Я вернулся домой поздно. От Миранды я ушел в восемь, когда мы окончательно определились, что оставим, а что вырежем. Я сказал, что распечатаю всё это дома, а завтра начнем читать. Миранда согласилась, и мы попрощались.

Я шел по улицам и вспоминал, как сложно было просто сидеть рядом с ней, выбирая отрывки. Как мне хотелось коснуться её длинных волос, запустить в них руку, а после обнаглеть и зарыться лицом. А потом подмять её под себя и увидеть своё отражение в больших серых глазах.

Сердце начинало колотиться, и думать о стихах было офигенно тяжело. Особенно весело стало, когда мы вытянулись рядом на постели, и ее рука почти касалась моей. Спасало то, что лежали мы оба на животах, и мой стояк Миранда не видела. Но, блин, как же я ее хотел! Крышу сносило от запаха её тела, и я понял, что действительно попал. Вляпался по самое не хочу. И в этот раз Майкл с Беном меня не вытащат...

А потому я долго бродил по улицам, сунув руки в карманы, и стараясь выбросить из головы этот вечер и Миранду. Но как о ней забыть, если завтра мы снова увидимся? Сначала в аудиториях, а потом — у неё дома, надо же читать эту поэму! Чертов профессор! Хотя, если бы кое-кто не высказывался по поводу стихов — не сидел бы сейчас на скамейке, напрасно пытаясь не думать о ней.

«Тебя обязательно полюбят» ... Знать бы только, когда это случится и кто решится на такое? Я даже не знаю, сколько еще проживу, пока что я не болен, но... В любой момент всё может измениться, и я отправлюсь следом за Виком. Бен постоянно повторяет, что если правильно питаться, заниматься спортом и заботиться о себе, я проживу долго. Но наверняка я этого не знаю, и никто не знает.

Так может, не просирать свои дни впустую? Набраться смелости и признаться Миранде в своих чувствах. А что, подойти к ней и сказать: «Ты мне нравишься, давай встречаться. Только знаешь, я положительный по ВИЧ». Я представил себе, как расширяться ее глаза, и как она спросит, рано или поздно, где я его подхватил. А когда я скажу — она тут же отшатнется, и под благовидным предлогом со мной попрощается. И чем дольше я буду тянуть с признанием, тем больнее будет потом...

«А ты поцеловала бы меня... То есть его, если бы знала, что поцелуй смертелен?»
«Да. Зачем нужна одинокая вечность».

Блять, легко рассуждать, когда тебя это не касается! И хоть поцелуй мой и не смертелен, но... всегда есть риск, даже если пользоваться презервативом. Он может просто порваться. Да и на кой хрен ей, здоровой, симпатичной девчонке, такой, как я?

Меня в любой момент может скрутить в три погибели, как это было с Беном. Мне Майкл рассказывал. Тогда у Бена из-за лекарств чуть не отказала поджелудочная. Да и у меня самого...
Почки я еще на улице застудил, это просто, если спать на ступеньках в подъездах и целыми днями торчать на улице в легкой, нихера не греющей куртке. Когда меня прижало, это было пиздец, как больно. Я потерял сознание и провалялся на улице целый час, пока кто-то из корешей не вызвал скорую. Тогда я еще не знал, что положительный.

Нет, сейчас со мной всё в порядке. Врач Бена регулярно меня осматривает, и пока что я не болен, но как долго это продлится? И вот нахрена я Миранде такой? Короче, надо тормозить, пока не поздно. И поменьше с ней общаться, и забыть этот вечер, когда мы лежали рядом на постели. Приняв это решение, я поплелся домой.

Напялив на лицо выражение: «У меня всё зашибись», я открыл дверь, поздоровался со своими отцами кивком головы. Я буркнул, что ужинать не буду и пошел к себе. Настроение упало ниже плинтуса. Я принял душ, переоделся, распечатал выбранные нами куски поэмы. Потом сложил все это в две стопки, скрепил степлером и сунул в рюкзак.
Готово. И завтра, когда мы будем всё это читать, я не лягу рядом с Мирандой на постель. Буду за столом сидеть. Так проще. И говорить буду только по делу, чтобы не привязываться сильнее...

