Потом Мэт говорил, что не понимает, как так вышло с машиной. Он был зол и решил спустить пар на металле, а не на Хесусе. 

Самое худшее в страхе было то, что он возник ниоткуда и не имел под собой никаких объективных причин. 

Бело-кремовые гладкие бусины, живые чужими прикосновениями и теряющие свой ровный, словно идущий изнутри блеск, если долго не согревать теплом собственного тела. Вот что стали напоминать Шаулю тягостные дни, наступившие после последней ссоры со Шмуэлем и возвращением в покои Йонатана. Раньше царь любил перебирать в пальцах украшение, возвращающее в до сих пор приятно будоражащие кровь воспоминания молодости. В них было столько одержанных побед.

Йонатан долго стоял перед черным входом в дом своего мэфакед и все не решался переступить порог. Строение, выглядящее жилым еще несколько дней назад, хоть и полным скорби, теперь словно на глазах обветшало и просело в землю. Окна пустыми глазницами безразлично смотрели на проходящих мимо, и не видно было в них никакого движения многочисленных слуг Натана.

Заснуть после звонка Голды закономерно не получилось. И теперь по опыту Давид знал, что проворочается до утра с боку на бок, так и не сомкнув глаз. Боялся он разбудить и Хесуса своими беспокойными движениями. Тот спал рядом, по-хозяйски заняв середину кровати и захватив обе подушки разом. Черные волосы разметались на белоснежной ткани, наполовину прикрывая умиротворенное, спокойное лицо. 

Вот уже несколько дней крадущееся по пятам хэд разносило по лесистой местности то вопли, то иступленный шепот безумца, не замечающего палящих лучей солнца в дневное время и многочисленных укусов насекомых по ночам. Он брел, не различая пути и сам не зная, куда направляется. 

И как не догадывался Давид, к каким ухищрениям прибег его маленький служка с выбором одежды для хозяина, так и плохо разбирался в северной части дворца и его нравах. Словно кто-то долго водил нового мефакэд по бесконечному лабиринту потайных лестниц, пустующих комнат и запутанных переходов, и он вошел в зал для трапез всего лишь за несколько минут до того, как там появился Йонатан со своей свитой. 

И словно воедино соединились два новых увлечения Хесуса в небольшом храме, который они с Давидом случайно обнаружили во время прогулок. При строении располагалась колокольня, и ее перезвон они слышали тогда во время секса, а теперь, после находки, эти звуки, казалось, навсегда вошли в их жизнь.

Новым увлечением Хесуса стали неоготика и религия. Давид не возражал по отдельности ни против того, ни против другого. Но вместе они вылились в какое-то болезненное состояние Хесуса, все больше погружающегося из реальности в собственный вымышленный мир. 

— Кто? — обронил Шауль вновь посеревшими губами, когда уставший и обессиливший гонец опустился перед ним на колени.

Посланник протянул в руках свой наточенный меч. Этот жест означал знак покорности Всемогущему и Царю. И этим же движением гонцы всегда молчаливо просили подарить жизнь в обмен на плохие известия. И слишком редко такие просьбы удовлетворялись, а какого рода новости принес посланник, Шауль уже догадывался.

Пророк Шмуэль долго хранил молчание, пока ручеек возбужденных людских голосов совсем не иссяк, засушенный любопытством узнать, что решил Всевышний. Притихли и птицы, над недавним полем брани повисла мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая стонами и хрипами раненных и умирающих.

Хесус прислал смс-ку Давиду, когда тот уже почти добрался до своего рабочего офиса. Текст сообщения набирал взволнованный или не вполне трезвый человек.

То, что в доме Хесуса происходят сейчас не совсем угодные Богу дела, Давид понял по затормозившей у ворот полицейской машине. Офицер с напарником-сержантом вышли из автомобиля, но не решались зайти вовнутрь. Скорой, слава Богу, поблизости не было. Хотелось верить, что она не потребуется и в дальнейшем.

А в воскресенье Давид проснулся от того, что вошедшая в спальню Голда резко раздвинула шторы. За окном уже стоял необычно пасмурный, серый день, позолоченные стрелки старинных настенных часов давным-давно перевалили за полдень и приближались теперь к обеду.
 

Гости в доме Эзры начали собираться ближе к семи вечера. Многих Давид хорошо знал, но были и новые лица. Кто-то приходил поодиночке, кто-то — компаниями. Всех их встречала на пороге улыбающаяся Голда и провожала в просторную гостиную на первом этаже.