Плечи болели, стиснутые стальными пальцами блонди. И такими же стальными казались светло-серые глаза — металлический холод и тяжесть взгляда вдавливали Хели в постель едва ли не сильнее тела, вклинившегося между широко раздвинутых бедер. Аргос был так близко и так далеко одновременно, член блонди плотно прижимался к вспотевшему животу монгрела. Дразнил. Издевался. Так же, как и губы, искривившиеся в усмешке.

— Ты думал, что сможешь обмануть меня? — сильнее сдавливая плечи Хели, почти ломая его кости, спросил Аргос.

— Нет…

— Лжешь! — прозвучало как пощечина — резко и наотмашь, и в шею впились зубы — это не было страстным поцелуем, укус — чертовски болезненный, но не закричать юноша сумел, просто дернулся сильнее, ощутив, как по шее потекла кровь, и удивляясь тому, что возбуждение не спадает, несмотря на боль.

— Нет… Богу не лгут… — хрипло выдавил он, надеясь, что Аргос поверит, но через мгновение блонди прокусил кожу с другой стороны шеи, и в этот раз Хели зашипел сквозь стиснутые зубы.

— Слабак, — глаза издевательски сузились, — и как ты не сдох еще в Гардиан, такой нежный?

Говорить блонди о том, что подобного с ним не творили никогда, Хели не стал. Да и не ожидал Аргос ответа, не для того спрашивал, цель у всех этих слов и укусов была одна — боль, которую блонди причинял пэту, осмелившемуся ревниво посмотреть на него, решившего развлечься с новой игрушкой. Похоже, монгрел забыл о том, кто он? Значит, стоит напомнить.

— Скольких ты пропустил через себя после Гардиан, а Хели? — презрительная усмешка сильнее искривила безупречно очерченные губы. — Сколько их было?

— Не считал, — ощущая, как вспыхивают щеки, прошептал монгрел и дернулся, напрасно пытаясь выскользнуть из-под тяжелого тела хозяина. Что-то подсказывало Хели, что отвечать на этот вопрос не стоит. Ответ может очень скоро вылезти боком.

— Или давно сбился со счета? — градус презрения стал выше: — Как звали твоего первого?

— Не помню, — закрывая глаза и шумно выдыхая, ответил Хели и услышал ожидаемое и холодное:

— Лжешь… — зубы сжали правый сосок, а затем язык прошелся по коже, слизывая смешанную с испариной кровь. Хели задрожал, понимая, что не выдержит долго, закричит и будет вознагражден очередной порцией уничтожающих насмешек.

— Нет, — выдавил, сорвано дыша и видя, как Аргос неспеша, словно его самого нисколько не заводит все это, покрывает легкими поцелуями им же прокушенную кожу, а потом, глядя в глаза пэта, сжимает зубы на левом соске монгрела.

Мысль о том, что то же самое блонди может проделать и с его членом, сейчас не казалась бредовой. Она пронеслась в голове, заставив глаза испуганно расшириться. Инстинктивный страх, с которым Хели не сумел справиться и…

— Трус, — Аргос выплюнул это слово, как самое грязное из всех возможных ругательств. — Я думал, что мужское в тебе не только это, — губы опустились к члену, и монгрел зажмурился, ожидая очередной вспышки боли.

Но ее не было. Более того — руки блонди разжались, а сам он резко поднялся, глядя на распластанного на постели пэта с запредельной брезгливостью.

— Ты отвратителен, — бросил, смотря на Хели как на нечто невообразимо мерзкое, — пожалуй, стоит избавить тебя от того, что досталось по ошибке, — и Аргос взял со стола коммуникатор, намереваясь позвонить.

Иногда страх способен творить чудеса и толкать на поступки, которые никогда не совершил бы, если бы так не боялся. Хели окончательно понял, что натворил, только когда коммуникатор, выбитый им из руки хозяина, отлетел к противоположной стене. В следующую секунду монгрел уже лежал на постели, снова придавленный телом блонди, только теперь член Аргоса был внутри — блонди молниеносно подмял под себя пэта и ворвался в тело, не готовое к этому, но оттого еще более желанное.

Когда Аргос ушел, буквально размазанный по постели монгрел тщетно пытался понять, что же болит сильнее — шея, грудь, задница или плечи, на которых уже проступали темные следы пальцев блонди…

Плечи болели и сейчас, именно боль и разбудила Хели среди ночи.

