Во второй раз я вернулся домой глубоко за полночь. Дэрил, заметно бледнее обычного, встретил меня с низким поклоном. В орехово-карих глазах плескался бессильный страх перед неизбежной через несколько минут хорошо знакомой физической болью. Только страх и ничего больше: ни отвращения, ни ненависти, ни осуждения, ни желания сопротивляться. Ни даже возможного удовольствия.

Несколько раз я откровенно срывался на нем, когда возникли проблемы с Синдикатом, и после того разговора с Юпитер. Я избивал его до полусмерти. Но он даже не пытался защищаться, прикрываться от ударов, сворачиваться в клубок.

Он только смотрел на меня, хотя согласно подписанным условиям контракта это совсем не входило в его обязанности. Поднять на него руку я имел право лишь в случае административного правонарушения, как тогда с… Каце.
Любой другой блонди, не я, мог бы поплатиться за это нейрокоррекцией. Достаточно было бы одного обращения в канцелярию второго консула. И Дерил прекрасно знал об этом. Это также было указано в нашем с ним контракте стандартной формы.

Достаточно часто я прощал ему гораздо большие ошибки и закрывал глаза на его проступки. Например, когда он подавал бокал первым Раулю или когда имел свою прибыль с продажи моих списанных петов. То, что сегодняшнее наказание ничем не заслуженно, он также прекрасно знал.

Покорно сев на колени, фурнитур прижал ладони к полу:

— Рад вашему возвращению, хозяин.

На секунду я задержался глазами на его лице. Его ресницы дрогнули и опустились. Сколько же ему лет? Семнадцать, девятнадцать, двадцать один? Вероятно, он чуть старше Рики, но не на много. Забавно, но о Рики я знаю больше, чем о нем.

— Встань. Идем в спальню.

В комнате на подоконнике лежал приготовленный заранее Дерилом хлыст. Я взял хлыст, задумчиво взвесил его в руке. Возможно, стоило бы забыть сегодня о наказании, отложив его на потом (отложенное наказание — еще большее наказание), но тогда мне бы пришлось признать, что фурнитур имел право на удивление, увидев монгрела в моих покоях. Кроме того, Рики — потенциальный бета-лидер и если фурнитур проникнется к нему хотя бы чувством, похожим на жалость, то это все испортит.

— Раздевайся. И смотри мне в глаза.

— Как вы прикажете, господин.

Хлыст просвистел в воздухе, врезался в тело, оставляя на нем багровые рассеченные следы. Я замахнулся снова, стараясь не попасть по его лицу. Калечить мальчишку мне совсем не хотелось. Следы на теле можно скрыть одеждой, следы на лице не скроешь ничем.

Он упал после шестого удара. Из глаз текли слезы.

— Пожалуйста…

— Приведи себя в порядок, фурнитур. У тебя час, не больше, — безучастно произнес я, отшвыривая хлыст.

— Хозяин… — Дерил наконец смог сесть на колени.

— Я разрешал тебе говорить?

— Простите.

— Хорошо, что еще?

Стоя все также на коленях, он виновато посмотрел мне в лицо.

— Господин, я сделал все, как вы приказали… Я накормил Рики, проводил его в вашу спальню. Но боюсь, что… он абсолютно неуправляем… Он, он…

— Что он сделал, фурнитур?

— Полагаю, что, несмотря на все мои инструкции, он воспользовался вашей ванной и, возможно даже, вашей кроватью.

— Принеси нам вино, — отрезал я, — мне в отдельный бокал, — левый глаз фурнитура забился в понимающем тике. — В общее добавишь это, и, ты правильно понял, подготовь кольцо пета. Особенное. Раз уж он у нас такой особенный, что не слушается твоих указаний. Или ты не справляешься со своими обязанностями?