахается он, так ведь опыт же, потом будет Сэнди мозги трепать, что не надо делать из «Этого» такую драму и трагедию.

Все это Дэни себе внушал усиленно, но пока что он и сам делал из «этого» такую драму и трагедию, что почти катастрофу. Дойл так и держал его руку заломленной за спину, выгнутой до боли, не давая отодвинуться и почти не двигаясь назад, только вдалбливаясь в тело, которое уже почти впало в агонию то ли от боли, то ли еще от чего. Нельзя было скрыть, братцы знали, как именно надо парней иметь, и они знали, на что обращать внимания.

«Это просто техника», - говорили они обычно. И в каждом человеке скрывается мазохист, просто в ком-то он большой, а в ком-то почти незаметный.

Колени Марса уже превратились в сплошные синяки, на полу стоять было жестко и неудобно, а уж пальцы, сжимавшие его челюсть и не дававшие закрыть рот, вообще выбешивали.

Он мычал, потому что объемная гордость старшего Майнса мешала стонать и вздыхать от боли, а братьев от этого по полной программе вставляло. Семнадцатилетний, самодостаточный и ехидный мальчик-девственник, лапочка, душка, красавчик, но не девчонка какая-то, как Блуверд. Господи, да о чем еще мечтать?..

- Не говори потом, что тебе не понравилось, - Дойл наклонился, отпустив его руку и надавив одной ладонью на поясницу, заставляя прогнуться. Ноги у Марса окончательно разъехались, он выбился из сил, но никого это не волновало, потому что Коулу тоже хотелось кайфа. Дэни жмурился, но не только от того, что почти в горло ему проталкивали некий тупой предмет, а еще и от того, что Дойл дотронулся до подлого стояка. Удивительно, Дэни даже сам не знал, почему ему это нравилось. То есть, сначала ему было дико больно, просто обидно и все такое… Но потом почему-то пришло удовольствие. Нравилось отношение братьев к нему и к его телу, они не унижали, не обижали, не хамили ему, не оскорбляли. Они просто умело делали то, что хотели, не забывая и о нем тоже. Игра есть игра, они же не ублюдки.

- И мы никому не расскажем, - пообещал Коул, ухмыльнувшись. – Внимание, не подавись, - задушенно, сдавленно, даже сквозь зубы сообщил он через минуту, запрокинул голову, вытянулся в струнку, будто в позвоночник ему вставили раскаленный прут. Дэни и правда подавился, потому что его и так держали за волосы, убрав руку от лица, да еще и не давали отстраниться. Слезы сами потекли из глаз, подтупила к горлу тошнота, он машинально дважды сглотнул, подавив желание дико замычать, вырваться и выплюнуть «угощение». Коула он почему-то не ненавидел, хотя должен был. Но когда тот отодвинулся, натянул штаны по-нормальному, застегнул их и окинул взглядом картину, Дэни окончательно осознал – все, он попал. Попал серьезно, причем, ведь ему это НРАВИЛОСЬ, так что теперь сложно было бы хамить Сэнди за его любовь к голубизне. Только вот о падении Дэни никто не узнает, братья пообещали, что никому не расскажут, а сам он, тем более, ни слова не проронит. Главное – чтобы никто сам не догадался. Вот это будет куда сложнее.

Коул к нему наклонился, дотронулся ладонью до шеи, заставляя поднять голову, поцеловал открытый для очередного «а-а-а» рот. Брезгливости к самому себе Аронетс старший не испытывал, да и вообще, брезгливость к себе может испытывать только конченный неудачник, закомплексованный и неправильно воспитанный полоумными родителями. А потому Коул даже не раздумывал над тем, что Дэни только что делал своим ртом, он его просто целовал, то ли отвлекая от того, что творилось ниже пояса, то ли наоборот, еще сильнее занимая, захватывая и не давая ни о чем думать. Дойл не удержался, шлепнул звонко по его ягодице, на которой тут же появился розовый след.