— Можно? — послышался из-за двери голос Бена.

— Заваливай, — бросил я, плюхаясь на кровать.

— Как прошел твой день? — спросил он, садясь на край постели.

— Офигенно, а что?

— Ты не ужинал, а Дебби сказала, что, что днем ты заходил в кафе с девушкой, — начал Бен.

— А что — нельзя?

— Не заводись, — примирительно сказал он, кладя мне руку на плечо. — Я же просто спросил.

— А я просто ответил, — огрызнулся я. — У нас проект по литературе, доволен?

— Хантер, — Бен чуть сжал пальцы. — Я просто хотел узнать, как прошел твой день.

— Узнал? А теперь давай, иди к Майклу, вам трахаться пора.

— Это мы всегда успеем. Но если ты не в настроении разговаривать — не буду надоедать, — он поднялся. — Захочешь поговорить — сам придешь.

— Ясен хрен, а куда я денусь? — фыркнул я. — Всё нормально, Бен.

— Точно?

— Точнее некуда.

Я проводил его взглядом и повторил вслух: «Всё нормально». Аутотренинг, мать его! Буду повторять это, как гребаный попугай, пока сам не поверю.

***

— Вот блин! — сквозь зубы процедила Миранда и привалилась к стене, кривясь от боли. Я видел, как сильно она побледнела, как прикусила губу и как стремительно опухает ее лодыжка. Секунду назад мы повторяли вслед за хореографом очередное танцевальное движение, и Миранда неловко повернулась и, судя по всему, вывихнула ногу.

— Мисс Каллахам, с вами всё в порядке? — осведомился мистер Райт.

— Ни хрена не в порядке! — процедила сквозь зубы она, — кажется, вывих.

Хореограф подошел к ней, наклонился, осматривая ногу:

— Встать на ногу можете?

— Да... ой, блин, нет... — Миранда попыталась опереться на больную ногу, и потеряла равновесие. Упасть я ей не дал — обхватил за талию и забросил ее руку к себе на плечо.

— М-да, что же вы так... неосторожно? — покачал головой мистер Райт. — Мистер Брукнер, полагаю, вашего человеколюбия хватит на то, чтобы отвести мисс Каллахам к врачу?

— Да, — кивнул я и шепнул Миранде: — Обопрись на меня сильнее.

Она благодарно на меня посмотрела и вымученно улыбнулась. До двери танцзала мы медленно и печально дотащились, а когда дверь за нами захлопнулась, я подхватил Миранду на руки.

— Хантер, ты что? Зачем... Я тяжелая... Поставь, — попыталась высвободиться она.

— Фигушки! Ты лучше за шею держись. И ни хрена ты не тяжелая! Если дергаться не будешь, я тебя даже не уроню.

Она послушно затихла, обнимая меня за шею и не говоря больше ни слова, а я быстро пошагал в кабинет врача. Я не знал, отчего моё сердце начало стучать быстрее раза в три — от того, что тяжело или от того, что так близко? Но разбираться со всем этим было некогда. Мне бы не уронить её по дороге, а то хорош я буду...

Врач осмотрел ногу Миранды и сказал, что это действительно вывих, а затем быстро и ловко вправил сустав. В этот момент она сильно стиснула мою руку, но не закричала. Потом доктор наложил повязку и сказал, что дня три она должна провести дома, и как можно меньше двигаться. Мы выслушали всё это молча, вышли из кабинета, и я заявил:

— Я сейчас такси вызову и отвезу тебя домой.

— А занятия? Ты же пропустишь...

— Не впервой, — снисходительно бросил я, вспомнив школу, — потом догоню, я способный.

