Заснуть после звонка Голды закономерно не получилось. И теперь по опыту Давид знал, что проворочается до утра с боку на бок, так и не сомкнув глаз. Боялся он разбудить и Хесуса своими беспокойными движениями. Тот спал рядом, по-хозяйски заняв середину кровати и захватив обе подушки разом. Черные волосы разметались на белоснежной ткани, наполовину прикрывая умиротворенное, спокойное лицо. 

Часто, чтобы пробудить Хесуса ото сна, достаточно было легкого шороха — все еще сказывался бешеный ритм прежней жизни и постоянные нарушения режима. Но иногда Хесус словно провалился в глубокую дрему, которой, казалось бы, не могла помешать даже канонада за окном. 

Стараясь не шуметь, Давид сел на кровати и отыскал в кармане брошенных на пол джинсов смятую пачку сигарет. Голда наконец-то вспомнила заветное имя, только оно больше напоминало пустышки плацебо, которые они вместе с Хагит принимали одно время перед разводом, когда показалось, что снотворное все-таки начало вызывать привыкание. Ничего. Пустота. Имя не несло той информации, на которую так рассчитывал Давид. 

Как вариант, с утра можно было попытаться разыскать польского наркомана из гримерки Сент-Олера, только кто бы гарантировал, что тот не соврет, а потом не предупредит разыскиваемого человека за еще одно вознаграждение. Обращаться за помощью к Габриэлю тоже теперь представлялось бессмысленным. Позвонить бывшему другу стоило лишь с одной целью, а именно, пересказать собственную версию событий и задать один единственный короткий вопрос: «Да или нет?»

И совсем уж без толку было пытаться задействовать связи Эзры, чтобы все разузнать. Да и как могло бы выглядеть обращение за помощью? «Знаешь, Эзра, мне надо разыскать одного человека, который родился от повторного брака первого мужа Голды. Скорее всего, из-за моей связи с Хесусом, он хочет уничтожить наш бизнес»? Все это закончилось бы только очередным семейным скандалом и показным глотанием таблеток, а не реальной помощью. Деловая хватка Эзры слабела с каждым годом, и только сейчас Давид вдруг понял, как стремительно отец стареет и сдает позиции. 

Собственные журналистские контакты тоже просели после нескольких скандалов из-за ориентации, да и не следовало к ним прибегать, если этот мифический Матеуш был как-то связан с Янушем. Достаточно одного неосторожного слова, оброненного коллегой, чтобы вся братия узнала о поисках. И пока эти поиски информации были выгодны внутреннему узкому кругу, они обычно не всплывали наружу. То же, что сейчас требовалось Давиду, не несло никакой ценности остальным, а, значит, и не подразумевало соблюдения конфиденциальности и осторожности вопросов в своей среде. 

Питьевая вода на кухне закончилась как факт. В холодильнике болталась только двухлитровая кола, крышку у которой Хесус вчера забыл туго закрутить, и весь газ выдохся. Напиток превратился в сладкое пойло, еще больше усилившее жажду. Давид на автомате сполоснул стакан под краном с технической водой и, не вытирая рук, потянулся за остатками вина в бутылке на верхней полке над мойкой. 

Стеклянная посудина выскользнула из пальцев. Вино разлилось по полу, закрашивая этикетку, разорвавшуюся при падении на несколько частей. Давид замер, опасаясь, что звук разбудил Хесуса, но прошло несколько минут, а тот так и не заглянул на кухню. Видимо, сегодня был как раз случай особого глубокого сна. Давид протянул руку к одному из осколков и замер с ним в руках… 

На куске этикетки был заветный недостающий паззл, а в голове сама собой всплыла фраза, оброненная Хесусом при одном из первых контактов: «Я часто называю свои вина именами друзей». 

Давид просидел за компьютером почти до утра. В дело пошло почти все: социальные сети, закрытые флудилки на уже заброшенных сайтах, архивы происшествий на информлентах пятилетней давности, онлайн переписки под слепленным на скорую руку чужим фейком на том самом портале. И чем больше узнавал информации Давид, тем нелепее и безобразнее выглядело то, что на самом деле происходило уже долгие годы. 

***

— Хесус, как давно ты знаешь этого своего друга — Мэта? И оставь уже в покое мою кружку. Разве тебе не говорили в детстве, что пить из чужой посуды — неприлично?