Все трое молились о том, чтобы их никто не услышал и не спалил, хотя еще недавно Дэни мечтал о том, чтобы его спасли. Теперь он боялся, что все прервется, потому что младший Аронетс что-то задел в нем, и позвоночник пробило судорогой, а по телу прошла дрожь, удовольствие было настолько резким, что заглушило сильную боль. Аронетс давным-давно поняли – если собираешься насиловать девственника, надо это делать долго и качественно, чтобы у него остались воспоминания не только о боли, а со временем боль отступает, надо только научиться доставлять наслаждение. И они, вроде как, научились, по крайней мере, пока никто не жаловался.

Дэни даже не было стыдно, он ни капли не смущался, потому что ему все происходящее казалось чем-то, типа сна или галлюцинации, чьей-то извращенной эротической фантазией. Будто утром они все забудут, и ничего, как бы, не было. Он знал, что это не так, но и забивать себе мозги ничем не хотел, слишком резко просветлел до кристальной прозрачности разум, слишком свихнулось тело.

Дитер, вообще-то, решил прокрасться ночью на кухню, налить себе не просто воды, которая в спальне была и так, а чего-нибудь посущественнее, типа чая или вроде того. Ему не спалось, все нервировало, и хотелось просто заняться хоть чем-то. Сэнди сопел в подушку, Одри спал вообще беззвучно. Он всегда спал на боку, но если с кем-то – то обязательно на спине, приобнимая «соседа». Если кто-то видел Боргеса спящим на животе, обнявшим подушку или свесившим руку с кровати… Значит, он был круто не в себе и капитально пьян, чего в Стрэтхоллане случиться не могло.

Малышня чуть ли не хныкала во сне по галлюциногенным фантазиям, и Дитера это все доканало, он ушел. И он уж никак не ожидал, что спустится на первый этаж и чисто случайно услышит за закрытой дверью маленькой кладовки какие-то вполне человеческие звуки. Причем голоса были знакомые, низким тоном говорил Коул, чуть выше, ехиднее – Дойл. Постанывал и мычал кто-то неизвестный, но в конечном итоге все прекратилось, Хайнц застыл за старыми часами с маятником, стоявшими перед аркой в столовую. Дверь кладовки тихонько приоткрылась через пару минут, высунулась голова старшего Аронетс, проверившая, все ли чисто. Он вышел первым, за ним выполз и Дойл.

- Спокойной ночи, Майнс. Считай, что этого не было, но было клево. Хватит, наигрались, - пожелал младший Аронетс, держа в руке ошейник с поводком. Они даже освободили его от обязанности «служить» дальше.

Дитер ушам своим не поверил.

«МАЙНС?!» - пронеслось у него в голове.

Братья ушли наверх, Дитер забыл про чай и про все на свете, он незаметно выглянул из-за часов, щурясь подозрительно и недоверчиво. ТАКОГО просто не могло быть по его мнению. Но через пять минут, одевшись и приведя себя в относительный порядок, из кладовки в самом деле вылез самый симпатичный и наглый из Марсов. Он выглядел так, что у Дитера чуть не встал сразу же, без предисловий.

Майнс вообще всегда был душкой, носил милую прическу, которую не нужно было укладывать, но которая была чем-то между Сэнди и Робином. Никакой аккуратности, как у капитана Сатурнов, но не было и той длины, которой красовался капитан Венер.

Даже в голубоватом свечении из окна, в темном коридоре было видно, что щеки у него багровые от стыда, волосы встрепаны, обычно приглаженная на косой пробор челка падает на глаза, блестящие то ли от слез, то ли просто так. Свитер он держал в руке, тихо закрыл дверь кладовки, прижавшись к ней спиной и одновременно застегивая джинсы. Кеды он тоже держал в руке, чтобы не шуметь и тихо, на цыпочках подняться наверх, скрыться в спальне.

- Какого хрена вы там делали? – его планы не состоялись, Дитер был не из тех, что молчали в главный момент, а потом шантажировали. Он решил разобраться сразу же.

Дэни чуть не потерял сознание, поняв, что и ждать до утра не придется, Хайнц уже в курсе, причем сам по себе.