— Спасибо, — Миранда улыбнулась мне так тепло, что вся моя решимость не приближаться к ней провалилась в глубокую задницу. Ну, блин, можем же мы быть просто друзьями?! Тут ВИЧ-статус никакой роли не играет.

Лифта в доме Миранды не было, а потому поднимались мы по лестнице долго, очень долго. Я видел, что, несмотря на обезболивающее, которое ей дал врач, чувствует себя Миранда погано. Но она не жаловалась, не ныла и не плакала, и я всё сильнее её уважал.

Блин, и достанется же какому-то мудаку такая классная девчонка! Я уже заранее его ненавидел — урода, которого она полюбит. Который получит всё то, о чем я могу только мечтать. Я фигею от справедливости этой жизни!

Но наконец-то до её двери мы дошкандыбали. Миранда достала из кармана сумки ключ, открыла дверь и сказала:

— Ну, всё, дальше я сама. Возвращайся в Академию, а то актерское мастерство пропустишь.

— И хер с ним, — отмахнулся я, — нам с тобой все равно репетировать надо.

— Хантер...

— Что?

— Ты не обязан со мной возиться. Я запуталась в собственных ногах, но почему ты должен из-за меня попадать?

— А я к занятию не готов, — соврал я, — а так у меня есть благородная отмазка — я девушке помогал!

— Истинный бойскаут? — усмехнулась Миранда.

— Он самый. Так что давай, я уложу тебя в кровать, соображу что-нибудь пожрать и порепетируем, идет?

— Идет, — вздохнула она. Облегченно вздохнула. Или мне это только показалось?

***

Захлопнув за нами дверь, я усадил Миранду на кровать и помог разуться. Когда я опустился на колени и потянулся к её ноге, она немного испуганно спросила:

— Эй, ты что делаешь?

— Помогаю тебе снять хрустальные туфельки, — важно ответил я, расшнуровывая ее кроссовки.

— Ну, ты загнул! — улыбнулась Миранда. — Мне только хрустальных туфелек не хватает, чтобы еще и порезалась! Это же надо быть такой коровой!

— Не похоже, — окинул я её оценивающе сравнивающим взглядом. — Не дотягиваешь до коровы.

— Выменем не вышла? — сузила она глаза.

— Не, рог и хвоста не хватает, — ответил я, отводя взгляд от ее обтянутой свитером груди.

Я заметил, что лифчик Миранда не носила — не нужен он ей был, и невольно сглотнул. Я представил, какими упругими должны быть эти округлые выпуклости и... резко поднялся, держа в руках её кроссовки:

— Я отнесу их на место, и поесть что-то придумаю. А ты ложись, тебе надо поменьше двигаться, — напомнил я ей предписание врача.

— Хорошо, — покорно вытянулась на постели Миранда. — Там в холодильнике сыр и ветчина есть... кажется.

— А может, лучше пиццу закажем? Я угощаю, в качестве извинений за ту фигню, что я о стихах молол, — быстро добавил я, видя, что она собирается возразить. — Ну, что, согласна?

— Ладно, пусть будет пицца. Я пеперони люблю.

— Я тоже. Минутку, — я достал сотовый, набрал пиццерию, в которой Майкл всегда затаривался, и сделал заказ. — Через двадцать минут будет, — сообщил я. — Я пока кофе сварганю, а ты лежи!

Больше поползновений со мной поспорить Миранда не делала, и я направился на кухню. Включил кофеварку, достал из шкафчика чашки и сахар:

— Тебе сколько сахара? — крикнул я.

— Две, — послышалось в ответ. И снова никаких стенаний по поводу диеты, калорий и похудения.

Об этом постоянно трещали девчонки на переменах и на занятиях. Походу, вопрос лишнего веса волновал их куда больше самих занятий. Всех, кроме Миранды. А еще я вдруг понял, чего не хватает. Журналы. Глянцевые женские журналы. Их обожали все девушки. Я невольно вспомнил, что в комнате Калли этого добра тоже хватало.

