— Даже теперь? — тихо спросила Миранда после показавшейся мне жутко длинной паузы.

— А почему «даже»? — приподнял бровь я. — Ничего же не изменилось, это те же самые мы. Ты и я.

— Но я ведь тебе соврала...

— Я тоже.

— Я всегда говорила, что врать нельзя.

— И я, — улыбнулся я.

— Особенно тому...

— Кто тебе нравится. Понимаешь, ему-то как раз и сложнее всего признаться, — я чуть стиснул ее руку, и наши пальцы как-то сами собой переплелись. — Я ведь боялся того же самого. Это просто понять, когда и сам... положительный.

— А твои родители? Думаешь, он обрадуются такой правде? — грустно обронила она.

— Один из моих отцов, Бен, которого ты видела, тоже положительный, — пояснил я, — как-то он говорил, что куда проще понять друг друга, если у обоих ВИЧ.

— Ты думаешь?

— Уверен, — покровительственно коснулся её плеча я, — вспомни, сколько раз мы уже договаривали слова?

— Точно. Но... Ты же не знаешь, как я... заразилась. Не думаю, что...

— Что это имеет такое уж большое значение, — почти перебил я. Миранда затронула самую больную тему. КАК. Вопрос, ответ на который уже стоил мне отношений с Калли. И сейчас все точно так же могло рухнуть.

— Хантер, если мы... если у нас что-то действительно... может получиться — тайн быть не должно. Никаких. Я хочу все тебе рассказать. Сейчас. Потому что потом будет поздно. Сейчас я еще смогу... принять, если ты уйдешь.

— Мири, погоди. Я вот что предлагаю. Давай я провожу тебя домой, по дороге трава выветриться... И, если ты всё еще будешь хотеть мне всё рассказать, я тебя выслушаю.

— Ты думаешь, меня просто... несёт?

— Нет, думаю, что спешить не надо, — я поднялся, — да и холодает уже, а простывать нам обоим нельзя.

— Это верно, — она тоже встала, — пусть будет по-твоему. Идем ко мне.

Мы шли неспеша. Я обнимал Миранду за талию, чувствовал ее тепло и был бы совершенно счастлив, если бы не одно но. На её историю я должен буду ответить своей. И где гарантия, что ее это не оттолкнет? Мне уже заранее насрать на ее прошлое, но что скажет она? Сможет принять меня таким? Калли тоже нормально на моих отцов реагировала, а когда узнала обо мне — открестилась, как от прокаженного.

Я так и не понял — почему? Потому, что я делал за деньги то, что обычные гомосексуалы делают по любви или просто потому, что хочется? Хрен их поймешь, этих девчонок! И был еще один вопрос, ответ на который я до усрачки хотел получить. Прямо сейчас, не доходя до дома:

— Мири, ты сказала, что парня у тебя нет?

— Ну?

— А кому ты тогда стихи писала? — выпалил я и замер, ожидая посыла.

— Тот, который ты подобрал... Он был о прошлом, а который на моем тексте, — она перевела дыхание, — о настоящем и о том, чего я хочу.

— Но ты там какого-то хрена упоминаешь, с зелеными глазами, — не до конца выветрившаяся дурь все же давала себя знать — я несся вперед без тормозов.

— Ага, — улыбнулась она, остановилась, вынула из нагрудного кармана маленькое зеркальце и без слов протянула мне. Я глянул и...

— Блять... Я дебил, да? — я почувствовал, что краснею. Надо же так протупить! Как будто никогда своих глаз не видел. Зеленых.

— Нет, просто ты парень, и на цвет своих глаз не очень-то обращаешь внимание.

— Так значит... Это мне? — медленно повторил я.

— Значит...

— Я... черт, — я даже остановился, пытаясь найти нужные слова. А потом решил обойтись без них: притянул ее к себе и поцеловал. Прямо посреди гребаной улицы.

Немного счастья. Настоящего.

— Знаешь, этому Лермонтову у тебя учиться надо, — заявил я, нехотя отрываясь от её губ.

— Перестань, — она положила мне руки на плечи, совсем не торопясь отстраняться. Потому что ей хотелось того же самого. Немного счастья. — Я фигню всякую сочиняю. Сопли в сахаре...

— А мне нравится!

— Спасибо, — она теперь сама коснулась моих губ, и я почувствовал, что начинаю уплывать прямо тут, посреди улицы.

— Мири, мы так никогда к тебе не придем, — выдавил я, понимая, что она прекрасно чувствует моё возбуждение. — А на улице...

— Холодно, — отрывисто выдохнула она, — тогда... идем?

— Идем.


***

— Раздевайся, а я кофе сделаю... Согреемся. А лучше... ты глинтвейн любишь? — спросила Миранда, когда мы вошли в ее квартиру.

— Да как-то... — неопределенно пожал я плечами. Не признаваться же, что никогда его не пробовал.

— Просто говорят, что он согревает, — она достала из холодильника бутылку красного вина. — Давай попробуем?

— А ты умеешь его готовить?

— Не-а,  но у меня есть для него специи. И я видела, как это делал папа.

— А может, лучше просто вино выпьем? А согреться и по-другому можно.

— Не хочу, чтобы было просто, — нахмурилась она, — это быстро.