- Э… Разговаривали, - тупо выдал он, чувствуя, как горит все тело и, в особенности, его стратегически важная часть между ягодиц. Стоять было невыносимо, хотелось лечь и успокоиться, унять сердцебиение и успокоить дыхание. Он придумывал, что сказать завтра соседям по команде и Эктору, как капитану и другу. Надо наврать, что он простыл, точно. Но тогда заставят пить таблетки и всякие «фруктовые» порошки в кипятке.

«Твою мать».

Но он с этим уже смирился. Главной преградой к счастью и шифровке пополам с алиби стал Дитер Хайнц собственной персоной. И он вряд ли поверил, что Дэни с братцами в кладовке просто разговаривал, а потом вышел с видом, как у свежеотодранной шлюхи – замученным, удовлетворенным, усталым и чуть надменным.

- Языком жестов, я смотрю, - Хайнц к нему подошел, чтобы рассмотреть поближе, Дэни не шарахнулся, как сделал бы тот же Нэнэ, но заметил, что приближение постороннего мужского тела его напрягло.

«Вот черт», - он подумал, понимая, что его только что заразили гомосексуальностью половым путем. Нет, даже не в голубизне было дело, просто теперь появилось осознание, что не только он может быть потенциальным самцом, но и его прекрасно могут поставить в роль самки. И это то ли пугало, то ли бесило, то ли все вместе. И очень не хотелось, чтобы Дитер решил, будто он такой же, как Блуверд.

«Боже, да о чем я думаю?!» - Дэни решил быть наглым, как всегда, но не получалось, взгляд сделался диковатым и агрессивным, как у волчонка или лесной кошки, причем он был таким лишь в адрес Дитера.

Хайнц был свидетелем, но свидетелем единственным. Майнс мысленно прикинул, куда девать тело, если что, но отказался от этой идеи в силу своей несостоятельности, как соперника такой громадине.

- Тебе-то что?

- Ничего, - Дитер пожал плечами, удивленно поднял брови. Они дружили. Ну, были приятелями, по крайней мере, он просто не ожидал такой реакции. Хотя, с другой стороны, секса с Аронетс, да еще с обоими сразу он тоже от Марса не ожидал.

- Это из-за игры. По правилам же все, - вдруг быстро выпалил Дэни, оправдываясь.

Дитер молчал, глядя на него и не в силах представить все это. Точнее, он был в силах, все рисовалось проще некуда в его фантазии, но это было жестоко и даже жестко в каких-то моментах. Что один, что другой Сатурны обладали не только роскошными телами для своих восемнадцати лет, но и роскошными достоинствами. И неужели Марс, который при всей своей павлиньей любви к выпендрежу, согласился улечься под них из-за какой-то игры? Он что, гомик? Явно. Не стоит отрицать, других вариантов просто нет, иначе бы он не согласился пойти, ведь любой нормальный парень понимает, что «это» такое. Да и в игру после обеда играли только те, кто не боялся парней. Франсуа, Сэнди, Одри, Жан, братья… Да даже сам Дитер был уверен, что при желании смог бы побыть «хозяином» какого-нибудь умника. Почему нет? Жан же трахает своего капитана, трахал еще и чужого капитана, и ничего, балдеет по жизни? Это всего лишь развлечение, ведь девчонок в Стрэтхоллане нет. Да и новенький, Доэрэл, тоже играл из собственных соображений, заполучил Сэнди и конфисковал его у всех сразу, приватизировал и увел. Но ДЭНИ-то что в игре делал? Явно нарывался. Да еще и остался последним.

- Кончай пыриться, - мрачно потребовал Марс с надрывной ноткой в голосе, как у психованной истерички, у которой связки уже сорвались, и она сипит.

- Зачем ты играл вообще? Ты же не гомик, вроде? – Хайнц свой вопрос озвучил.

- Какая разница, - парень пожал плечами нервно. – Я же не знал, что проиграю.

- Да ты хуже всех играешь, как будто нарочно поддаешься.

- Уж извините, так получилось.

- Еще скажи, что рассчитывал Сэнди получить. Или, нет, Франсуа… Ты же его отшил?