— Да, но что я могу сделать, если у тебя вкуснее? Ты был прав, стоило добавить больше молока и шоколада. А с чего это тебя так заинтересовал Мэт? Он тоже, кстати, недавно справлялся о тебе…

Терпкий, бодрящий запах свежемолотого кофе заполнил всю просторную кухню. К нему примешивался едва заметный солоноватый аромат морской воды, еще не нагретый солнцем и доносящийся с побережья в открытые окна с белыми шторами. 

Выспавшийся и вполне довольный собой Хесус расположился в кресле на террасе. На плечи он накинул покрывало, потому что по утрам уже было прохладно, на перилах проступала серебристая роса, а небо затягивал туман. 

Со своей порцией напитка Хесус давно расправился и теперь покушался на то, что оставил в своей чашке Давид. Содержимого турки сегодня явно не хватило на двоих. 

— И что же ему так хотелось узнать? — Давид склонился над Хесусом, зарываясь носом в роскошные распущенные волосы и отбирая кружку. — Какую-нибудь мою страшную тайну? Например, что я тайный литературная Синяя Борода? И всех своих любовников заставляю писать романы себе на прокорм?

— Отдай. Это нечестно, или свари еще, — капризно протянул Хесус, запрокидывая голову и подставляя губы под утренний поцелуй, — ну, собственно, хорошего мнения Мэт о тебе никогда не был, как и обо всех, с кем я спал. А спрашивал самое обычное: как у нас дела, и какие планы на оставшиеся несколько дней лета и осень…

Поцелуй вышел тоже пряный из-за корицы на губах Хесуса. И немного с оттенком ментола, благодаря сигаретам. 

— Я сказал ему, что у нас все хорошо. И, знаешь, даже если бы были проблемы, то вряд ли бы стал говорить о них с Мэтом. 

— Но разве он не твой друг? — протянул Давид, продолжая обнимать Хесуса. Сейчас надо было спросить одну очень важную вещь и постараться при этом не обидеть, — и… прости, пожалуйста, но у вас всегда были только дружеские отношения? 

— Ты имеешь в ввиду — трахались ли мы с ним? — расхохотался Хесус. — Давид, по-моему, ответ очевиден, если он так хорошо знает мое тело и все его самые лучшие ракурсы. Но если ты решил поревновать с утра, хотя обычно этим занимаюсь у нас я, то ответ отрицательный. Все это было столько лет назад, что мы уже давно просто общаемся. Ну, я удовлетворил твое любопытство? И могу рассчитывать еще на чашку кофе? 

— Не совсем, — посерьезнел Давид, усаживаясь рядом на кресле и тоже заворачиваясь в покрывало. Разговор впереди предстоял не из легких, но точки над «i» уже давно требовалось расставить. — Скажи, Хесус, только честно… И это, действительно, не праздный интерес. Вот смотри, с одной стороны, ты считаешь его другом, но при этом не хочешь рассказывать ему о своих, допустим, имеющихся проблемах. И опять же, если вы по-настоящему дружны, то почему он воспринимает в штыки любого, кто пытается приблизиться к тебе? Сейчас я, конечно, утрирую, но использую только твои слова…

— К чему ты клонишь, Давид? — нахмурился, в свою очередь Хесус. — Конечно, я понимаю, что ты не для проформы спросил о Мэте, но еще раз тебе говорю — это дело прошлого. Мы просто трахались, и я всегда его об этом предупреждал. В любом случае… уже давно все кончено.

— Но если вдруг сам Мэт так не думает? 

— Что ты имеешь в виду, Давид? 

— А если я скажу тебе, что в общении с этими своими косплейрами Мэт рассказывает о тебе, как о неблагодарной твари, которую он создал и сделал популярным манекенщиком, а ты и пальцем не пошевелил ради ответной помощи, когда она потребовалась? И что ты должен ему по гроб жизни?

— Давид, ты что рехнулся?

— Боюсь, Хесус, что не я. 

Давид поднялся с кресла, прошел в комнату и принес сделанные ночью распечатки. Хесус читал долго. Потом потянулся трясущимися пальцами за сигаретой. Давид молча обнял его, помог прикурить. 

— И… у меня к тебе еще один неприятный вопрос. Почему вы все-таки расстались с ним? Я хочу знать настоящую причину, а не то, будто Мэт не догадывался, что для тебя это только разовый трах. 

И по тому, как Хесус тянул с ответом, Давид понял — ночные, больше похожие на бред догадки не так уж далеки от реальности. 

— В какой-то момент я просто начал бояться его… Это был… какой-то, я бы сказал, иррациональный страх. 

— Так, как это произошло, когда Мэт изрезал ножом вещи своей жены перед разводом? 

— Давид, откуда ты знаешь об этом?!