Следующие полчаса Миранда колдовала у плиты, а я сидел на стуле в кухне и наблюдал за ней. Мне ужасно хотелось обнять ее сзади, поцеловать в шею и утащить в комнату, но... Я понимал, почему Миранде вздумалось готовить этот долбаный глинтвейн. Разговор. Тот самый. Ради которого мы сюда пришли. Ей страшно его начинать или она уже передумала?

— Ну вот, готово, — Миранда протянула мне большую керамическую кружку, — держи. Я уже попробовала — вроде терпимо.

— Да я же не принц, блин, — улыбнулся я, — идем в комнату? Или тут будем...

— Разговаривать?

— И это тоже. Если ты не передумала. Я не настаиваю, Мири .

— Не передумала, но ты прав — в комнате будет удобнее.

Через пару минут мы оба устроились со своими кружками на постели, и Миранда сказала:

— Если после этого разговора ты уйдешь — я пойму. Но тайн не должно быть. Они убивают... Как убила измена матери моего отца. Добила, вернее. У него свой бизнес был: книжный магазин, сеть газетных киосков, дел всегда по горло. Он дома мало бывал, а незадолго до смерти вообще.. Только ночевать приходил, кризис же начался, да ты знаешь. — Я кивнул, вспомнив, как крутили пальцем у виска многие, когда Брайан, несмотря на этот гребаный кризис, свой «Киннетик» открывал. — Так вот, — Миранда отхлебнула из кружки и продолжила, — а мать... Она у меня красивая очень и...

— Парней любила? — невольно вырвалось у меня. — Извини, я перебил.

— Ничего. Ты прав. Знаешь, всё так банально случилось. Как в поганой дешевой мелодраме. Отец вернулся с работы раньше и застал ее с любовником. А у папы и до этого сердце хватало, из-за бизнеса, ему нельзя было нервничать. В тот день на работе что-то плохое случилось, я не знаю, что, мне не рассказывали. Он и домой раньше вернулся, чтобы отлежаться немного, а тут такое... — она тяжело вздохнула. — Он умер, пока в клинику везли. Я в это время в хосписе была. Мы с нашей студией там спектакль показывали. Б-благотворительность...

— Если тяжело, не надо, — я коснулся ее плеча.

— Надо. Короче, отца похоронили, почти все его состояние досталось матери. Кроме тех денег, которые он мне завещал, на оплату обучения. А любовник этот... Скотт через месяц моим отчимом стал. Знаешь, он был старше меня всего лишь на пять лет.

Я присвистнул — нифиговые аппетиты у Мирандиной матушки! Этот хрен в сыновья ей годился. Да уж.

— А потом всё было еще пошлее, как в сериалах, которые по телевизору без конца крутят. Скотт начал клеиться ко мне, говорил, что меня любит, а не мать. И с ней только из-за денег, а я развесила уши, как последняя дура. А еще... мне отомстить ей хотелось, за отца. Чтобы она поняла, как это больно, когда тебя предают самые близкие. Я мразь, правда? — она глянула на меня, и я отрицательно покачал головой. Знала бы она, какие у меня отношения с матерью!

— Но смешнее всего был конец. Я собиралась на выпускной, спускалась с лестницы, зацепилась подолом или наступила на него, — Миранда криво усмехнулась, — и навернулась. Ты видел, какая я изящная. В итоге — открытый перелом ноги, меня увезли в клинику, а там...

— Сделали анализы и обнаружили ВИЧ, — помог я ей выговорить самые сложные слова.

— Да. А кроме Скотта я не была ни с кем, — она опустила голову и глухо продолжила. — Он сказал матери, что это я его заразила, что соблазнила специально, что я малолетняя шлюха и сделала это ей назло. И мать ему поверила. На выписку она принесла мне сумку с вещами и заявила, что я могу проваливать на все четыре стороны, а домой мне лучше не соваться. Нет там ничего моего.

— И ты? — я сделал большой глоток почти остывшего глинтвейна.

— Пошла на автовокзал, села в автобус и приехала сюда, в Питтсбург. Подала документы в Академию, нашла квартиру, работу. Это сложно, знаешь, положительных почти никуда не берут. Хорошо, хоть за само обучение уже уплачено... Вот и вся история, Хантер, — Миранда поставила пустую чашку на пол. — Глупо, банально и смешно...

— Нет. Не смешно, уебать бы этого Скотта с правой! — бросил я. — А что касается твоей матери...  Она хотя бы тебя на панель не отправила.

— Что?

— То. Тайн не должно быть. Я согласен с тобой. Я сам их не хочу, — я чувствовал, как начинает колотиться сердце, но я должен был ей сказать. Всё. Сейчас. — Только правда...

— Это правда. Любая, — она взяла мою руку в свои, а я в глазах я не увидел ни брезгливости, ни жалости, ни презрения. — Она лучше лжи.

— Но тоже убивает. Проходили. Ладно... Короче, еще год назад я... — как же тяжело было выговорить это вслух, — я был хастлером, Мири. Вот откуда у меня ВИЧ, — я невольно закрыл глаза и сжался, напрасно пытаясь успокоить неизвестно откуда взявшуюся дрожь.

Посмотреть ей в глаза сил у меня не было. Они все ушли в эти слова. Хоть на них яиц у меня хватило.