- Он бесит меня. И Блуверд мне ни к чему, - Майнс отмахнулся абсолютно искренне. – Он же просто потертая вафля.

- Ну-ну… - Дитер ухмыльнулся, прищурился и выгнул одну бровь, рассматривая его в упор. – Кто бы говорил.

- Что?! – Дэни чуть не бросился на него с кулаками, он вдруг понял, что ощущал Сэнди, когда его «так» называли. Но стоило замахнуться, как Дитер увернулся, его ухмылка растянулась еще шире.

- В зеркало посмотрись, - посоветовал он. – Все с тобой ясно.

- Хрена ли тебе ясно?!

- Не матерись. Девочкам это не идет.

Дэни все же сорвался, кинулся на него, попытавшись ударить по лицу совсем не невинной пощечиной, но Хайнц его просто оттолкнул, вытянув руку, пихнув в грудь, так что Марс пошатнулся. И вдруг стало так горько и обидно, что глаза защипало, они загорелись от слез, которых не было уже года два, наверное. Вот, значит, что чувствовал Блуверд… Будто Дэни в одночасье лишился чего-то, что считал само собой разумеющимся, и теперь это потеряно навсегда, не вернуть. И отношение Дитера резко изменилось, что доказывает – он больше не такой парень, каким был. Ну почему за все всегда приходится платить?!

- Иди спать, а то завтра с утра вставать рано, прислуживать им, - посоветовал ему Венер.

- Мы больше не играем, - огрызнулся парень и опять поймал себя на том, что ведет себя не по-мужски, а затравленно, как Сэнди. Он почувствовал себя конченным уродом из-за собственной никчемности и даже ублюдком из-за непонимания. Как можно было хамить человеку, не представляя, что он испытывает? Ведь он абсолютно так же сначала чувствовал боль, а потом удовольствие, нельзя сказать, что Сэнди делал это всегда по собственному желанию, а Дэни «изнасиловали». Они были практически одинаковыми в этом смысле, и теперь Майнса затошнило от своих прошлых высказываний, от своего поведения. Но это все было ничем по сравнению с тем, что он чувствовал под взглядом Дитера, в котором ясно читалось то ли презрение, то ли насмешка, то ли брезгливость, то ли еще что непонятное, но уж точно неприятное.

Изнутри поднялась волна злобы, невыносимой ярости, которую ощутил даже сам интернат, сам Ромуальд. И он будто «проснулся», на время забывшийся и успокоившийся, он заинтересованно отразился невидимкой в стеклянной дверце часов, присмотрелся к тому, чья ненависть его так всколыхнула.

- Знаешь, что?.. – Дэни к парню шагнул вплотную, глядя ему в глаза и даже не испытывая никакой потребности поднимать голову – они были одного роста. Поколение «Жвачки», как выразился Одри не так давно, убивало своей развитостью. – Это не твое собачье дело, чем и с кем я занимаюсь. И можешь засунуть себе свою брезгливость и гребаное ехидство в задницу. Сначала будет больно, а потом приятно, я тебя уверяю. Мы с тобой даже не друзья, мне друзья вообще не нужны, вы здесь – никто, по крайней мере, для меня. И я не собираюсь оправдываться ни перед тобой, ни перед кем-либо еще, потому что я, *****, такой, какой есть. Нормальный или ненормальный - решать вам, но мне-то ПОХРЕН, понимаешь? Я себе нравлюсь. И, да, мать твою, мне охренеть, как понравилось, что меня драли Аронетс, я даже кончил. Не представляешь, какой это кайф. А ты со своей гомофобией – просто ничтожество, ограниченное существо, которым я был еще год назад, честно. А мне всего шестнадцать было, мне можно было тупить. И сейчас ДАЖЕ Я понимаю, что был не прав. Так что советую тебе подумать над этим, если хватит мозгов, в чем сильно сомневаюсь. Захочу – Блуверда трахну, захочу – Тиссена, захочу, сам пойду и попрошу Дойла с Коулом повторить, понял? И уж тебя-то это точно никак не коснется, не беспокойся и не волнуйся, иди, куда шел. И можешь хоть всему интернату утром рассказать, потому что мне ПОФИГ. Не поверишь, но я – стадный дебил, которому главное – масса и толпа. И если я не один такой, уж поверь, мне будет, с кем общаться. А вот ты чего этим добьешься – понятия не имею. Ты просто комплексуешь, что все себе уже кого-то нашли, а ты остался один. И никого себе не найдешь, потому что дегенерат и неудачник, - выдал он, ухмыльнулся злорадно, и Дитер даже не ответил ему ничего, просто удивившись. Раньше Майнс казался ему малолеткой, хоть и повзрослевшей внешне малолеткой. А сейчас проявилась его настоящая личность, и Хайнцу даже не обидно было выслушивать все это от него.