На секунду я замер с чайной ложкой в руках. Впервые за прошедшее время я подумал о Калли, и мне не стало больно. Такое же воспоминание, как и все остальные, как будто было это очень давно. Вот те раз, я был уверен, что никогда не смогу думать об этом спокойно. Зашибись, что я ошибся!

Кофеварка сообщила мне, что кофе готов, и я наполнил чашки. Пусть немного постоит, и отнесу в комнату. Я еще раз внимательно оглядел кухню, но журналов не обнаружил. Это что же получается: Миранда не интересуется модой, косметикой и прочей женской херней? А вдруг она — парень или дайк? Я столько трансов успел повидать на Либерти-авеню, что этим меня не удивишь.

Но, если это так, то мы сможем быть только друзьями. Я не гей, и отношения с парнем, даже очень сильно похожим на девушку, мне не нужны. Хотя... стоп, я видел её в шортах и ничего подозрительного не заметил. Не думаю, что Миранда делала операцию по смене пола. Ст̀оит эта срань дохрена, она бы в такой норе не жила, будь настолько богатой.

Но окончательно убедиться я смогу только увидев её голой. На груди не будет никаких рубцов. И на ощупь — силиконовые сиськи сразу чувствуются. Вот только позволения трогать мне никто не давал, а в лоб не спросишь — девушка она или парень-транс. Это верный способ по морде получить и потерять ее, как друга.

О, а что это на холодильнике? Неужели журнал? Я притянул к себе привлекший мое внимание предмет и увидел, что это был просто блокнот. Открытый блокнот. Отдавая себе отчет, что снова сую нос не в свое дело, я быстро пробежал глазами стих:


Вновь рисую её на окне —
Жизнь, которой хотела жить.
Остается гуща на дне
Чашки кофе. Поворожить?

Разложить на ковре таро,
И зажечь семисвечник вновь.
Зло считаю теперь добром,
Вместо кофе глотаю кровь.

Бьюсь о стены чужих домов,
Растекаюсь по ним смолой.
Крепко сплю, но не вижу снов
И не помню, как быть живой.


Медленно положив блокнот на место, я тяжело вздохнул. Ну вот, снова. Еще хуже, чем тот, первый. Повеситься хочется от таких стихов! Блин, да что же такое с ней случилось? И не спросишь же. Я сам не выношу, когда в душу лезут с расспросами. Я посылаю нахер сразу. То, что будет нужно, я и сам расскажу, если захочется.

А есть вещи, о которых вообще нельзя рассказывать. Никому и никогда. Это все равно, что в ране ножом ковыряться, или руки резать. Был у нас на улице один такой. Он после каждого клиента резался, говорил, что кровь очищает от грязи. Я поржал тогда, помню и сказал, что места не хватит, постоянно очищаться. Тот парень... Его ненадолго хватило. Через полгода от дури какой-то завернулся. И я так и не понял — нахрена он это делал. Это же больно, блять! А боли и без того хватало.

Когда клиент попадался грубый и нетерпеливый и вламывался почти без смазки и без резины. И хорошо, если он был сзади, и не видел выражения моего лица. А стоны боли и кайфа спутать легко — если не прислушиваться. И если тебе наврать на хастлера, чью задницу ты разрываешь.

Боли хватало. Когда кто-то из парней вдруг решал, что ты отбил у него клиента. И тогда в ход шли кулаки и ноги. Как-то Бен застал одну такую драку. Он тогда отогнал от меня всех, а я послал его нахер, отплевываясь от крови.

Вот почему я не люблю говорить о прошлом. Мне не нравится боль, я не мазохист. Но с Мирандой определенно что-то не так. Тот, у кого всё путем, не станет писать такие стихи. Вот так задача... Надо будет у Бена спросить, как правильно поступить. Может, он что-то мне посоветует?

Я взял чашки в руки и вернулся в комнату. Подал одну Миранде, свою поставил на стол, но сказать ничего не успел - в дверь позвонили.

— Это точно наша пицца! — улыбнулся я и пошел открывать.