— Блять, — негромко выругался монгрел, понимая, что на самом деле болит одно плечо. Левое. И болит немилосердно, настолько сильно, что прикоснуться к нему просто невозможно. — Сука, — сев на постели, Хели на ощупь отыскал на тумбочке сигареты и щелкнул зажигалкой, затянулся, поднимаясь с кровати и направляясь к выключателю.

Таблетки обнаружились у зеркала, чувствуя, что его все сильнее морозит, монгрел вытряхнул две из них на ладонь и проглотил, давясь и морщась. Бросив взгляд в зеркало, Хели увидел, что повязка пропиталась кровью, но сил, чтобы сменить ее сейчас, у него не было.

Его хватило только на то, чтобы отлить, бросить в унитаз бычок, а потом сделать несколько жадных глотков прямо из крана, торчащего над раковиной. Вода была мерзкой на вкус, Хели уже успел забыть его, как и то, что ночь в Кересе — темная, как самый глубокий колодец. То ли дело Мидас — сверкающий огнями всегда — и днем, и ночью, а в Эосе огней было еще больше, и к этому он тоже привыкал достаточно долго.

Забираясь обратно в постель, Хели надеялся, что таблетки подействуют очень скоро, а еще — что ему больше не приснится Аргос и то, что происходило в его роскошных апартаментах. Коррекция памяти, которой боялся блонди, хоть и никогда бы не признался в этом не то что своему пэту, но и никому в Мидасе, сейчас казалась Хели благом, милостью, за которую он отдал бы все, что имел. Ведь разве может существовать что-либо более милосердное? И как жаль, что Аргос лишил отвергнутого питомца этого дара…

А может, тут, в Кересе, все же есть подпольные специалисты, способные стереть память? Хели вспомнил, что слышал об этом, еще будучи воспитанником Гардиан. Он дорого отдал бы за то, чтобы узнать — насколько правдивыми были эти истории и где искать специалиста по мозгам. Врача, который спасет его от себя самого и поможет вернуться к нормальной жизни, если само понятие «нормальная жизнь» уместно применительно к Кересу. Забив на попытки уснуть — мешала не желающая стихать боль — Хели лежал, не закрывая глаз, и думал, что отправится на поиски врача прямо с утра, потому что выдержать долго пытку воспоминаниями он просто не сможет.

***

Вероятно, уснуть ему все же удалось, но подействовали таблетки или нет, Хели так и не понял. Во всяком случае, утром рука болела еще сильнее, чем ночью, а то и дело пробирающая дрожь говорила о том, что у него начался жар. Отлично. Самое то. Сдохнуть тут, в этой дыре, за которую уплатил вперед. Это означало, что хозяину будет похер — жив его постоялец или нет, до момента, пока не закончатся деньги. А потом он поднимется сюда, откроет дверь своим ключом и обнаружит на кровати тело. Впрочем, найти могут и раньше — кого-то из постояльцев смутит вонь, слишком резкая даже для Кереса.

Умереть. Одним махом поставить точку. Разве не этого ему на самом деле хочется? Да и что хорошего было в этой треклятой жизни, кроме…

Покинув Гардиан, Хели слишком рано понял, что привлекательная внешность — далеко не всегда плюс. Жадность чужих горячих рук он узнал быстро и сменил несколько любовников-покровителей еще до того, как оказался в Эосе. Их имен и лиц не помнил, и в этом Хели тогда не врал Аргосу. Хотя… врал. Сэма он запомнил просто потому, что первого запоминаешь всегда. Даже если он накачал тебя стаутом, чтобы ты особо не дергался и позволил делать с собой что угодно, превратился в тело — покорное и почти бесчувственное.

Самым ярким воспоминанием той ночи остался момент, когда его вывернуло в ответ на слишком резкое движение обдолбанного и нетерпеливого любовника. Тогда Хели еще не умел делать минет, но научился быстро — а что еще оставалось? Ну, разве что заученно-громко стонать под очередным трахальщиком, надеясь, что тот побыстрее кончит и оставит тебя в покое. Этому Хели тоже научился быстро, имитировать удовольствие у него получалось замечательно, верили все, кроме Аргоса.

Блонди распознал фальшивку мгновенно, но почему-то не стал за это наказывать. Странно усмехнулся и… несколькими умелыми касаниями превратил наигранную страсть в настоящую, привязав этим питомца куда крепче и сильнее, чем сделала бы любая цепь. Та самая первая ночь в Эосе забываться не желала, не смогла стереть ее боль, не выбили удары, не обесценили насмешки.