- Проблема знаешь, в чем? – уточнил он только под конец.

- Ну? – Дэни хмыкнул.

- Я-то себе тоже нравлюсь. И мне похрен, закомплексованный я, неудачник, дегенерат, идиот… Я – это я. И раз уж ты «плевать хотел на чужое мнение», то я тебе признаюсь честно… Таких двуличных гомиков я еще не видел. Бессмысленно было строить из себя нормального.

- Какие мы умные, - Дэни дернул плечом, приблизился еще сильнее и мерзко осклабился. – Ну и что теперь? Поздно исправлять что-то. Что ты еще мне хочешь сказать? Кроме того, что я – двуличный гомик?

- Изо рта спермой прет, - сообщил ему Дитер, прищурившись. Дэни сначала побагровел мысленно, но сразу же пришел в себя. Ромуальд гадал, как он на это хамство ответит, и уж никак не ожидал, что гордый Марс прижмется вплотную, прижав и Дитера к стене, прижавшись губами к его губам. И на нежности между теми же Одри и Нэнэ это было непохоже, это было даже как-то иррационально, ненормально, настоящим извращением. У Дэни в голове была только одна мысль: «На, прибалдей, урод. Облизнись, теперь ты тоже гомик, можно сказать».

Он почти повторял мысленно: «Ну! Оттолкни, врежь! А я поржу над тобой».

Дитер убил их обоих – Ромуальда и Дэни, не оттолкнув, не ударив, просто не отвечая и стоя равнодушно, не шевелясь, но и не напрягаясь. Ему было явно все равно. Как будто все равно.

- Кайф, да?.. – Дэни отстранился, ехидно это уточнил, надеясь, что Хайнцу стало еще противнее, чем было до этого. Правда дальше он говорить не смог, Дитера дразнить долго и не надо было, ему в самом деле уже очень не хватало «этого». Почти так же не хватало, как Одри, но тому совсем было худо, а Хайнц еще как-то держался, чтобы никого не схватить и не изнасиловать.

Этой ночью сдерживаться не получалось никак, Дэни еле успел набрать воздуха в легкие перед тем, как ему снова заткнули рот, стукнувшись зубами о зубы, вцепившись руками в плечи и не давая дернуться. И Дитеру было в кайф чувствовать, что он делает, чувствовать именно нормальное тело, а не женственное и не хрупкое, которое страшно поранить или повредить, даже сломать. И дикое удовольствие он получал от осознания, кого именно засосал вдруг так резко, кого не отпускает, кого заставляет это делать, и кто только что давал двум Сатурнам. И этот факт, надо признаться, тоже будоражил.

Майнс поначалу был в шоке и не отвечал совершенно никак, но потом понял, что это не сон, это все наяву, и он за одну ночь успел переделать все, на что у того же Нэнэ ушли бы годы.

Дитер его отпустил так же неожиданно, как схватил, даже оттолкнул и без улыбки, без насмешки посоветовал.

- Никому я не стану рассказывать. Но мой тебе совет, поменьше выкаблучивайся, а то станешь хуже Блуверда. Он-то хотя бы знает, чего хочет, а чего нет.

- Поучи меня еще, - Майнс огрызнулся и все же ушел по лестнице наверх, Хайнц решил успокоиться и даже вспомнил про свой чай. Он снова стал актуален, и Венер отправился на кухню через столовую.