Наверное, тогда Хели и втрескался по самые уши в своего господина, совершенно забыв, что делать это нельзя ни в коем случае, что он сам — всего лишь игрушка, питомец, от которого блонди нужны только покорность и тело. Впрочем, насчет первого Хели все сильнее сомневался. После того случая с коммуникатором Аргос не отправил его в карцер и не наказал дополнительно, и на мгновение монгрелу показалось, что этого хозяину и хотелось. Сопротивления? Но зачем? Разве не должен пэт быть безвольно-принимающей стороной?

Об этом ему все уши прожужжал Поло — фурнитур Аргоса, от вышколенной вежливости которого Хели хотелось блевать. Поло умело скрывал презрение к новому питомцу за заученно-приклеенной улыбкой и медово-липким голосом, который раздражал монгрела еще сильнее сверкающей белизны слишком ровных зубов фурнитура. Острое желание проредить их поднималось в душе Хели всякий раз, когда Поло удостаивал его очередной лекции по правилам поведения.

— Не советую заниматься рукоприкладством, как в отношении меня, так и в отношении кого-либо из пэтов, — заявил как-то Поло в ответ на очередной чересчур красноречивый взгляд Хели. — Господин не любит, когда имущество портят без его позволения. Ты же не хочешь испытать на своей шкуре его настоящий гнев? — слово «настоящий» Поло выделил голосом, давая понять, что именно оно в данной фразе ключевое.

— Пошел ты, — огрызнулся тогда Хели, рассматривая себя в зеркало и понимая, что эта черная майка и штаны сидят на нем, как на корове седло, а новая короткая стрижка не идет совершенно.

Волосы — чуть ли не единственное, что Хели в себе по-настоящему любил — Аргос приказал состричь сразу же, как только увидел свое новое приобретение. Мнение самого Хели хозяина не интересовало, а монгрел только тогда начал понимать, во что именно ввязался. Впрочем, больше его не стригли ни разу, но Хели и в голову не могло прийти, что связано это с визитом Первого Консула.

За прошедшие годы волосы юноши успели порядочно отрасти, только беды от них было куда больше, чем радости — блонди не отказывал себе в удовольствии наматывать пряди на руку, вздергивать голову питомца вверх и смотреть, как невольно наполняются слезами темные глаза. Как-то раз, снова не понимая, что делает, Хели вцепился в ответ в волосы Аргоса — прохладное золото оказалось настолько приятным на ощупь, что монгрел ахнул, забыв о том, что сотворил недозволенное.

Хели прошило током от этого прикосновения, разряд прошел по телу и подействовал сильнее химического афродизиака. Прикосновение к волосам божества вырвало из груди монгрела негромкий стон, губы раскрылись, а глаза затуманились желанием. Он не мог заставить себя разжать пальцы и выпустить волосы блонди, и даже перспектива наказания в этот момент не пугала.

На секунду Хели показалось, что в обычно холодно-стальных глазах промелькнуло что-то похожее на удовольствие, но только показалось — не меняясь в лице, Аргос положил руку на горло питомца и начал медленно сдавливать его, до тех пор, пока монгрел не схватился обеими руками за душащую ладонь. Потом его, почти потерявшего сознание, отшвырнули к стене, но запомнилось не удушье, а… струящееся золото, стекающее по руке. И стоило пойти на риск, чтобы пережить это снова.

И Хели рискнул — в момент, когда блонди нависал над ним, а тела были единым целым, монгрел запустил обе руки в растрепавшиеся золотистые пряди, выгнулся от удовольствия, снова столь же острого, и тут же ощутил, что движения блонди стали резче и грубее. Полуприкрыв глаза, Аргос прошептал:

— За это я сломаю тебе пальцы… потом…

— Похуй, — выдохнул Хели и громко застонал, теперь уже сам подаваясь навстречу каждому движению бедер Аргоса…

Пальцы остались целыми, а сам Хели был измотан совершенно — блонди покинул его только под утро. Но сожаления не было.

Зато оно появилось сейчас, когда боль в плече, вместо того, чтобы утихнуть, становилась сильнее. Хели понимал, что если все же не собирается сдохнуть, ему нужно подняться и пойти на поиски врача. Сейчас. Пока еще может передвигаться самостоятельно, несмотря на жар, разлившийся по телу. Сейчас, потому что еще через пару часов он просто не встанет.